Когда Брутал заговорил, было видно, что он пытается успокоиться.
– Динь, я уже много раз все это объяснял. Я не знаю, что еще тебе сказать.
– Я не про это. Есть одна вещь, которую ты никогда не пытался объяснить, потому что я тебя никогда не спрашивала. И о ней я хочу сейчас поговорить. Я же сказала, что это ненадолго.
– Ладно. Я сейчас, – вздохнул Брутал.
Он нырнул в комнату – как змея, – для того чтобы не открывать дверь больше чем на десять дюймов, и через мгновение Динь услышала его голос и голос какой-то девицы. Ее укололо присутствие неизвестной, но она поняла, что это скорее не из-за Брутала, а из-за нее самой, как это и было всегда – с самого начала.
Когда он вышел, на нем были джинсы и майка. Войдя вслед за ней в комнату, остался стоять у двери.
– Я тебя не съем, не бойся, – сказала Динь.
– Я знаю, но мне надо было сказать ей…
– Понятно.
Произнеся это, Динь вдруг осознала, что все это не имеет никакого значения: кто эта девица, зачем она здесь, чем они занимались… В действительности ничего не имело значения.
– Да всё в порядке, Бру, – сказала она. – Я теперь все поняла. Мы с тобой ничем друг от друга не отличаемся. Просто понимаем вещи по-разному, вот и всё.
– Согласен. – Казалось, что это обеспокоило его еще больше.
– Но сейчас я не об этом, – сказала Динь. – Хочу спросить тебя о той ночи в прошлом декабре, когда шел сильный снег и мы здорово надрались в «Харт и Хинд».
– По ночам в декабре снег идет достаточно часто. – Брутал нахмурился. – Да и напивались мы тоже не один раз.
– Правильно, но я говорю о той ночи, когда мы, ты и я, пришли в «Харт и Хинд» с заранее продуманным планом. Мы пили сидр вместо пива. Я о той ночи, Брутал. – Динь дала ему возможность вспомнить и, когда этого не произошло, добавила: – Единственное, что мы не планировали, так это то, что наберемся до такой степени. Финн тоже был. Но он пил «Гиннесс», а мы все – сидр, и ты помнишь, как нам было плохо? Мы не собирались так нажираться – ты и я, – но это именно и случилось.
– Что-то припоминаю, – парень кивнул. – Да. Полный идиотизм, правда?
– Хуже. Это было просто ужасно. Я не шучу. Из-за этого и произошло то, что произошло.
– А что произошло? Не пойму, о чем ты, Динь.
– Я никому ничего не сказала. Но сейчас мне надо знать. У меня вот уже многие годы полный эклер в голове, и я пытаюсь сейчас привести все хоть в какой-то порядок, поэтому хочу знать, где ты был. Понимаешь, я проснулась ночью, а тебя рядом не оказалось, а ты всегда говорил, что остаешься у меня, если мы… ты понимаешь… если мы делаем это ночью, а не утром или днем. Вот только той ночью я проснулась, а тебя рядом не было, и ты так и не вернулся. Так где же ты был?
Брутал все еще выглядел сбитым с толку, как будто не мог понять, почему после всех этих месяцев ее интересует подобная ерунда.
– Я с унитазом обнимался, – тем не менее ответил он.
– Что?
– Ну, я встал в сортир. Только… у меня жутко кружилась голова, а потом затошнило, и я решил, что меня вырвет прямо на пол. Тогда я наклонился над толканом, и мы с ним здорово подружились. Потом я, видимо, отключился, потому как помню, что я еще подумал, что отдохну на полу перед толканом всего секундочку, а очухался уже, когда Финн ссал у меня прямо над головой. И не только над головой. Ты же знаешь Финна. В любом случае у него мочевой пузырь крепче, чем у меня, да и сидр он в тот раз не пил.
Динь поднесла пальцы к губам.
– Ванная, – сказала она. – Так той ночью, когда я проснулась, ты был в ванной?
– Ага, пока не появился Финн. Но к тому времени уже рассвело, и я пошел к себе в комнату – вот и всё. Динь, а что, черт возьми, происходит?
Девушка покачала головой, потому что не была уверена в том, что знает. То есть сначала она думала, что знает. Но потом ситуация изменилась, и ей предстояло решить, что делать.
Ладлоу, Шропшир
– С самого начала, когда мы приехали сюда с командиром, этот парень кормил нас полуправдой, сэр. Он утаивал детали и рисовал произошедшее сначала так, а потом иначе. А потом начиналось: «Ой, а разве я не сказал вам о моих телефонных звонках мужу заместителя главного констебля и самому Йену Дрюитту? Ой, ну коне-е-ечно, я знаком с Финнеганом Фриманом; и что, я никогда не говорил, что у Йена Дрюитта были какие-то сомнения по его поводу? А еще я больше чем знаком с девчонкой, которая совершенно случайно живет в одном доме с Финнеганом».
