Прежде чем она смогла ответить, Корхонен поинтересовался:
– А вы что, знакомы?
– Это Барбара Хейверс, она из Скотланд-Ярда, – пояснил Раддок.
– Да неужели? – произнес Корхонен, и кончики его губ приподнялись в улыбке. – Милая деталь, которая еще не всплывала в нашей беседе. Мы в основном говорили о Плантагенетах.
– Серьезная тема, – заметил ПОП.
Барбара решила, что ей пора сматывать удочки. Она сказала, что уходит, и попросила счет.
– Счет Скотланд-Ярду? – переспросил бармен. – Это за мой счет, мадам. Возвращайтесь, когда решите, кого из Плантагенетов будете изучать. Может быть, я вам помогу. Хоть в чем-то.
Сержант ответила, что конечно, обязательно и все такое.
– Завтра утром мы возвращаемся в Лондон, – сказала она, обращаясь к Раддоку. – Спасибо вам за помощь.
– Могу ли я сделать что-то еще?
– Я не отказалась бы каким-то образом прослушать запись анонимного звонка, если вы сможете в этом помочь.
– Ах это… Понятно. – Кивнув, Раддок, казалось, задумался. – Возможно, – сказал он, – мне удастся устроить все так, чтобы вам ее переслали.
– Это вы о чем? – поинтересовался Корхонен.
– О звонке на «три девятки» по поводу того парня, Йена Дрюитта. Ну, ты помнишь. Диакона. Того, кто…
– О боже… Ну конечно. Знаю.
– Мы с сержантом ехали прослушать запись, когда ее командир развернула нас. – Полицейский повернулся к Барбаре: – Могу попробовать.
– Спасибо, – поблагодарила сержант. – Буду очень признательна.
Сделав общий поклон, она вышла из бара, так практически ничего и не узнав – кроме того, что пьянки-таки случались и с ними разбирался Гэри Раддок. Это даже меньше, чем ничего. Но если Раддоку удастся наложить лапу на запись телефонного разговора, то из этого может кое-что получиться. А больше ей надеяться не на что.
Когда она вышла, на столах, стульях и зонтиках, стоявших на открытой веранде паба, сверкали яркие блики света. Сейчас здесь никого не было. За короткой улочкой, ведущей к этой веранде, лежала Куолити-сквер. Барбара сразу поняла, что шум от посетителей паба действительно может действовать на проживающих там как красная тряпка на быка. Площадь маленькая, так что звуки должны отражаться от стен зданий, и, хотя в основном это были магазины, над каждым из них располагались жилые квартиры, не говоря уже о двух древних жилых домах. Можно не сомневаться, что и там и там живут люди, которым совсем не нравятся набравшиеся юнцы, тусующиеся у них под окнами.
Сержант возвращалась той же дорогой, которой пришла в паб, – через переход на Касл-сквер. Выйдя на нее, Барбара поняла, что не одна. Сначала она увидела немецкую овчарку, лежавшую на тротуаре почти прямо перед ней, возле магазина сыров на Черч-стрит, положив голову на лапы. В тени входа в магазин виднелось нечто, похожее на кучу спальных принадлежностей. Куча вяло пошевелилась. Из нее высунулась рука. По-видимому, Гарри нашел свое спальное место на сегодня, и Барбара решила попробовать поговорить с ним.
Когда она подошла, овчарка подняла голову. Послышалось глухое рычание.
– Спокойно, Пи, – произнес голос Гарри, и мужчина слегка пошевелился. Он опирался спиной на одну из стен подъезда, потому что тот был слишком узок, чтобы вытянуться в нем во весь рост. Бездомный пошарил рукой возле своей постели – Барбара разглядела, что это был спальный мешок неизвестного года выпуска и сомнительной чистоты – и вытащил фонарь, луч которого направил ей в лицо. Пи стала подниматься, как будто этот луч был командой.
– Место, – произнес мужчина, и Барбара замерла как вкопанная – ей совсем не хотелось иметь дело с собакой, выглядевшей как овчарка из фильмов про нацистов.
– Прошу прощения, – раздался голос бездомного. – Это я не вам, а Малышке Пи. Она слишком сильно волнуется за меня. Лежать, Пи. С ней всё в порядке, девочка.
Голос мужчины донельзя удивил Барбару. Он звучал так, будто принадлежал диктору на телевидении: безукоризненное британское произношение и все такое. Такой голос редко можно услышать в наши дни, когда все гордятся своим происхождением из народа. Барбара не знала, что она ожидала услышать, но только не это.
– Вы Гарри, – сказала она.
– А я имею удовольствие говорить с…
– Барбара Хейверс, – представилась сержант. – Новый Скотланд-Ярд.
– Вот этих слов я никак не ожидал. – Мужчина опустил фонарь и стал подниматься со своего ложа. Барбара сказала, что он вполне может лежать. А вот если он с ней поговорит, то она будет благодарна.
– Конечно, – ответил Гарри. – Если только вы не представляете правительственную программу по переселению людей с улиц.
– А что, есть такая?
