Изабелла вошла в помещение, нажав на ручку двери, после того как услышала крик, шедший откуда-то из недр помещения: «Не заперто, кем бы ты ни был!» Кричавший располагался в гостиной. Он развлекался чтением комикса, закусывая при этом буритто. Делал он это согнувшись над кофейным столиком неустановленного происхождения, сидя на длинном, покрытом ситцем диване, доставленном сюда, казалось, из кладовой прапрадедушки.
Кроме этой мебели, в комнате находились три кресла-мешка, один стул со спинкой из перекладин, напольная лампа, телевизор и обогреватель, наклон элементов которого говорил о том, что без открытого огня тут не обходились. И, судя по состоянию самого небольшого камина, каминных принадлежностей и потемневшей стенки вокруг, так все и было. Крупная надпись на каминной полке, запрещавшая им пользоваться, по-видимому, мало волновала обитателей жилища.
Когда суперинтендант поинтересовалась, где она может найти Финнегана Фримана, молодой человек подтвердил, что это именно он и есть.
– Кто меня ищет и зачем? – поинтересовался он, а когда она объяснила, что «кто» – это Новый Скотланд-Ярд, а «зачем» – это по поводу Йена Дрюитта, парень радостно заявил: – Никуда не денешься. – И добавил: – Вам мать позвонила, да?
– А с чего твоей матери звонить в Скотланд-Ярд? – поинтересовалась Ардери.
– А она ждет, когда я накосячу достаточно для того, чтобы забрать меня домой.
– И часто ты косячишь?
Парень ухмыльнулся и откусил громадный кусок буррито.
– Она ненавидит, когда я веселюсь, – ответил он, не прекращая жевать. – Но тут уж ничего не поделаешь.
Изабелла заверила его, что в Скотланд-Ярд его мать не звонила, но даже если б она это сделала, то полиции Метрополии есть чем заняться помимо того, чтобы охотиться за молодыми людьми, которые плохо себя ведут, по запросам их родителей.
– Я не веду себя плохо, – заметил ее собеседник. – Просто развлекаюсь. А она говорит, что я веду себя дерзко. Ха. Я мог бы показать ей, что такое «дерзко», да, боюсь, ее хватит удар.
– Понятно, – сказала Изабелла и объяснила, что ее и еще одного полицейского из Мет привела в добрый Ладлоу проверка того, насколько верны выводы, сделанные Независимой комиссией по расследованию жалоб на действия полиции по поводу смерти Йена Дрюитта в полицейском участке.
Услышав это, юноша положил свое буррито на кухонное полотенце, служившее ему тарелкой, и внимательно посмотрел на суперинтенданта, как будто хотел определить уровень ее искренности. У Изабеллы появилось странное ощущение, что ее изучает некто гораздо более глубокий, чем можно было судить по его одежде и манере говорить.
– А я к этому каким боком? – спросил он.
– Мы нашли твое имя в его бумагах. С него начинается список членов городского детского клуба. А так как твое имя единственное, возле которого не было имен родителей, то мы решили, что ты именно тот человек, который помогал Дрюитту.
– А вы прям настоящие детективы, да? – заметил Финнеган.
– Значит, ты ему помогал. И в чем заключалась эта помощь?
Казалось, что в этот момент Финнеган вспомнил о том, что можно было с натяжкой назвать правилами приличия, потому что он, не вставая с места, подвинулся на диване, похлопал по одной из его многочисленных подушек и предложил: «Приземляйтесь, ежели чо». Из этого суперинтендант заключила, что ей предлагают присесть. Она воспользовалась приглашением, хотя когда оказалась рядом с молодым человеком, ей в нос ударил запах нестираных носков, что было довольно странно, потому что носков он не носил. Ардери стала ждать, когда Финнеган прояснит, что же он делал для клуба Дрюитта.
– Я помогал им с подготовкой к школе, – рассказал парень. – Со спортивным инвентарем. Показывал, как пользоваться Интернетом для выполнения школьных заданий и все такое. А еще мы ходили в походы. И там я устраивал демонстрации.
– Демонстрации чего? – Изабелла надеялась только, что таковые не затрагивали область личной гигиены и мир моды.
Парень поднял свои руки. Ардери заметила, что для человека его роста они на удивление маленькие.
– Карате, – пояснил ее собеседник. – Детям это нравится.
– Полагаю, что вы должны быть сильны физически, – заметила суперинтендант.
Финнеган бросил на нее взгляд, по которому было понятно, что он догадался, к чему она клонит.
– Насколько я знаю, быть сильным – это не преступление.
– Конечно, нет, – согласилась Изабелла. И переключилась на Дрюитта, спросив Финнегана, что он о нем думает.
– Ну, тут все просто, – ответил парень. – Думаю, что он был не тот человек, который мог совершить самоубийство, и именно это я говорил всем, кто был готов слушать. Но, к сожалению, мое мнение никого не интересует.
– Для этого я и пришла сюда, Финнеган.
– Финн, – поправил юноша.
– Прости. Финн. Я пришла для того, чтобы услышать твое мнение.
– А почему?
– Потому что ты работал с ним в детском клубе.
– И вы хотите знать, путался ли он с малышней, так? Вы хотите знать, замазался ли он в этом, потому что именно за это его и собирались поджарить на медленном огне?
