– Сейчас меня больше волнует Сати, – сказала Ясмина. – Я уже поняла, что ты поступишь так, как считаешь нужным. Все вы уже четко сообщили мне об этом. Но ты нужна Сати. Вот и всё – я прошу тебя сделать это ради нее.
– Скажи Сати, что если мы снимем этот коттедж, она сможет жить с нами, – сказал Мисса. – Случится это скоро, и тогда она освободится.
– Что, мы уже и до этого дошли, Мисса? Неужели это все, что ты хочешь сказать своей маме?
Мисса покачала головой. Это был один из тех невозможных жестов, который говорил о том, что дочь заранее знает, что скажет ей мать. Одно из тех движений, против которого у Ясмины все восставало внутри.
«Когда же, – подумала она, – когда же моя дочь так изменилась? И, что важнее, когда начались эти перемены?»
– Ты меня ничуть не удивила, Ма, – заметила Мисса. – Я знаю, что ты воспринимаешь все сказанное мной как оскорбление. А я ведь просто констатирую факт.
Ясмина отвернулась от нее и стала смотреть на бесконечное вращение карусели и на детей, которые были так захвачены волшебством езды на искусственных пони.
– Тогда мне больше нечего сказать тебе, милая.
– Перестань называть меня так. Я вовсе не твоя милая.
Ясмина повернулась к ней лицом.
– Конечно, милая. Несмотря ни на что ты остаешься моим ребенком. Любимым ребенком. То… то, что сейчас происходит между нами, пройдет. Может быть, не так, как мне этого хотелось бы…
– Не так, Ма? Что конкретно значит это твое «не так»? Мы поженимся. Я знаю, что ты все равно попытаешься сделать все, что в твоих силах, чтобы остановить нас, но мы обязательно поженимся. Хоть это ты можешь понять?
– Мисса… – От всех этих волнений Ясмина почувствовала, как у нее сдавило сердце. Давило так сильно, что она испугалась, что у нее сердечный приступ. – Я все поняла. Мне нет смысла сопротивляться далее. Я это понимаю. Но, может быть, ты объяснишь мне, к чему вся эта спешка? Вот этого я понять не могу. Спешка, напор… Как будто ты чувствуешь, что должна кому-то что-то доказать, как будто тебе надо торопиться.
– Мы так хотим, – ответила дочь. – Мы хотим, чтобы это случилось поскорее. Прямо сейчас. Потому что все уже решено. Потому что я все решила. Не для тебя, не для папы, не для Сати, не для бабушки и даже не для Джастина. Для самой себя. – С этими словами Мисса встала, и Ясмина с удивлением увидела, что та едва сдерживает слезы. Она поняла это по тому, с каким трудом Мисса закончила: – Я этого хочу. И я это сделаю. Вот и всё.
Но это было еще не все. То есть абсолютно нет. Ясмина это знала и видела. А потом неожиданно она прозрела. И произнесла почти шепотом, не будучи уверенной, что дочь ее услышит:
– Ты хочешь наказать… Так?
– Не думай, что на тебе свет клином сошелся, – ответила дочь.
– Нет, нет. Ты меня не поняла, – сказала Ясмина. – Я не говорю о том, что ты хочешь наказать меня. Я хочу сказать, что ты наказываешь саму себя. Я только не знаю почему. Но ведь это правда?
– Да и на правду у тебя тоже нет монополии, – раздалось в ответ.
Вандсуорт, Лондон
Она не задержалась надолго. Одного взгляда ей хватило, чтобы понять, чем страдает старший детектив-суперинтендант. В Вандсуорт Ди – да поможет ей бог – приехала с супом и сандвичами, купленными по дороге.
– Мы все… Мы… – только и смогла сказать она, суя еду в руки Изабеллы. – Мы все надеемся, что вы скоро поправитесь.
Ардери едва смогла сдержаться, чтобы не обвинить ее в шпионстве. На языке у нее так и вертелись слова «ах ты, маленькая полицейская стукачка». Изабелла не сомневалась, что Доротея Гарриман ничего не расскажет о том, что увидела, в присутствии офицеров, находящихся в подчинении у суперинтенданта, но знала, что Ди обязательно расскажет обо всем тому единственному, от которого Ардери хотела бы все скрыть.
Когда ей удалось выпроводить Гарриман, она немедленно вылила суп в туалет, а сандвичи выбросила в мусор. Ей не нужно ни того, ни другого, и их забота ей тоже не нужна.
До конца дня Изабелла беспрерывно звонила Бобу. Тот не отвечал. Она попыталась дозвониться до Сандры, чтобы поговорить с ней, что ей наконец удалось в районе шести часов. За все это время Ардери выпила всего одну поддерживающую дозу. Она не собиралась пропускать еще один рабочий день, поскольку была хозяйкой своих базовых потребностей.
– Прошу вас, прекратите звонить мне, Изабелла, – ответила Сандра на ее звонок. – Я сняла трубку лишь для того, чтобы сказать, что я не буду отвечать на ваши звонки. Если вы хотите с кем-то поговорить, то разговаривайте с Бобом, а не со мной.
– Как Лоуренс?
– Отдыхает и поправляется. Он не слишком обрадовался, когда узнал, что его мать не сможет приехать к нему, но Бобу удалось придумать приемлемое объяснение.
– Он передал ему то, что я просила?
– Я не знаю, о чем идет речь, и ни в коем случае не собираюсь узнавать у Боба, просили ли вы передать слова поддержки собственному ребенку.
