9. «Да здравствуют свободные кавказцы в союзе и под защитой Великой Германской империи Адольфа Гитлера!»
Проект документа вызвал резкие возражения Розенберга. Особенно п. 9, в котором будто бы провозглашалась свобода для кавказцев. Розенбергу удалось, очевидно, убедить Гитлера в ошибочности этого лозунга[91].
Однако в сентябре 1942 г., когда немецкие армии вышли к Кавказу, в Берлине было решено пойти на создание местного марионеточного управления и в целях пропаганды допустить использование таких терминов, как «свобода», «независимость» и «сотрудничество».
В отличие от оккупированных территорий Центральной России, на Кавказе не был введен принудительный труд. Так как район Кавказа оставался оперативной зоной, власть осуществляло военное командование. В одном из приказов командующего 1-м танковым корпусом фон Клейста от 15 декабря 1942 г. предписывалось относиться к населению «как к друзьям», не чинить препятствий горцам, если они захотят ликвидировать колхозы (почти на всей остальной оккупированной территории гитлеровцы предпочитали сохранить колхозы как хозяйственные единицы для облегчения выкачки продовольствия и сырья для германских военных и хозяйственных нужд); разрешить вновь открыть храмы всех религиозных вероучений; уважать частную собственность и платить за реквизированные товары; добиться «доверия народа» путем «примерного управления»; разъяснять причины строгих мер, затрагивающих интересы населения; особенно уважать «честь женщин Кавказа»[92].
Издавая этот приказ, Клейст добивался создания спокойного тыла для германской армии на Кавказе. Ее положение по мере установления перевеса советских вооруженных сил над германскими в битве под Сталинградом становилось все более опасным.
Посмотрим теперь на положение в некоторых районах Северного Кавказа, занятых осенью 1942 г. немецкой армией.
В те дни, когда Красная Армия, стремясь оторваться от противника, быстро отходила от Ростова-на-Дону к Главному Кавказскому хребту, нередки были случаи, когда между отходом частей Красной Армии и приходом немцев проходило несколько дней — дней фактического безвластия. Власть мог взять на себя любой.
Так и случилось в центре Карачаево-Черкесской автономной области Микоян-Шахаре. Сам себя назначил городским головою бывший учитель М. Кочкаров…
Карачаевская автономная область входила в состав Ставропольского края РСФСР. Она была образована 12 января 1922 г.
К России Карачай был присоединен в 1828 г. Карачаевцы не раз выступали с оружием в руках против колонизаторской политики царской России. Постоянное угнетение карачаевцев со стороны царских властей привело в начале 70-х годов прошлого века к сильному движению за переселение в Турцию.
После Октябрьской революции жизнь на Кавказе, в том числе и в Карачае, начала быстро перестраиваться. К моменту создания Карачаевской автономии карачаевцев насчитывалось 57.801 чел., и они составляли 85 % населения области[93]. Их численность непрестанно возрастала и в 1939 г. составила 70,9 тыс. чел. Однако удельный вес карачаевцев среди населения области значительно поубавился, до 28,8 %[94], в то время как количество русского населения стремительно возросло как в абсолютных цифрах, так и процентном отношении.
В 1926 г. русских в области насчитывалось 2916 человек[95], а в 1939 г. 119,8 тыс. чел.[96] По отношению ко всему остальному населению области русское население за это время увеличилось с 4,5 % до 48,3 %[97].
В Карачаевской автономной области, занятой в начале августа 1942 г. немецко-фашистской армией, оккупанты пытались применить «особую» политику. Санкционировав самоназначение Кочкарова, они разрешили затем создать т. н. «Карачаевский национальный комитет». Комитет получил от оккупантов обещание на право роспуска колхозов в будущем, под опеку Комитета была передана советская государственная и общественная собственность, а также руководство экономикой и культурой, разумеется, под немецким контролем. Комитет со своей стороны приложил немало усилий, чтобы оправдать доверие немецких властей и найти добровольцев для сформирования кавалерийского эскадрона для боевых действий совместно с немцами[98]. Карачаевский комитет находился под покровительством бывшего германского военного атташе в Москве генерала Кестринга.
Во время оккупации в Карачае и Черкесии развернулось партизанское движение. Согласно данным, приводимым Ч. С. Кулаевым, на этой территории действовало 13 партизанских отрядов, численностью в 1200 чел.[99]
За 5 месяцев оккупации гитлеровцы убили на территории Карачая и Черкесии более 9 тысяч мирных жителей, среди них много детей[100].
