– Нашел, командир, – доложил Томас.
– Какого она цвета? – поинтересовалась Ардери.
– Стола? Красного.
– Что и требовалось доказать, – выдохнула Изабелла.
Барбара не понимала, что это доказывает, но суперинтендант продолжила:
– Вчера вечером я была в церкви…
Оба детектива подняли брови.
– …возле реки. Я пошла прогуляться, добралась до Патни-Бридж, а там в церкви как раз шла вечерняя служба. Все как положено – хор, священник, молитвы и песнопения.
От мысли о том, что Ардери ударилась в религию, Барбара закатила глаза. Но Линли, казалось, понимал, что суперинтендант начала этот разговор не просто так.
– Священник, Томми, – сказала Ардери. – Священник, диакон, или как там еще… Я его увидела, но сначала не сообразила. Его одеяние было зеленым.
Барбара никогда не ходила в церковь, даже на Рождество, на Пасху или во время национальных трагедий. Она не была верующим человеком. А вот Линли не зря имел целую церковь в своем поместье. Там не только были похоронены его предки и члены его семьи, но и проходили службы. Он ведь был продолжателем ветви графов Ашертонов, которые вот уже более трех сотен лет служили примером для своих подданных.
Именно поэтому Барбара не слишком удивилась, когда услышала:
– Боже… Он ведь умер в Великий пост. Облачение должно было быть фиолетового цвета.
– Мне и в голову не приходило, что цвет может что-то значить, – сказала Ардери, – но стало любопытно, и, вернувшись домой, я пошарила в Сети. Красный – это самый редкий из всех используемых цветов, Томми. Его надевают лишь на День всех святых, на Пятидесятницу и во время конфирмации[236], или рукоположения. Я проверила – Днем всех святых и не пахло.
– И это было накануне Пасхи – значит, Пятидесятница тоже отпадает, – добавил Линли. – Я должен был сам заметить это, командир.
– Неважно, – сказала Изабелла, – но я могу сказать, что теперь он у нас на крючке.
– Похоже на то, – ответил инспектор.
Он разъединился и взглянул на Барбару. Выражение лица у него было созерцательное, но Хейверс решила, что сейчас не до загадок.
– Как мы всегда и говорили, сэр, – сказала она.
– О чем вы, сержант?
– О том, что невозможно предусмотреть всего, когда дело касается убийства.
Айронбридж, Шропшир
Ясмина услышала его шаги наверху. Он так хлопал дверьми и с таким шумом выдвигал и задвигал ящики, что напоминал грабителя, обшаривающего дом в поисках сокровищ. Когда она поднялась, Тимоти скрылся в ванной. Это было странно, потому что ей казалось, что туда он должен был заглянуть в первую очередь.
Естественно, Ясмина знала, что ищет муж. Просто он еще не знал, что, когда накануне не вернулся домой, она предприняла некоторые шаги. Но понял он это, если судить по его судорожным поискам в ящике, где хранились лекарства, довольно скоро. Ясмина догадалась, что ванную он, скорее всего, обшаривает по второму разу. Наверное, уже осмотрел шкафчик с лекарствами, перешел на комнаты, а потом вновь вернулся сюда.
– Я их выбросила, – сказала Ясмина, стоя в дверях.
– Кто бы, твою мать, сомневался… И что еще ждет меня в будущем?
Тимоти протиснулся мимо нее и прошел к их супружеской кровати. Опустившись на нее, он положил голову на руки и ладонями сжал череп. Потом вцепился пальцами в волосы и стал дергать их вперед-назад.
– А ты вообще можешь хоть во что-нибудь не вмешиваться? – спросил он наконец, подняв голову.
– Мне жаль, что с Сати так получилось, – сказала Ясмина. – Когда я дала ей…
– Ты хочешь сказать, Ясмина, когда ты ударила ее кулаком. Речь идет не просто о «дала ей», потому что этого никогда не было. Хотя и «дать ей» было бы достаточно мерзко – наказывать собственного ребенка, потому что он не хочет сделать то, что ты от него требуешь… Но ударить кулаком? Ты хоть представляешь себе, чем все это может закончиться? Или ты надеешься на то, что она что-то соврет, когда завуч спросит ее, что случилось с ее лицом? А он обязательно это сделает, и ты об этом прекрасно знаешь. Это же его работа. Она что, скажет, что столкнулась с дверью? Думаю, что такую отмазку еще никогда не использовали дети, которым грозила бы опасность в виде органов опеки…
Тимоти расхохотался, встал с постели и подошел к окну. По его позе можно было предположить, что он хочет заехать кулаком прямо по стеклу, но вместо этого муж резко повернулся лицом к комнате, и Ясмина вздрогнула от испуга.
– Тимоти, Сати никогда… – начала она.
– Немедленно заткнись. Сати надо будет просто рассказать, что произошло в действительности, и после этого уже никто не поверит в историю, которую ты сочинишь для того, чтобы объяснить разбитое лицо нашей дочери.
Она сделала шаг к нему, но постаралась не подходить слишком близко.
– Я не била ее по лицу! Я вообще не хотела ее ударить!
– Это просто дежавю какое-то… Ты прямо как твой отец. Что ты сотворила с Сати? Он поступил бы точно так же.
В этом что-то было… но это было неправдой.
