– Обращались они с ней достаточно мягко. Разговор был совсем не таким травмирующим, как с тобой и Тимом.
– Вы передадите ей, что я звонила? Мне очень жаль за… я не знаю за что, мама. За то, что ей пришлось пережить…
– В этом виноват лишь тот негодяй, который совершил это, Ясмина. Но мы все должны готовиться…
По тому, как заколебалась Рабия, Ясмина поняла, что накануне произошло еще что-то. По голосу свекрови она слышала, что та не хочет делиться с ней новостями.
– Мама, вы должны мне все рассказать, – надавила она на Рабию. – Я же чувствую, что-то не так. И очень беспокоюсь о Тимоти. Если это как-то связано с ним, не молчите.
Рабия призналась в том, что к ней за семейными фотографиями приезжал патрульный офицер. Особенно его интересовали фото, на которых было ясно видно лицо Тимоти. Когда Рабия спросила его, зачем они нужны, он ответил, что не знает и что получил приказ привезти их.
– Мне пришлось передать ему одну фотографию, – продолжила свой рассказ свекровь. – Я спросила, куда он ее повезет. На это он ответил крайне уклончиво. Ясмина, дорогая моя… – Рабия замолчала, и Ясмине показалось, что она прекрасно знает, зачем полиции понадобилось фото Тимоти.
– Он что-то натворил, – вырвалось у Ясмины.
После телефонного разговора она оделась как на работу, потому что не могла придумать, чем еще ей заняться. Выбора у нее практически не было. Ясмина знала, что если она поедет к Сати, та начнет спрашивать ее о Миссе, а у Ясмины не было ни сил, ни воображения, чтобы что-то придумать для своей младшей дочери. Пока она сама не выяснит, что происходит, Сати придется изнывать в неведении.
Вскоре после того, как она пришла к этому выводу, в доме появился Джастин, рассказать Ясмине то, что она давно уже знала: вчера Мисса не появилась на работе и, что гораздо хуже, домой к нему она тоже не вернулась.
– Она поднялась наверх, чтобы переодеться, – рассказал Джастин, – и сказала, что Рабия хочет, чтобы она переговорила с вами, и что не видит возможности избежать этого разговора. А потом она пропала.
– Она поехала в Ладлоу, – объяснила Ясмина.
– Зачем? Мисса плакала. Когда она поднялась наверх, лицо у нее было в пятнах, и она… Я видел, что Мисса плакала, но она так и не сказала почему, и я знаю, что все вы что-то с ней сделали, потому что она сказала, что собирается поговорить с вами; и я знаю, что вы против нашей женитьбы, что бы вы ни говорили. А я ведь был дураком и подумал… Я хочу знать, где она сейчас.
– Она у Рабии.
– Все вы пытаетесь нас разлучить. Мисса говорила, что вы на все пойдете, чтобы ее остановить, и даже можете отправить ее в Индию.
– Это неправда.
– И я ей звоню… Практически беспрерывно с того момента, как она не появилась на работе. Мисса не отвечает – что вы сделали с ее мобильным?
Ясмина почувствовала опасность: сильный молодой человек, полный гнева, который – и она это прекрасно знала – был вполне оправдан.
– Я дам тебе номер Рабии. Позвони, и она…
– Не получится! Вы сами скажете мне, что произошло.
– Об этом тебе может сказать только сама Мисса. Я не могу – особенно после всего того, что успела натворить. За что я полностью отвечаю и о чем безумно сожалею. Действительно сожалею, Джастин.
Услышав это, молодой человек стал вести себя по-другому.
– Я ее очень люблю. Она вернется? – негромко произнес он.
– Думаю, да.
– Но вы не уверены?
– Я сейчас вообще ни в чем не уверена. Я не могу винить тебя, если ты не хочешь верить мне на слово, но ничего больше сказать тебе не могу.
Видимо, этого ему пока оказалось достаточно – торжественного «слова», которое она ему предложила, – и Джастин отправился на работу в Блистс-Хилл. Он сказал, что позвонит Рабии и, если потребуется, будет звонить до бесконечности.
Через сорок минут перед домом остановилась машина. Ясмина подбежала к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как из нее вылез Тимоти. Он остановился и на мгновение прижался лбом к крыше автомобиля.
Ясмина подошла к двери. Они открыли ее одновременно: он – снаружи, с верхней ступеньки крыльца, а она – изнутри, из тишины холла. И потому, что искала это без всякого на то желания, сразу же заметила кровь. На его левом предплечье и на правом рукаве рубашки.
– К Рабии приезжал полицейский, – сказала Ясмина. – Он спрашивал твою фотографию.
У Тимоти был совершенно измученный вид.
– Я все решил, – сказал он, направляясь к лестнице.
– Что ты сделал? – спросила Ясмина, загораживая ему проход.
– Я только что сказал.
– Ты должен мне все рассказать. Ты что, изувечил кого-то?
Он бросил на нее такой презрительный взгляд, что Ясмина даже отступила на шаг.
– Не более, чем изувечили Миссу, – раздалось в ответ. Затем Тимоти оттолкнул жену в сторону и поднялся по лестнице.
Ясмина заперла входную дверь. Она услышала, как наверху муж прошел в ванную и открыл воду. И почти сразу же закрыл ее – времени должно было хватить лишь на то, чтобы наполнить стакан, который он всегда держал рядом с краном с холодной водой. Она бросилась вверх по ступенькам, отлично зная, что он собирается сделать, но поклялась себе, что именно сейчас не допустит этого. Им необходимо поговорить.
