ла сюда вчера, потому что Мисса попросила ее кое-что мне передать.
– Странно, что она не сделала это по телефону, – заметила Хейверс.
– У Миссы было мое ожерелье. Она забыла его вернуть. Миссус Ломакс принесла его.
– Вы сейчас говорите об ожерелье или о просьбе? – уточнил инспектор.
– Что? А почему я не могу говорить и о том, и о другом?
– Так что же она попросила передать на словах? – поинтересовалась Хейверс.
Дена наклонила голову набок и внимательно осмотрела сержанта.
– Не думаю, что обязана перед вами отчитываться, – сказала она. – Это личное послание, и мне кажется, что оно не имеет никакого отношения к тому, что привело вас сюда. У нее есть молодой человек, они разбежались, а теперь снова вместе. Больше я ничего не скажу.
– А как насчет вас? – спросила Хейверс. – У вас тоже есть молодой человек?
– Не сейчас.
– И это даже не Гэри Раддок?
– Кто?
– Местный ПОП. Я однажды ночью видела вас с ним у полицейского участка. Между прочим, в машине. И что же вы там делали?
Глаза Дены заметались между детективами.
– Я этого парня вообще не знаю, – сказала она. – Все, что мне известно, так это то, что он появляется в «Харт и Хинд» каждый раз, когда раздается хоть малейшая жалоба на шум. Такое впечатление, что там все ложатся в постель в половине восьмого. Так что я никак не могла оказаться с ним в патрульной машине, о’кей? Я, кажется, ответила на ваши вопросы, а теперь, если не возражаете, мне надо наверх. У меня…
– …лекция, мы знаем, – закончила Барбара. – Все вы здесь прямо образцовые студенты.
Они взглядом проводили девушку наверх и услышали, как захлопнулась дверь. Через мгновение раздался звук набирающейся в ванну воды.
– Богом клянусь, эта девушка была с Раддоком, сэр, – Барбара повернулась к Линли.
– Нельзя быть абсолютно уверенной, сержант, – заметил инспектор. – Ночь. Машина стояла в тени.
– Правильно. Но тут есть одна вещь…
Инспектор посмотрел на нее. Барбара вся сияла.
– И какая же? – спросил он.
– Я ни слова не сказала о патрульной машине. Это она упомянула про нее.
Линли еще раз посмотрел на лестницу.
– Придется искать свидетелей. – Он в задумчивости кивнул.
– Правильно. И я, кажется, знаю где. Надо просто найти этого человека.
Вустер, Херефордшир
Тревор Фриман никак не мог сообразить, кто может звонить ему в такую рань. Еще даже не половина шестого. Но когда он увидел имя звонившего на экране, по коже у него пробежали мурашки. Тревор сбросил одеяло и схватил телефон.
– Финн? С тобой всё в порядке?
В ответ она услышал какую-то смесь рыданий и криков. Разобрать ничего было нельзя.
– Не так быстро, – сказал Тревор. – Я тебя не понимаю. Что случилось? Несчастный случай? Ради бога, Финн, сделай глубокий вдох. Ты сидишь? Нет? Так вот, сядь. Найди куда. Сядь. Я здесь. Возьми себя в руки.
Он замолчал. В трубке слышались звуки – сопение, шарканье, тяжелое дыхание. Наконец сын стал рассказывать, отрывочно и с большими паузами, но смысл Тревор понял достаточно быстро: Новый Скотланд-Ярд, те же детективы, что приходили к ним, чтобы поговорить с Кловер, что-то связанное с крышками и сковородками в спальне сына, а потом требования, обвинения, допрос, – и все было бы ничего, если б все это не касалось его собственного сына. В конце отрывочного перечисления Финном всех фактов Тревор почувствовал, как его сердце сжала невидимая рука. Он собрался – достаточно для того, чтобы успокоить мальчика, что в основном заключалось в заверениях, что папа со всем разберется.
– Па, он врал. Врал!
Тревор не мог понять, относится ли это к Газу Раддоку или к Йену Дрюитту.
– Я во всем разберусь, Финн, – только и смог сказать он. – Только ты ничего не делай. Ты меня понял?
– Вся эта история насчет малышей… Я ведь делал только то, что должен был делать, Па… Я бы не… Почему кто-то говорит… А теперь они думают… Теперь они вбили себе в голову, что это я ходил в полицейский участок… А я ничего не делал, то есть вообще ничего, твою мать.
– Позволь мне во всем разобраться, Финн. Ты доверишь мне это?
– Что? Что ты сказал?
– Просто подожди. Ничего не предпринимай. Я свяжусь с тобой.
– Я, твою мать, хочу…
– Понятно. Успокойся. Я тоже этого хочу. Но ты держись в стороне. Верь мне.
Отключившись, Тревор почувствовал, что невидимая рука теперь сжимает его желудок. Из кухни внизу еле доносились звуки радио – передавали утренние новости. Кловер все еще была дома. Ну конечно, а как же иначе? Ведь сейчас всего двадцать пять минут. Она еще не уехала на работу. Тревор бросился к двери, понял, что он совсем голый, и стал шарить вокруг в поисках шортов. Пока он занимался поисками, радио замолчало, послышались шаги, входная дверь открылась и закрылась, и Тревор понял, что Кло вышла из дома.