– Я пытаюсь… – заговорила Ясмина, – я пытаюсь… Тимоти, всю свою жизнь я старалась…
– Только не заводи свою шарманку о том, что ты старалась сделать как лучше, – всю эту муру ты просто пытаешься использовать в свое оправдание. Я сэкономлю твое время и сам все расскажу. Вот что в действительности происходит, Ясмина: ты никогда даже не пыталась, и я не имею права судить тебя, потому что тоже не пытался. Я мог бы попытаться остановить тебя, или обратиться к закону, или пригрозить тебе, или что еще может сделать мужчина, чтобы вернуть разум в свой дом, – но я этого не сделал, поскольку благодаря тебе мне было очень просто отойти в сторону. И я это сделал – поверь мне, что теперь мне совсем не хочется во всем этом признаваться, чтоб тебя…
– Я хочу возвратить своих детей, – сказала Ясмина. – Я должна их защищать.
– А от чего, позволь поинтересоваться?
– От всего плохого. – Она произнесла это так, будто искала ответ, способный разом объяснить все, что касалось их детей. – Чтобы они не разрушили свою жизнь, чтобы не наделали ошибок. Это мой долг. Но ты этого понимать не хочешь. Да и зачем тебе это? Гораздо проще обвинить во всем меня, хотя все, что я хотела, это чтобы всем нам было хорошо.
– А кто определяет, что такое хорошо?.. Нет, можешь не отвечать. Я уже знаю. И Мисса тоже. А с недавнего времени и Сати. – Тимоти направился к двери спальни.
– Ты не можешь сказать, что я… – Ясмина загородила ему дорогу. Он оттолкнул ее в сторону.
– Ты опять меня совсем не слушала – ведь это твой фирменный приемчик. Я уже сказал тебе, что тоже несу за это ответственность. Ты просто повторяешь то, что когда-то делалось с тобой. А у меня такой отмазки нет.
Он вышел из комнаты, но Ясмина не отставала от него. Когда он спускался по лестнице, она шла за ним шаг в шаг.
– Все, что «делали со мной», как ты это называешь, так это следили, чтобы я получила хорошее образование, чтобы я нашла свой путь в жизни. И если то, что я хочу того же для своих детей, ты считаешь неудачей, – тогда да, я виновата.
Тимоти стоял уже в самом низу; он обернулся, положив сжатый кулак на перила.
– Богом клянусь – ты ничего так и не поняла. Твоя семья отказалась от тебя, Ясмина. Ни один из них ни слова не сказал тебе за последние двадцать лет. А почему? Да потому, что ты совершила всего одну ошибку. Ты залетела… Нет, подожди, так нечестно. Я помог тебе залететь, а они никак не хотели понять, что одна ошибка не должна разрушить всю жизнь.
– Но она может сделать жизнь труднее. А я не хочу, чтобы у моих дочерей была трудная жизнь.
– Да неужели? – съязвил Тимоти. – А как же с тобой-то так получилось?
Ясмина промолчала. Да и что ей было говорить, когда она наконец поняла, что они говорят об одном и том же, снова и снова, и конца этому не видно?
– Ты останешься ни с чем, Ясмина, – сказал Тимоти. – Что же до меня… Я тебе не пара.
С этими словами он направился к двери.
– Твоя мама сказала… – вырвалось у Ясмины.
– Прекрати, – оборвал он ее. – Немедленно прекрати.
И как раз в этот момент открылась входная дверь. В дом вошла Рабия. Следом за ней шла Мисса.
– Слава тебе Господи! – воскликнула Ясмина, слетая с лестницы. Но тут же, присмотревшись, спросила: – А почему вы не привезли с собой Сати?
– Сати ни к чему слышать такое. – Рабия втянула Миссу в дом и закрыла дверь.
Ясмина ясно почувствовала приступ ужаса, который был хуже всего, что она испытывала с того момента, как ей сообщили смертельный диагноз Янны. По лицу Миссы было видно, что она плакала. А взглянув на Рабию, Ясмина поняла: то, что не следует слышать Сати, расскажет им именно Мисса.
Неожиданно она не захотела ничего слушать. Ее, как цунами, накрыло осознание одной простой вещи: то, что все эти месяцы мучило ее дочь, не имеет никакого отношения к Айронбриджу, Джастину Гудейлу и свадьбе.
Рабия провела Миссу в гостиную, села на диван рядом с ней и велела Ясмине и Тимоти тоже сесть. Ясмина уселась в одно из кресел с высоким подголовником, а Тимоти, войдя в комнату, остался стоять.
– Я здорово напилась сидром, – Мисса говорила себе под нос, ее сжатые руки лежали у нее на коленях.
Волна осознания сменилась облегчением. Так вот о чем Мисса не хотела говорить! Она знала, как расстроит ее родителей сам факт пьянства, потому что знала истории своего дяди, отца и прадедушки. С самого начала ей внушали, насколько страшен алкоголь для членов ее семьи, и она всегда соглашалась с тем, что пьянство может быть для нее очень опасным.
– Мисса, милая моя, милая… – сказала Ясмина. – Тебе ни к чему…
– Дай ей договорить, – произнесла Рабия таким резким тоном, что та поглубже вжалась в кресло.
Мисса посмотрела на бабушку. Рабия кивнула. Ясмине отчаянно хотелось сказать дочери, что ничто в жизни не заставит их меньше любить ее и что произошедшее с ней – это просто издержки взросления, которые случаются со всеми. Она просто экспериментировала, как и все они в молодости, и в этом нет ничего страшного.