– Это мама? Мамочка? Можно мне с ней поговорить?
В голосе Джеймса было столько надежды, что Изабелла почувствовала, как у нее разрывается сердце.
– Дай мне поговорить с Джеймсом. Пожалуйста.
– Боб сказал…
– Не сомневаюсь, что сказал. Но я все равно хочу с ним поговорить.
– Мне это не нравится, Изабелла. Милый, а тот фильм все еще в проигрывателе? Ты знаешь, о чем я. Мы смотрели его вчера вечером.
– Я хочу поговорить с Ма. Хочу рассказать ей о Лоуренсе.
– Она все знает о Лоуренсе, Джеймс.
– Не надо его так наказывать, – подала голос Изабелла. – Я не виню тебя за то, что ты хочешь причинить мне боль. Но Джеймс ни в чем не виноват, за исключением того, что его угораздило родиться моим сыном. Дай мне поговорить с ним. Пожалуйста.
Казалось, что жена Боба прониклась услышанным, потому что через мгновение в трубке раздался голос Джеймса:
– Ма, ты приедешь в Мэйдстоун? Когда?
– Как только смогу, милый.
– А Лоуренс выздоровеет?
– Обязательно. Тебе не надо волноваться.
– Па волнуется. Я вижу.
– Это нормально, Джеймс. Родители всегда волнуются. Мы волнуемся даже тогда, когда вы завязываете шнурки, – а вдруг вы завязали их плохо и теперь запнетесь о них? Если ты хочешь волноваться, то волнуйся как его брат.
– Я не знаю, как это.
– Волнуйся по поводу того, как сделать для Лоуренса что-то совершенно особенное, когда он вернется домой.
В трубке повисла тишина. Изабелла могла представить себе лицо сына, напрягшееся от умственных усилий, пока он все это переваривал.
– Но я не знаю, как это сделать, – сказал наконец Джеймс.
– Ну, давай подумаем вместе. У тебя есть что-то такое, что ему очень нравится?
– Что-то, что можно было бы ему дать?
– Может быть, даже то, чем тебе не очень хотелось бы с ним делиться.
– Мой бронтозавр? Мы были в музее – естественной истории, – и Па сказал, что мы можем выбрать по динозавру, и Лоуренс выбрал ти-рекса[214]. Но его все выбирают, поэтому я выбрал бронтозавра. Мы брали их в школу, и все в классе хотели узнать про моего, потому что про ти-рексов они уже все знали. Про них все всё знают, правда? Это из-за фильмов. Никто не хочет верить, что бронтозавры были совсем не опасные, поэтому все задавали мне вопросы, а Лоуренса никто ни о чем не спрашивал, и он разозлился. Я мог бы дать ему своего бронтозавра. То есть на время. Навсегда мне не хочется.
– Значит, ты можешь дать его Лоуренсу на время, – согласилась Изабелла. – Это будет очень мило, Джеймс. Сделай так, чтобы он ждал на кровати, когда Лоуренс появится дома.
– Конечно. – Но по голосу было слышно, что он все еще о чем-то думает. – Я ведь могу отдать его Лоуренсу, правда, Ма? Может быть, даже навсегда… Вот тогда это будет что-то совершенно особенное.
– Это зависит от тебя, Джеймс. Тебе решать.
– А когда ты приедешь?
– Сразу же, как только смогу.
– Сегодня?
– Сегодня не смогу, милый. Но скоро. Очень скоро. Я тебе обещаю.
Через мгновение трубку взяла Сандра.
– Надеюсь, что вы ничего ему не пообещали, – сказала она. – А то вы делали это уже тысячу раз, а нарушенные обещания…
– Я сказала, что приеду, – значит, приеду, – прервала ее Изабелла. – Джеймс это знает, а ты можешь передать это Лоуренсу.
– А Бобу ничего передавать не надо? – В голосе Сандры слышалась насмешка.
Изабелла хотела попросить ее передать Бобу, что ему не повезло ни с первой, ни со второй женой, но решила промолчать.
– Пожалуйста, попроси его связаться со мной, когда он вернется домой. Я волнуюсь по поводу Лоуренса.
– Кто бы сомневался, – успела ответить Сандра, прежде чем Изабелла разъединилась.
Суперинтендант осталась на софе, на которой сидела во время разговора, и таращилась на жуткую некрашеную бетонную стену за окном, попиравшую землю и асфальт. Она размышляла о том, что сказала ей Сандра, – и была вынуждена признать, что та права на все 100 процентов. Изабелла нарушала обещания, которые давала мальчикам. «Мы сделаем это вместе. Я приеду в воскресенье вечером, и, если погода позволит, мы покатаемся на лодке по реке. Побродим вокруг замка в Лидсе[215]. Поедем на день в Рай»[216]. Она была настоящим кладезем нарушенных обещаний. Она давала мальчикам слово – и легко его нарушала. И не только мальчикам, но и Бобу с Сандрой, и коллегам по работе. А хуже всего было то, что она нарушала практически все клятвы, которые давала себе самой. «Только одна порция сегодня, Изабелла. Ну хорошо, пусть будут только две. Не клади эти бутылочки в сумку. Ради бога, не ставь их в стол». Список очень длинный. Наверное, его можно продолжать до бесконечности.
«Надо прогуляться», – подумала Ардери. Да, она прогуляется. Это лучший способ начать наконец выполнять клятву, которую она дала себе, – не пить ни сегодня вечером, ни завтра утром.