В конце января 1943 г. Карачай и Черкесия были освобождены частями 37-й советской армии. Наступили лихорадочные месяцы освобождения и восстановления.
Но неожиданно в ноябре 1943 года карачаевское население поголовно выселяется с родных мест и в эшелонах под конвоем отправляется на спецпоселение в Среднюю Азию и Казахстан. Карачаевская автономная область была ликвидирована.
Дабы сделать упразднение автономии необратимым, Карачаевский, Учку-Ланский районы вместе с центром автономной области г. Карачаевским были переданы Грузинской ССР и вошли в Клухорский район. В декабре 1943 г. были переселены сюда 2115 грузинских переселенцев. На этой же территории сохранилось русское население в количестве 5672 человек[101]. Другая часть Карачаевской автономной области (районы Зеленчукский, Усть-Джегутинский, Прегродненский, Мало-Карачаевский) остались в составе Ставропольского края[102].
Выселение карачаевцев происходило в то время, когда подавляющая часть мужского населения находилась в рядах Красной Армии.
Чечено-Ингушетия прошла несколько этапов развития, пока наконец была преобразована в декабре 1936 г. из автономной области в Автономную республику (АССР). На ее территории в 1939 г. проживало:
чеченцев — 368,1 тыс. чел. или 50,6 % от всего населения АССР;
ингушей — 56,5 тыс. чел. или 7,8 %;
русских — 258,2 тыс. чел. или 34,8 %;
украинцев — 10,1 тыс. чел. или 1,4 %;
армян — 8,6 тыс. чел. или 1,2 %[103].
Подавляющая часть коренного (Чечено-Ингушского) населения проживала в сельской местности. Прослойка рабочего класса оставалась к началу 30-х годов и даже позднее (до начала войны) очень тонкой. Согласно официальным данным, на предприятиях столицы Чечено-Ингушетии, в г. Грозном, в 1937 г. работало всего 5535 чеченцев и ингушей[104].
Коллективизация лишь подорвала, но не сломила вековых традиций жизни на Чечне.
В специфических условиях Чечни с ее тейповой системой отношений[105], хуторско-родовым укладом землепользования и даже сохранения среди некоторой части сельского населения разделения по принципу происхождения от узденей (свободные) и от лаи (рабов) политика форсированного проведения сплошной коллективизации вызывала противодействие населения. В свою очередь власти оказывали еще более сильный нажим, и в результате происходило столь резкое обострение противоречий, что для сглаживания их были необходимы, возможно, годы.
Согласно недавно опубликованным данным, в 1931–1933 гг. на Чечне было зарегистрировано 69 террористических актов[106], жертвами которых были ответственные партийные и советские работники, активисты, сотрудники НКВД и др. Однако, чем были вызваны эти террористические акты, не говорится. Ведь мы знаем из нашей истории, как стряпались обвинения в терроре. И затем, должны ли мы рассматривать крестьянские выступления как «террористические акты» или как сопротивление людей, которых террористическая политика советского государства довела до отчаяния? Весной 1932 вспыхнуло вооруженное восстание в Ножай-Юртовском округе. О силе и масштабе этого выступления можно судить по следующей официальной оценке его:
Это было последнее крупное вооруженное выступление классового врага, которому удалось на некоторое время привлечь на свою сторону определенную часть крестьян[107].
И снова возникает вопрос, не раздуто ли выступление крестьян до уровня «вооруженного восстания», чтобы оправдать массовое применение насилия против них?
Существует, так сказать, неофициальная точка зрения на положение в Чечено-Ингушетии во время коллективизации. Она исходит из того, что на Чечне существовал ярко выраженный родовой быт. Частного землевладения Чечения не знала. Только в горах семьи имели кое-какую личную собственность. В плоскостных же районах все было общим — земля, вода и леса. Поэтому понятие «кулак», применительно к конкретным условиям Чечено-Ингушетии, теряет свой смысл.
Что касается вооруженного восстания 1932 г., то сторонники другой точки зрения полагают, что на самом деле восстания как такового не было, что все это дело было нарочито раздуто для оправдания провала неразумной политики, проводимой в Чечении.
Периодически в горы предпринимались военные экспедиции. Предлогом служили единичные убийства или нападения, носившие часто личный, а не политический характер. Зачастую такие походы были просто блефом, имевшим целью продемонстрировать преданность ОГПУ советской власти, укрепить престиж и силу, удовлетворить личные амбиции руководителей. Вот какую историю, в точности которой сомневаться не приходится, мне рассказали.