– Я хочу знать все, что ты готов мне рассказать. Твое мнение по любому вопросу, связанному с Йеном Дрюиттом, для нас очень важно.
– Вы говорите прям как моя мамаша.
– У меня есть собственные дети. Это, наверное, голос материнской крови. Так у тебя есть какое-то мнение о мистере Дрюитте?
– Есть, – ответил Финн. – Он был хорошим парнем. И заботился обо всех этих детишках в клубе. Ведь откуда взялись большинство из них? Их же направляли в клуб из-за того, что он мог для них сделать, а это было, скажу я вам, в тысячи раз больше, чем делали их родители. Я никогда не видел – ни разу в жизни, – чтобы он что-то сделал малышу, кроме, может быть – и я подчеркиваю, может быть, потому что никогда не видел ничего такого и ничего подобного не помню, – легкого шлепка по плечу, или подзатыльника, или чего-то в этом роде. Кроме этого, он не делал ничегошеньки. Он был классный.
– Понимаю, – сказала Изабелла.
– Вот и хорошо, – выдохнул юноша.
– Но растление малолетних – это процесс обольщения, занимающий довольно длительное время, – продолжила суперинтендант. – Растлитель обрабатывает свой объект таким образом, чтобы ребенок думал, что разврат – это часть их взаимоотношений.
Во время этого монолога Финнеган вновь взял в руки свое буррито, но сейчас бросил его на кухонное полотенце с такой силой, что полотенце соскользнуло со стола и буррито оказалось на ковролине, выглядевшем так, как будто его не пылесосили в течение пары поколений, поэтому размазавшиеся по нему фасоль, сыр и что там еще мало изменили его внешний вид.
– Вы что, меня не слышали? – спросил Финн.
– Слышала. Конечно. Но, Финнеган, мужчина…
– Финн! – закричал парень. – Финн! Финн! Финн!
– Да. Прости. Финн. Так вот, мужчинам удается избежать обвинений в растлении, потому что они выглядят именно так, как ты сейчас описал мистера Дрюитта: мягкими, заботливыми, преданными делу и так далее. А если развратитель выглядит как-то по-другому в глазах своих потенциальных жертв или их родителей – или даже в глазах своих друзей, – тогда он никогда не сможет стать активным педофилом. Но я полагаю, что тебе это известно.
– Что мне известно, – возразил Финн, – так это то, что он никогда не переступал грань в общении с этими детьми. Если б он это сделал, то они прибежали бы ко мне.
– А ты сам? – задала вопрос Изабелла.
– Я тоже никогда не переходил границы с детьми. – Финн мгновенно покраснел. – Вы что, хотите обвинить меня…
– Нет. Прости, конечно, нет, – сказала Изабелла, хотя и задумалась, что бы сержант Хейверс, с ее знанием Шекспира, смогла бы вынести из этой реакции молодого человека, не говоря уже о его довольно любопытной манере говорить – что-то вроде «сами догадайтесь, к какому классу общества я принадлежу», как будто сам он этого не знал.
– Я хотела спросить, не пересекал ли мистер Дрюитт черту в отношениях с тобой.
Финнеган покраснел еще больше, если такое было вообще возможно.
– Попытайтесь меня понять. Он из кожи лез вон, чтобы всем угодить. Особенно тем детям, над которыми издевались. Он ведь сам знал, что это такое, и учил малышей, что все эти хулиганы просто хотят выглядеть значительнее, чем они есть на самом деле, и что остановить издевательство можно, только ответив на него. Или словами, или кулаками. Что больше подойдет.
– Именно поэтому ты занимался карате?
– Меня привел в секцию мой отец. Да, надо мной тоже издевались. А потом я продемонстрировал, на что способен. И все мгновенно прекратилось. А все эти вещи, в которых вы пытаетесь обвинить Йена… Это же тоже вариант издевательства, а Йен ни над кем не издевался. Он знал, что это такое.
– Значит, издевались над ним, – заметила Изабелла. – Или ты хочешь сказать, что он подвергался в детстве сексуальным домогательствам? Он что, рассказывал тебе об этом?
– Ни в коем случае! – почти что завопил Финнеган.
– Что ты хочешь этим сказать? – не отставала от него Изабелла. – Что он не рассказывал или что он не подвергался?
– И то и другое! А если вы думаете по-другому и думаете, что он перенес все это на малышей, то спросите их сами. Любого из них. И тогда вы поймете: обвинения в том, что он мутил с ними, – это полная глупость.
Финнеган замолчал, чтобы перевести дух. В этот момент послышался звук шагов человека, спускающегося по лестнице. В проеме двери появилась девушка.
– Слышишь, Финн, – сказала она, – я иду на… – и внезапно замолчала, увидев Изабеллу. – Простите, – быстро произнесла девушка. – Не знала, что вы здесь.
В это Изабелле было трудно поверить, потому что Финнеган кричал так громко, что этого нельзя было не услышать. Маловероятно, что в этом доме звуконепроницаемые стены.
Девушка сделала шаг в гостиную, как будто ожидая, когда ее представят. По виду она была студенткой, с длинными, профессионально высветленными волосами, миниатюрной, но с женственным телом.