– Не имею ни малейшего представления. Но, полагаю, она может появиться в любой момент – принимая во внимание нынешние политические тенденции. Я обнаружил, что некоторые люди, особенно политики, не переносят вида людей, спящих на улицах в центре городов. Именно поэтому, честно говоря, я всегда предпочитал сельскую местность. Где-нибудь поблизости от деревень. Ведь человек не может жить без магазинов, почты, банков и тому подобного.
– Но не сейчас?
– Простите?
– Вы больше не живете в сельской местности?
– Увы, нет. Я стал слишком стар, и мне необходимо укрытие, – мужчина обвел рукой подъезд. – Да и сестрица моя, честно говоря, любит знать, где она может связаться со мной в случае необходимости, хотя – видит бог – я никак не пойму, что это за необходимость такая. Но прошу вас, позвольте мне встать. Если я буду продолжать разговор в таком положении, мне будет неудобно. Все кончится спазмом шеи.
Гарри не стал ждать разрешения. Он выбрался из спального мешка, поднялся с земли, взял в руки фонарь и встал прямо. Оказалось, что бомж высок и подтянут. Подойдя ближе, Барбара увидела, что он выбрит, а его седые волосы, хотя и слишком длинные, хорошо промыты.
– Приходится экономить батарею, – пояснил Гарри, выключая фонарь. – А вы выглядите вполне безобидно.
– Хотелось бы так думать… Мы можем где-нибудь поговорить? – спросила Барбара. В тусклом свете уличного фонаря, находившегося ярдах в двадцати от них, она увидела, что мужчина улыбнулся.
– Боюсь, что у меня клаустрофобия[111], – с сожалением объяснил он. – Так что говорить придется на открытом месте.
– Вот почему вы спите на улице? А комнаты с открытыми окнами недостаточно?
– К сожалению, нет, хотя когда-то так и было… А вы отличный детектив, Барбара Хейверс. Смотрите, сколько информации обо мне вы умудрились получить за столь короткое время… Кстати, какое у вас звание? Предпочитаю избегать фамильярности и использовать официальное обращение.
– Я детектив-сержант. Но вы вполне можете называть меня по имени. Барбара.
– Только не тогда, когда человек получил такое воспитание, как я. Детектив-сержант Хейверс. А я Гарри Рочестер. Или Гарри, как вы уже знаете. И каким же образом беседа со мной может вам помочь?
– Я видела вас в городе, мистер Рочестер. И видела, как вы продавали вещи на рынке.
– Прошу вас, зовите меня Гарри.
– Если вы будете звать меня Барбара.
– Очень хорошо. Так будет справедливо. Правда? Что ж, я действительно много брожу по городу. Особенно по центру, потому что мне нравится его атмосфера. Знаете, этакое погружение в историю… Можно даже услышать эхо лошадиных подков, когда Йорки[112] выезжали из замка.
Барбаре совсем не улыбалось вновь погрузиться в историю. И все-таки она спросила:
– Вы историк?
– Был им когда-то. В те дни, когда мне было достаточно комнаты с открытыми окнами и я мог находиться в аудитории. Да, я был историком.
– Тяжело, наверное, расстаться со всем этим?
– Я пришел к выводу, что умение принять сложности жизни – это единственный способ жить в мире с самим собой. Мои материальные запросы крайне малы, и, когда они возникают, их легко удовлетворить, потому что нынешняя банковская система позволяет мне получать наличные в банкоматах. Благодаря заинтересованности моего отца в различных способах отъема денег у населения им было оставлено некое наследство – если вы простите мне упоминание о столь прозаических вещах, как деньги, – мне и моей сестре. Кэтрин, естественно, хотела бы, чтобы я вел образ жизни отличный от нынешнего, но ей удается подавлять свои волнения в том, что касается меня. И таким образом я шагаю по жизни совершенно свободно.
– И на свежем воздухе.
– И на свежем воздухе.
– А плохая погода – не проблема? Зима, например?
– К счастью, я человек закаленный. Здесь, в городе, у меня есть один знакомый, который настаивает, чтобы иногда я прятался от непогоды под навесом на его участке, полностью открытом всем ветрам. А еще он позволяет мне хранить у него мои зимние причиндалы – более плотный спальный мешок, теплую одежду и так далее. Так что в общем и целом я считаю себя человеком благословленным.
Вдвоем они прошли на Касл-сквер, где стояло несколько скамеек, на которых можно было отдохнуть, любуясь зубчатыми стенами замка, как всегда ярко освещенными. Малышка Пи шла рядом, со стороны Гарри Рочестера, и, когда они сели, устроилась у его ног.
– Могу я узнать, что привело вас в Ладлоу? – поинтересовался Гарри.
– Смерть в полицейском участке, случившаяся в марте. Вы об этом слышали? – Барбара с трудом могла поверить в то, что Гарри в курсе смерти Йена Дрюитта. Она полагала, что его доступ к прессе несколько ограничен из-за специфического образа жизни. Так же, как и просмотр телепрограмм.
Но он ее удивил:
– Ну конечно. Бедняга…
– Вы его знали? – Барбара достала сигареты и предложила одну Гарри. Тот поблагодарил, сказав, что бросил, но потом подумал и решил, что от одной никакого вреда не будет. Сержант заверила его, что все то время, которое он проводит на свежем воздухе, сведет на нет влияние зелья. Протянув ему одноразовую зажигалку, она повторила свой вопрос.