Она опоздала. Ему удалось раздобыть где-то свою отраву, и как раз в этот момент он вытряс на ладонь две таблетки.
С криком «Поговори со мной!» она выбила их у него с ладони.
Никакой реакции не последовало. Муж просто вытряс еще две таблетки. Его рука сжалась в кулак, да так сильно, что Ясмина сразу поняла, что не сможет отобрать их у него.
– Наговорились уже, – сказал Тимоти. Затем поднес руку ко рту, проглотил таблетки и вышел.
Ясмина прошла за ним в спальню.
– Ты зачем это делаешь? – разрыдалась она. – Одна дочь умерла, вторую изнасиловали, а третья боится вернуться домой – и вот что ты делаешь! Я пришла к тебе. Я прошу тебя. Ты мне нужен. Ты всем нам нужен – и это твой ответ?
Тимоти ничего не ответил. Он молчал, будто хотел, чтобы она услышала саму себя. Чего не могло произойти в принципе, потому что произнесенное слово мгновенно исчезает. Это обычная проблема со словами, сказанными вслух.
– Ты думаешь, что все это, – Тимоти сделал жест в сторону ванной комнаты, и Ясмина поняла, что он говорит о таблетках, – началось с Янны. Ты считаешь, что до ее болезни в семье все было прекрасно. А вот с болезнью мы справились не очень хорошо. Ее смерть, если по-твоему, сказалась на всех нас еще хуже.
– Ты же делал все возможное, чтобы просто ничего не чувствовать. Ты и сейчас ведешь себя точно так же.
– Нет, – ответил Тимоти. – Ничего такого я не делал. Но тебе так кажется, потому что в твоем понимании горевать можно только одним способом – так, как горюешь ты сама. Все, что случилось со всеми нами – с тобой, со мной, с девочками, – случилось только из-за твоей абсолютной веры в то, что ты обладаешь мистической властью над всем, что ты относишь к сторонам своей жизни. А самой важной стороной для тебя становятся люди, являющиеся ее частью, и то, что с ними происходит.
– И не стыдно тебе говорить мне такое – мне, которая всю свою жизнь посвятила…
– Ты посвятила всю свою жизнь манипуляциям близкими тебе людьми. Ты вообще не воспринимала нас как людей. Ты видела лишь то, как нами можно играть, наподобие шахматных фигур. Но понять это ты не способна, потому что если ты поймешь, то тебе придется делать то, чего ты ждешь от меня и чего я, по-твоему, не делаю, – скорбеть, чувствовать и… я не знаю – может быть, выть на луну по ночам, в ярости от того, что произошло и что вся жизнь пошла под откос.
– Что ж, ты можешь меня обвинять. И даже сделать из меня козла отпущения. Ведь так тебе будет гораздо проще бросить нас и жить наедине с самим собой.
Тимоти нахмурился. Почесал лоб. Потом побарабанил по нему пальцами.
– Яс, – сказал он, – речь не о вине. Просто так сложилось.
С этими словами Тимоти лег на кровать и повернулся к жене спиной. Через минуту он уже спал.
А она осталась с тем, с чем осталась, – со словами, из которых складывались обвинения, с обвинениями, требующими признания вины, и с виной, требующей искупления.
Ладлоу, Шропшир
Когда Линли позвонил ему утром, Раддок сразу же спросил о мальчиках.
– Вчера один из офицеров из Шрусбери заехал в участок, чтобы воспользоваться компьютером, – объяснил он. – Рассказал о том, что произошло. Я полночи пытался дозвониться до Фриманов, но они не отвечают на звонки. С мальчиками всё в порядке? С Финном всё в порядке?
– Мой сержант почти все время провела в больнице с семьей, – ответил Линли. – Я сейчас о семье Фримана. Мы хотели бы с вами поговорить.
– Боже! Но вы же не думаете, что на этих двоих напал я?
– У нас есть описание нападавшего. И у него была на то причина. По крайней мере, мы думаем, что он так считает.
– И что же это за причина?
– Вот об этом мы и хотим с вами поговорить. Нам заехать к вам? Мы это с удовольствием сделаем.
Нет. Нет. Раддок сказал, что, как и раньше, встретится с ними в участке. У него есть минут тридцать?
Линли ответил, что готов дать ему пятнадцать. Если нет, то им придется приехать к нему. Но им нужен адрес.
ПОП согласился быть на месте через пятнадцать минут. Про себя Линли отметил, что по телефону голос у него был абсолютно нормальным – он не скрывал попыток дозвониться Фриманам, спокойно говорил о мальчиках и был готов помочь.
Накануне, как только позволили эксперты-криминалисты, Линли и Дена Дональдсон обыскали комнату Брюса Касла в поисках одежды, которую Динь в него швырнула. К счастью, Брюс просто запихнул и юбку, и топ под кровать. К несчастью, с тех пор они так и лежали там, среди комков пыли. Еще хуже было то, что с того момента, как Мисса Ломакс носила эти вещи, прошло несколько месяцев, и все это время они не только висели в шкафу Динь без всякого футляра, но до них дотрагивались и Динь, и Брутал – по крайней мере, его ноги. Однако что-то говорило Линли о том, что они еще могут пригодиться, поэтому, когда Динь их обнаружила, инспектор убрал их в пакет для вещественных доказательств, которым его обеспечил эксперт-криминалист.