Он бросился к окну. Но она шла спиной к нему и успела сесть в машину, прежде чем ему пришло в голову постучать в стекло. Тогда Тревор схватил свои шорты, натянул их и скатился вниз по ступеням, но жена отъехала прежде, чем он успел открыть дверь. Кловер всегда была помешана на безопасности, поэтому заперла дверь на два оборота, а ключей на крючке не оказалось.
Она их нарочно спрятала! И все это она ожидала. Кловер знала, что это произойдет, и не собиралась теперь отвечать за последствия всего того, что она сама накликала на всех них.
Тревор перевернул вверх дном единственный ящик в прихожей, куда они обычно сваливали дневную почту, пока не разобрали ее. Ключа не было. Потом на кухне он перебрал все, что лежало на столе. Ключ обнаружился в корзинке с бумажными салфетками, и Тревор готов был поклясться именем Господа, что сам он его туда не клал. Схватив ключ, Фриман выбежал на улицу, где была припаркована его машина.
Только когда он попытался вставить ключ в замок зажигания, Тревор понял, насколько сильно дрожат у него пальцы. Дрожали его ноги и руки, а еще что-то заставляло его содрогаться всем телом, как ребенка, которого посадили в темноту. «Что это – злоба, страх, ужас, нетерпение, отчаяние?.. И вообще, разве можно трястись от отчаяния?»
Тревор поехал вслед за женой. Она всегда была человеком привычек. Да разве не все они были такими, когда дело шло о дорогах, которыми они добирались до работы? Это была не какая-то увеселительная поездка – речь шла о наиболее коротком и быстром пути, и в случае с Кловер это означало шоссе А38.
Выехав на трассу, Тревор включил габариты. Периодически он использовал звуковой сигнал. По дороге был всего один отрезок с движением в два ряда, и на нем он утопил педаль газа в пол. Где-то через пять миль Тревор догнал ее – Кловер, в отличие от него, ничего не нарушала. При первой же возможности она съехала с трассы. Это была даже не площадка для отдыха, а просто широкая обочина, обсаженная тополями. Здесь они оба вылезли из машин – в руках у Тревора был мобильный, которым он махал в ее сторону. Кловер выглядела озадаченной, и это было не удивительно, потому что он щеголял без рубашки, без обуви и в одних шортах; прохладный утренний воздух заставил его яйца съежиться.
– Мой лежит в сумке, Трев, – сказала Кловер. – Это, должно быть, твой. Надо было просто позвонить, и все встало бы на свои места.
– Все провалилось в тартарары, – ответил Тревор. – Не знаю, что вы там вдвоем планировали, но все провалилось к чертовой матери.
Услышав это, Кловер побледнела.
– Что происходит? Ты меня пугаешь.
– Речь идет о нашем сыне. Он только что звонил мне. Я никогда не слышал его таким.
– Он… что он?..
– Эти двое лондонских детективов появились у его постели, как два рождественских привидения. Они разбудили его, вытащили на кухню и стали допрашивать.
– Боже… – Кловер посмотрела на телефон, который он все еще держал в руках. Потом посмотрела ему за спину, где транспорт двигался слишком близко к тому месту, где они стояли, поэтому она поставила мужа между двумя машинами. – И что он говорит? Его же не арестовали?
– То, что я смог понять в промежутках между рыданиями и криками…
– Он дома? Его не арестовали?
– Копы захотели узнать, что он делал с шестилетками, или с восьмилетками, или сколько там лет детям, которые ходят в это гребаный лагерь, который ты, черт побери, выбрала в качестве социальной работы для него. Твои лондонские копы…
– Они не мои копы.
– …по-видимому, решили, что сомнения, мучавшие Дрюитта по поводу Финна, как-то связаны с тем, как Финн вел себя с этими детьми. Так что я хочу знать только одно – ты знала об этом?
– О чем? О том, что лондонская полиция будет…
– Да хрен с ней, с этой лондонской полицией! Ты знала о том, что Дрюитт звонил Газу по поводу того, как Финн ведет себя с детьми? Именно об этом вы с ним общались?
– Я же уже пыталась объяснить тебе это, Тревор. Все дело в полиции Метрополии, с самого начала и до самого конца. Я знаю, что они думают и как работают. Когда они в первый раз появились в Ладлоу, я пыталась убедить Финнегана, что он не должен говорить с ними один на один. Но он меня не послушался – и вот результат. Это именно то, чего я боялась.
– Чего? Того, что копы решат, что наш сын – развратитель малолетних?
– Конечно, нет! Речь идет только о полиции Метрополии. И точка! Я не хотела, чтобы он один встречался с ними, независимо от причины, но он не понял, насколько это важно. Он думал, что сможет достойно противостоять им, поскольку был уверен, что речь пойдет только о Дрюитте и детях. А речь идет и об этом, и о расследовании КРЖП – а я уже было подумала, что со всем этим наконец-то покончено… Но они опять вернулись, и…
– Финн считает, что вы с Газом натравили их на него. Как думаешь, почему он так думает, Кловер?
– Не говори глупостей. Смотри, ты весь дрожишь. Может быть, мы сядем в одну из машин, если этого разговора не избежать?
– Только вот этого не надо.
– Не надо чего?
– Не надо пытаться поставить меня в те условия, которые устраивают тебя. Мы оба знаем, черт побери, что в этом ты настоящий эксперт.