– Это не святость, Изабелла. Это материнские чувства.
«Боже, какая же она сука…»
– Не думала, что ты с-способна произнести такое, когда отлично знаешь, что сделал твой муж… – это слово Изабелла прошипела как змея – ничего не смогла с собой поделать, – чтобы лишить меня материнства.
– И опять «у меня», это ваше вечное «я», – заметила Сандра. – А ведь вам хорошо известно, что решения с самого начала принимал суд.
– Ах да. Ну конечно. Обязательно. – Изабелла подошла к постели. На прикроватной тумбочке стояла водка, ведерко со льдом и тоник. Язык был как наждачная бумага. Но она не поддастся. – Что тебе надо, С-сандра? Говори, и давай заканчивать.
– А вы слышите, как вы еле говорите? – раздалось в ответ. – Вы что, пили? Хотя мне не надо было спрашивать. Это же ваше обычное состояние.
– Я с-с-сейчас прекращу разговор. Ты меня не с-с-слышишь.
– Вы же понимаете, что не сможете выиграть. – Сандра наконец сменила тему. – Я хочу, чтобы это прекратилось. Боб на грани срыва. И мальчики тоже. Неужели вас это совсем не волнует?
– А тебя с-совсем не волнует то, что Боб с-с-собирается навсегда разлучить их с-с-с матерью?.. Ах да, он ведь с-с-сделал очень щедрое предложение касаемо наших встреч, если только они будут происходить в Новой З-зеландии.
– Мне нравится, что вы сделали ударение на самом главном слове – «щедрое». Он предложил, чтобы они жили у вас, когда вы в Новой Зеландии; он предложил вам забирать их на каникулы, когда вы в Новой Зеландии. Чего еще вам нужно? Когда же это все закончится?
– Мне нужно, чтобы мои с-с-сыновья находились недалеко от матери. И все закончится, когда я получу то, что мне нужно.
– Но вы же не можете думать, что в стране найдется суд…
– Об этом я уже с-с-слышала.
– …который позволит вам ставить палки в колеса карьере Боба.
– Я никуда не хочу ничего вставлять. Он может продвигаться вверх как угодно и где угодно, даже на Марсе. А вот чего он не может, так это забрать с с-с-собой моих с-с-сыновей.
– Своих сыновей, – прошипела Сандра. – Которые растут у него в доме с момента вашего развода. И мы обе знаем, почему так получилось. Так что не заставляйте меня говорить об этом вслух. Но в суде это все выплывет наружу, вы же понимаете: алкоголизм, запрещенные вещества…
– Я никогда не пользовалась…
– А сколько чайных ложечек водки вы добавляли в их бутылочки? Или это были большие ложки?
– Не с-с-смей мне угрожать!
Сандра издала один из своих фирменных вздохов, который должен был продемонстрировать, насколько она благоразумна в разговоре с сумасшедшей женщиной.
– Я не пытаюсь вам угрожать. Я просто указываю на то, о чем пойдет речь в суде.
– Ну и пусть. Его с-с-слово против моего.
– Против слова алкоголички. Изабелла, вам стоит все это обдумать. И решить, действительно ли вы этого хотите. То есть чтобы все это выплыло в суде, где вы уже не будете выглядеть такой безумно любящей матерью, как бы ни рисовал это ваш адвокат. Данный путь приведет вас лишь к растущим счетам от него.
– И что из всего с-с-сказанного должно беспокоить меня больше всего? Дай трубку Бобу.
– Он с мальчиками. Я думаю, вы знаете, что в это время они ложатся спать. Он их контролирует.
– Им уже по девять лет. Им не нужен никакой контроль.
– Никто никогда и не думал, что вы хоть что-то знаете о своих сыновьях. Я прошу вас подумать о том, что я вам сказала. У вас широкий выбор: или счета, которые вы будете оплачивать лет десять, или конец карьере, который наступит, когда мы в суде сообщим правду. Думаю, что вас, наверное, больше всего волнует карьера. Она для вас всегда была важнее Джеймса и Лоуренса.
И, произнеся имена сыновей Изабеллы, Сандра сразу же разъединилась. Изабеллу трясло от ярости.
Она нажала кнопку набора номера. На том конце сразу же включилась голосовая почта. Суперинтендант разъединилась и набрала номер еще раз. То же самое. Она попробовала в третий раз. И опять голосовая почта. Изабелла схватила бутылку и щедро плеснула водку в стакан.
Раздался звонок ее мобильного. Она схватила трубку и завизжала в нее:
– Послушай меня, гребаный червяк! Если ты думаешь, что можешь…
– Это старший детектив-суперинтендант Ардери?
Комната поплыла у нее перед глазами. Этот голос нельзя было спутать ни с чем. Звонил помощник комиссара Хильер.
Суперинтендант рухнула на постель.
– Да. Да. Прошу прос-с-стить. Я пожумала… то ес-с-сть, я подумала… – «Возьми же себя в руки», – велела она себе. – Я только что… У меня только что была с-с-сора с бывшим и его женой. Прос-с-стите. Я подумала, что это звонит один из них.
Пауза. Слишком длинная. Суперинтендант подумала было, что он разъединился, но тут раздался его голос:
– Мне звонил Квентин Уокер.
Изабелла попыталась мысленно представить себе, как выглядит этот человек. И не смогла.
– С-с-сэр? – сказала она.
– Это член Парламента из Бирмингема. Клайв Дрюитт опять звонил ему. Он здорово волнуется по поводу КСУП. И настаивает на уголовном преследовании.
«Хейверс тоже», – чуть не сказала Изабелла, но ей не хотелось, чтобы имя этой зануды упоминалось в их разговоре.
