дителей.
Отражением этого беспокойства явилась упоминавшаяся выше суровая чистка партийных рядов и государственного аппарата сразу же после ухода оккупантов, резкая критика и самокритика на пленумах обкома в январе, феврале, апреле, июне 1943 г. Завершение операции по ликвидации бандитизма на территории Калмыкии не предотвратило рокового развития событий.
Летом 1943 г. некалмыцкая часть руководства КАССР начала проявлять недоверие к калмыкам вообще. Кичиков витиевато характеризует это как «одностороннее нездоровое отношение к недостаткам и трудностям и к проявлению политической и культурной отсталости среди калмыцкого населения»[233].
В августе 1943 г. секретарь Калмыцкого обкома партии по кадрам П. Ф. Касаткин направил в ЦК ВКП(б) докладную записку, в которой, судя по изложению ее в диссертации Кичикова, связывал в один узел выступления части калмыцкого населения во время гражданской войны на стороне белых и сотрудничество части населения Калмыкии с гитлеровцами. При этом, по словам Кичикова, он не проводил никакой классовой дифференциации между белой контрреволюцией и трудящимися Калмыкии, выступившими с оружием в руках против внутренней и внешней контрреволюции во время гражданской войны. Касаткин не делал различия между сотрудничеством с гитлеровцами «антисоветских, кулацких, националистических и уголовных элементов» в отношении основной массы калмыцкого населения, оставшегося верной советской власти[234].
В изложении Кичикова П. Ф. Касаткин интерпретировал пережитки, связанные с особенностями быта и исторического развития калмыцкого общества, как проявление «буржуазного национализма»[235]. Докладная записка Касаткина была положена в основу обвинения, выдвинутого вскоре правительством СССР и ЦК ВКП(б) против калмыцкого народа в целом.
Калмыцкий историк обвиняет бывшего секретаря обкома в том, что он ставил вопрос о политической неблагонадежности калмыков и о политической и деловой неполноценности большинства руководителей калмыцкой национальности. Кичиков обвиняет Касаткина также и в искажении фактов. Касаткин в своей докладной записке умолчал, например, о том, что планы некоей фашистской диверсионной организации были сорваны при помощи калмыцкого населения[236].
Слухи о том, что в Москве принято или предполагается принятие решения об общегосударственной репрессии против калмыков в целом, достигли Элисты. 25 декабря Калмыцкий обком ВКП(б) обратился с письмом в ЦК ВКП(б), в котором сообщал о мерах, принятых для борьбы с бандитизмом и о фактической ликвидации последнего[237]. Однако неизвестно, попал ли этот документ в ЦК до выселения калмыков, поскольку он датирован всего двумя днями ранее.
27 декабря партийным и советским работникам калмыкам было сообщено в устной форме о переселении калмыцкого народа безо всяких изъятий и исключений. Причем, согласно утверждению Кичикова, мотивы упразднения «Калмыцкой АССР соответствовали основному содержанию негативной части» докладной записки Касаткина[238].
В течение четырех дней, с 27 по 30 декабря, войска МВД провели насильственное выселение всего калмыцкого народа. Потянулись эшелоны в Сибирь и Среднюю Азию…
Однако дело не ограничилось лишь территорией Калмыкии. На всех фронтах солдат и офицеров калмыков стали вызывать из частей на сборные пункты, а затем направлять в трудовые батальоны. Исключение, однако, было сделано для генерального инспектора кавалерии Красной Армии, героя гражданской войны, генерал-полковника О. И. Городовникова, и для его племянника — командира 184-й стрелковой Духовищинской дивизии генерал-майора Б. Б. Городовникова[239].
Заканчивая этот раздел, необходимо сказать о вкладе калмыцкого народа в войну против гитлеровской Германии.
О том, что большинство калмыков осталось не только лояльными советской власти, но и с оружием в руках защищало ее, свидетельствуют следующие факты.
К 30 июня 1941 г. в военкоматы Калмыкии поступило до 2000 заявлений добровольцев. Было сформировано ополчение, в котором на 30 июля 1941 г. числилось 8664 чел. (из них 3458 коммунистов и комсомольцев)[240].
В сентябре 1941 г. был сформирован 189 калмыцкий кавалерийский полк (1200 сабель) 70-й кавалерийской дивизии[241]. За первые 8 месяцев войны в армию было отправлено 20.032 чел. К началу 1943 г. в армии насчитывалось 23 тысячи солдат из Калмыцкой АССР[242].
С июля 1942 г. по январь 1943 г. в боевых операциях принимала участие 110-я Отдельная калмыцкая кавалерийская дивизия, сражавшаяся на Дону и на Северном Кавказе. Многие воины калмыки воевали на различных фронтах советско-германского фронта. Калмыки были также участниками подпольных групп и партизанских отрядов как на территории самой автономии, так и за ее пределами.