Барбара и Линли вышли на террасу гостиницы, где утренняя прохлада не давала насладиться завтраком любителям поесть al fresco[203]. Сами они тоже не завтракали. Но с каждым днем в Ладлоу прибывало все больше туристов, и многие из них размещались в Гриффит-Холле. Линли рассказал Барбаре о своем звонке Нкате, и она захотела, чтобы он позвонил ему еще раз и добавил в список Гэри Раддока. Когда сержант стала объяснять эту свою просьбу, Линли вывел ее на террасу. Сейчас они стояли над лужайкой, и их не было видно ни из ресторана, ни из холла гостиницы. Среди кустарников и цветов трудились двое садовников, но они находились от них на расстоянии, не позволявшем услышать то, о чем говорят Барбара и ее начальник.
Линли был что-то слишком задумчив. Казалось, что он поглощен наблюдением за тем, что делают садовники, как будто сравнивал их работу с той, что делалась в громадном поместье, относящемся к той части его жизни, в которой он звался лордом Ашертоном. Барбара хотела, чтобы инспектор поскорее перешел к действиям, хотя и плохо представляла себе, о каких действиях идет речь.
– Сэр?.. – сказала она. – Земля вызывает инспектора Линли. Соединяю с Ладлоу.
– Я совсем не отрицаю всех тех странностей… – инспектор пошевелился.
– Странностей?
– …о которых вы говорите. Но факт остается фактом – все, что мы с вами видели и слышали до сих пор, вызывает некоторые вопросы…
– Вопросы?
– …и, я думаю, вы согласитесь с тем, что у нас нет никакого мотива, который мог подвигнуть кого-то на какие-то действия и… – тут он поднял руку, чтобы не позволить ей перебить себя, – хоть я и согласен, что бывают немотивированные самоубийства, так же как и немотивированные убийства, наравне с чем угодно немотивированным, и вы не можете не признать, что это чертовски странно, принимая во внимание то, что произошло в реальности.
– Вы имеете в виду эти девятнадцать дней?
– И это тоже, но не только.
– И?.. – Барбара попыталась поторопить его.
– Мы знаем, что в деле скрыто гораздо больше, чем лежит на поверхности, и это еще одна причина, по которой я обратился к Нкате. Но проблема остается все та же, Барбара. Мы ничего не знаем, кроме того, что офицер Раддок куда-то увозил участников коллективных пьянок; скорее всего, развозил их по домам. И мне нет нужды напоминать о том, что других убедительных свидетельств о чем-либо у нас нет.
– А это не кажется вам странным? Я сейчас не о Раддоке и пьяницах. Я о том, что нет никаких следов – например, на записи с камеры наружного наблюдения не видно, кто сделал тот звонок, который изначально послужил причиной ареста Йена Дрюитта. А не выглядит ли большой удачей то, что положение камеры было изменено так, что она не смогла зафиксировать звонившего? А еще большей удачей – то, что она внезапно перестала работать на те самые двадцать секунд, которых оказалось достаточно, чтобы кто-то вышел на улицу, повернул камеру и вернулся в участок? И кто, черт побери, по-вашему, наиболее вероятный подозреваемый?
– И опять я не буду с вами спорить, хотя мы не должны забывать о том, что десятки людей имели доступ на этот участок, и эта цифра включает практически всех работников Вестмерсийского управления полиции. В какое время был сделан звонок?
– Около полуночи.
– И вы что, реально можете представить себе, как офицер Раддок – который мог изменить положение камеры и позвонить в любое время – добирается в самое темное время суток до участка, чтобы сделать это, тогда как все, что ему надо было, – это оказаться в участке в одиночестве, что случалось практически постоянно, сделать с камерой все, что надо, и совершить анонимный звонок?
– Если только он не хочет представить все так, будто его подставили, – заметила сержант.
– Такое возможно, – согласился инспектор. – Но я хочу сказать, что у нас опять нет ничего, что могло бы привести нас к такому заключению.
– То есть вы хотите сказать, что мы получили бессмысленное поручение. Так?
На лужайке один из садовников завел косилку и теперь двигался в их сторону. Другой начал обрызгивать чем-то вьющуюся розу, покрывшую цветами дальний угол садовой стены. Линли увел Барбару с террасы и двинулся в сторону замка Ладлоу, но остановился через улицу от развалин, чтобы продолжить беседу.
– Я ничего не хочу утверждать, – сказал он. – Но вы, так же как и я, хорошо знаете, что идеальное убийство в принципе невозможно. В какой-то момент обязательно всплывают улики, если только убийце каким-то образом не удается выдать свое преступление за смерть от естественных причин, да так искусно, что это ни у кого не вызовет вопросов. И в этом случае – я сейчас про возможность идеального убийства, – если нет никаких улик, мы можем прийти к тем же выводам, какие уже были озвучены. Как это ни прискорбно – произошло самоубийство.
– И вы действительно в это верите?
– Барбара, я согласен, что ПОП выглядит подозрительно. Но здесь главное слово – и вы это отлично понимаете – «выглядит». И пока мы с вами не предложим что-то другое, помимо того, как все это «выглядит», мы будем продолжать тыкать пальцем в небо. А ведь нам еще грозит отзыв в Лондон, что, по моему мнению, случится скорее рано, чем поздно…
Сержант пнула ногой небольшой кустик сорняков, проросших сквозь щель между тротуарными плитками, пробормотав: «Как хотите». Но потом ей в голову пришла неожиданная мысль, и она подняла глаза на инспектора.
– Но у нас еще остается поле для маневра, сэр.