– Мы не нашли ни одной причины, по которой КСУП могла бы выдвинуть обвинение, – сказала она вместо этого. – Можно говорить о пренебрежении с-с-служебными обязанностями, но поскольку никто не говорил ПОПу, почему викарий… то есть диакон… прос-с-стите… почему его надо было доставить в участок, обвинять его не в чем.
– Мы должны кинуть им хоть какую-то кость. Я имею в виду члена Парламента и Дрюитта. Любой мелочи будет достаточно. Что бы вы ни откопали.
Ардери попыталась обдумать сказанное, но глаза у нее заломило от боли, и теперь ей хотелось только спать, погрузиться в легкий туман и видеть навеянные водкой сны. Она надавила пальцами на глазные яблоки.
– Вы меня слышите, суперинтендант?
Изабелла куда-то плыла. Она чувствовала, как расслабляется ее тело – так, как она это больше всего любит. И полная пустота, пустота в голове и недоступное блаженство, хотя она может до него добраться, может, может, может…
– Конечно. Я здесь, – встряхнулась Ардери. – Просто задумалась. У нас есть ежедневник умершего, которого не было у Комиссии по расследованию жалоб. Но там лишь дни, заполненные различными встречами. Конечно, мы можем их все отследить, но это займет какое-то время, и я вообще не уверена, что это наш путь. Пока все указывает на с-с-самоубийство. Хейверс выяснила, что положение камеры наружного наблюдения перед анонимным звонком было изменено, но это всё. КРЖП данный факт не зафиксировала, но это единственное, что они упустили.
– М-м-м… Понимаю, – сказал Хильер. – Может быть, этого и хватит. Когда вернетесь в Лондон, приготовьте подробный отчет. Мы отдадим его Уокеру, чтобы тот передал его Дрюитту.
– Будет исполнено. – Изабелла отдала честь трубке и увидела свое отражение в зеркале. «Наверное, я дергала себя за волосы, когда говорила с Сандрой», – подумала она. Волосы торчали в разные стороны и выглядели грязными. Ардери попыталась вспомнить, когда последний раз принимала душ, но не смогла.
– А что насчет Хейверс? – поинтересовался Хильер. – Что-то получилось?
Изабелла встала с кровати, подошла к зеркалу и, внимательно посмотрев на себя, увидела морщины, собравшиеся в уголках глаз.
– Ничего, с-с-сэр, – сказала она. – В какой-то момент Хейверс собралась было в Шрусбери, чтобы прослушать запись анонимного телефонного звонка, но я остановила ее, так как не поручала ей ничего, помимо просмотра записей с камеры.
– Вы дали ей приказ? – Вопрос Хильера прозвучал резко.
– К с-с-сожалению, нет. Не категорический.
Последовала еще одна пауза. Суперинтендант представила себе, как Хильер недовольно трясет головой. Но она не могла изменить тот факт, что Хейверс вела себя безукоризненно, за исключением ошибки с поездкой в Шрусбери.
– Что ж, мне кажется, что из этого каши не сваришь, как вы думаете? – произнес наконец Хильер.
– Она очень коварная, с-с-сэр. Мне кажется, что она каждый вечер или каждое утро звонит инспектору Линли для душеспасительной беседы.
– Ах да, этот Линли, – вырвалось у помощника комиссара. По его тону было понятно, что он с удовольствием отправил бы инспектора в Бервик-на-Твиде вместе с Барбарой. – Тогда продолжайте, суперинтендант. Жду вас завтра во второй половине дня.
Ладлоу, Шропшир
Барбара долго пережидала, прежде чем выйти из гостиницы. С собой она взяла сумку и сигареты, дабы никто не мог усомниться в том, что она идет перекурить и перехватить что-нибудь по дороге, так как пропустила обед.
Сначала сержант подумала, что неплохо было бы пойти на Нижнюю Гэлдфорд-стрит в надежде на то, что Раддок вновь встретится со своей зазнобой на парковке позади полицейского участка на Таунсенд-клоуз. Но пока ей так и не удалось убедить Ардери в том, что Раддок, полицейская машина и девушка в ней могли из-за его пренебрежения служебными обязанностями сыграть важную роль в смерти Йена Дрюитта. Ведь все знали, что его не было в комнате рядом с Дрюиттом. Полицейский сам сказал об этом и объяснил, чем он занимался. Но если в реальности ПОП и вправду «дружил оргазмами» на заднем сиденье припаркованной патрульной машины, то это было гораздо серьезнее, чем обзвон пабов из соседнего кабинета в участке. Потому что, пока он ублажал свою пассию в машине, кто-то легко мог прокрасться на парковку, проникнуть в участок, убить диакона, представить все как самоубийство и скрыться после этого.
Конечно, в данном случае слабым местом была имитация самоубийства, если верить отчету Нэнси Сканнелл, написанному после вскрытия. Но Барбара никак не могла забыть фотографию, на которой была изображена патологоанатом и ее консорциум владельцев планера, которую она увидела в доме Рабии Ломакс. «Это должно что-то значить», – подсказывал Барбаре ее внутренний голос.
В общем, сержант все еще не могла разобраться в том, что же действительно произошло в ночь смерти Йена Дрюитта. Сейчас сомнения вели ее через Касл-сквер к пешеходному переходу и дальше, на Куолити-сквер, где она планировала зайти в «Харт и Хинд» выпить полпинты эля и съесть пакетик чипсов или картошку в мундире, если таковую там подают. В пабе Хейверс хотела завести непринужденную беседу с кем-то помимо бармена и выяснить, правду ли говорил Раддок, когда упоминал о начавшейся там в ночь смерти Йена Дрюитта коллективной пьянке, из-за которой ему пришлось обзванивать все пабы в городе. Правда, она не очень представляла себе, что будет делать с этой информацией. Но это, по крайней мере, хоть какое-то занятие.