Калмыки считались в Красной Армии хорошими солдатами, и когда в начале 1944 г. последовал приказ о снятии с фронтов военнослужащих калмыцкой национальности, то находились командиры, которые быстро меняли национальность своим солдатам и офицерам и таким образом оставляли их в своей части. (Кичиков пытается интерпретировать это как проявление дружбы народов и интернационализма, якобы благодаря которым «значительная часть офицеров и некоторая часть младших командиров калмыков» осталась в действующей армии.) Объяснение, конечно, более простое — нежелание расстаться с хорошими солдатами их командиров, в иных случаях личная дружба людей.
Калмыцкий историк называет цифру около 4 тыс. калмыков, находившихся в Красной Армии к концу войны[243], но не указывает источника этой цифры.
Были случаи, когда солдаты-калмыки, отправленные в строительные батальоны, бежали на фронт и там вновь становились в ряды армии[244].
Несколько сот калмыков были награждены за доблесть орденами и медалями СССР, некоторые стали Героями Советского Союза[245].
Если даже принять как достоверную цифру, приводимую во многих работах западных исследователей, 5 тысяч калмыков, служивших в военных формированиях гитлеровской армии, то окажется, что подавляющее большинство калмыков, проживавших на территории СССР — их насчитывалось в 1939 г. 134 тысячи[246] — остались верными советской власти.
После второй мировой войны неоднократно предпринимались попытки идеализировать политику фашистских оккупантов на Кавказе и в Калмыкии. На самом же деле сущность германской оккупационной политики оставалась неизменной повсюду, где устанавливалась оккупационная власть гитлеровцев. Коротко ее можно было бы охарактеризовать так: массовые зверства, насилия, угнетение и порабощение местного населения, организованное ограбление национального богатства.
Александр Даллин, историк высокого профессионального класса, писал в своем исследовании:
Несмотря на специальную политику, было бы исторически неверным изображать германское управление на Кавказе как идиллию, незапятнанную плохим обращением и жестокостью. Грабеж, физическое насилие и дикриминация были широко распространены. Экономическая эксплуатация была предпринята в широком масштабе. В сомнительных случаях военные требования имели приоритет над местными интересами. Германские репрессии за убийство или ограбление армейских складов были столь же быстрыми и кровожадными, как и повсюду в оккупированной Европе[247].
Если преступления, совершенные гитлеровцами на территории Кавказа, и были количественно меньшими, чем, скажем, на Украине, в Центральной России и в Крыму, то это объяснялось лишь их кратковременным там пребыванием. Гитлеровцам не удалось завоевать на свою сторону кавказские народы.
Глава IV. Спецпоселение
… Были отправлены в изгнание сотни тысяч жителей Кавказа и Крыма. Растянулись вагоны по тысячекилометровым железнодорожным магистралям в восточном направлении. На узловых станциях, где меняли паровозы и заправлялись водой, пассажиры встречных поездов, железнодорожники да случайно оказавшиеся поблизости местные жители с удивлением и страхом смотрели на этих несчастных.
Дмитрий Гулиа, просветитель Абхазии, направлялся в ту пору в Москву вместе с женой своей Еленой Андреевной. На одной из станций Северо-Кавказской железной дороги «они увидели невообразимое: длиннющий железнодорожный состав из теплушек, битком набитый людьми, напоминающими кавказских горцев. Их везли куда-то на восток, с женщинами, детьми, стариками. Очень грустные, убитые горем… это чеченцы и ингуши, а едут они не по доброй воле. Их выселяют. Они совершили «тягчайшие преступления перед Родиной»…
— И эти дети? — вырвалось у Гулиа.
— Дети едут с родителями…
— А старики и старухи?
— Со своими детьми.
— Это вроде виновного населения, стало быть… Но я этого термина не слыхал вот уже лет шестьдесят…
Значит, высылают почти миллион! В чем все — таки их вина? Об этом нигде не писалось, не говорилось!»[248]
Это верно, об этом нигде не писалось.
Любопытный историк, открой местные газеты — «Грозненский рабочий», «Социалистическую Кабардино-Балкарию», «Калмыцкую правду», «Ставропольскую правду», «Красный Крым» за 1943 и 1944 гг. Из газет за 1943 г. ты узнаешь о радости народов по случаю их освобождения от вражеской оккупации, о ратных подвигах сынов Чечено-Ингушетии, Кабардино-Балкарии, Карачая и Черкесии, Калмыкии; ты прочтешь о подвигах партизан Крыма, о воинах Красной Армии — о славном летчике, дважды Герое Советского Союза, крымском татарине Султан-хане, о снайпере чеченце Ханашпе Нурадилове, Герое Советского Союза Ибрайхане Бейбулатове, балкарце Герое Советского Союза Конкошеве и о многих и многих других. Запомним эти имена. Они вновь появятся лишь спустя 14 лет, в газетах 1957–1958 гг.