Еще в начале 30-х годов с Дальнего Востока были переселены китайцы и корейцы, были они удалены и из центральных областей России. Часть из них прямо была обвинена в том, что они являются японскими агентами. Позднее, в 1939–1941 гг., потянулись на восток эшелоны с «классово чуждыми элементами» из вновь присоединенных земель, прибалтийских стран, Западной Украины, Западной Белоруссии, Северной Буковины и Бессарабии. Летом 1941 г. появились в Средней Азии немцы, граждане СССР, подавляющее большинство которых было из упраздненной АССР Немцев Поволжья. Ко времени Отечественной войны против гитлеровской Германии режим спецпоселения сложился окончательно, хотя эта система и продолжала подвергаться различным модификациям, но непременно в сторону ужесточения.
В 1948-49 гг. Среднюю Азию и Сибирь достигла новая волна депортированных из Прибалтики и Молдавии, где в это время проводилась кампания по сплошной коллективизации и соответственно «ликвидации кулачества как класса». Эти жестокие меры, может быть, и привели, по мнению власти, к созданию в Латвии, Литве и Эстонии более классово однородного общества, но прежде всего они ослабили там коренной национальный элемент.
Заметим, что эти обе волны депортации коснулись народов, населяющих пограничные области Советского Союза. На их место приехали переселенцы из Центральной России и с Украины.
Заселение опустевших после депортации 1943-44 гг. местностей производилось также главным образом за счет русского населения, хотя частично и за счет местных национальностей, считавшихся лояльными.
Если корейцев и китайцев в свое время подозревали или обвиняли в том, что они были агентурой Японии, то почему нельзя было считать буддистов калмыков потенциальной агентурой Китая? Сам Сталин в одном из своих выступлений на XII съезде ВКП(б) в 1923 году говорил: «Стоит допустить маленькую ошибку в отношении маленькой области калмыков, которые связаны с Тибетом и Китаем, и это отзовется гораздо хуже на нашей работе, чем ошибки в отношении Украины»[259].
Было ли это понимание взаимосвязанности национальных и международных отношений пониманием интернационалиста или великорусского шовиниста?
В. И. Ленин в одной из своих последних работ[260] дает на этот счет ясный и недвусмысленный ответ. Вождь русской революции рассматривал Сталина как великорусского шовиниста.
Именно его, а также Орджоникидзе он подразумевал, когда писал о некоем грузине, «… настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой»[261]. Ленин требовал отличать национализм нации угнетенной от национализма нации угнетающей, национализм большой нации и национализм маленькой нации и писал, что по отношению к этому национализму «… мы, националы большой нации, оказываемся виноватыми в бесконечном количестве насилий и оскорблений»[262]. И далее:
Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хотя великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически… нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации[263].
Дело здесь было, конечно, не в идеализме или альтруизме Ленина, хотя и это нельзя совершенно сбрасывать со счетов при оценке его действий. Ленин был озабочен сохранением многонационального государства и того влияния, которое оно может оказывать в будущем на народы Азии. Реалист в политике и в определенной мере прагматик, глава советского государства отчетливо понимал, что «грубость и несправедливость» (выражение самого Ленина) «к нашим собственным инородцам» отрицательно отозвалось бы на авторитете советского государства среди азиатских народов[264]. Даже Ленин пользовался до конца дней своих термином «инородцы», имевшем в политическом звучании явный шовинистический привкус. Так царское правительство именовало все народы Российской империи, кроме русского.
На XII съезде РКП(б) Сталин, вынужденный принять упрек Ленина, в одной из своих речей выступил с предостережением об опасности перерождения ответственных работников партийного и государственного аппарата, об опасности великодержавного шовинизма как «силы укрепляющейся», назвал ее «основной опасностью», «опаснейшим врагом», которого «необходимо свалить»[265]. Однако Сталин добился включения в резолюцию съезда пункта о необходимости борьбы и против «местного национализма», термина, широко использованного против любых попыток проявления самостоятельности не местах. Словно домоклов меч тяготела опасность обвинения в местном национализме над головами работников.
История последующих лет показала, что Сталин укрепился на позициях великорусского шовинизма. Интернационализм, который он публично провозглашал, служил на деле прикрытием великодержавной политики.
В то же время на интернационалистской идеологии воспиталось несколько поколений советских граждан, и именно теми, кто сформировался в 20-е и 30-е годы, разрыв между словом и делом был воспринят наиболее болезненно. Возникает вопрос, не было ли усиление великодержавного шовинизма одним из следствий реализации идеи строительства социализма в одной, отдельно взятой стране?
Во второй половине 30-х годов лавина русского ура-патриотизма была обрушена на культурную жизнь нашего общества. Поиски «великих предков», волна кинофильмов, в которых прославлялись русские полководцы прошлого — Александр Невский, Суворов, Кутузов, русские цари — Петр Первый и Иван Грозный, поток литературы, воспевавшей деяния Ивана III, Дмитрия Донского, превозносилось все «истинно русское» и высмеивалась «иностранщина», обращение по преимуществу к сюжетам русской литературы в музыке, оперном искусстве и драматургии — все свидетельствовало о том, что развитие культуры нашего общества отныне будут жестко лимитировано потребностями политики и великорусского конформизма.
Последствия этого наше общество испытало на себе уже потом, после окончания войны с гитлеровской Германией, после поражения фашизма, после нашей победы. То были «великие дни» борьбы с космополитизмом, воинственные кампании против культуры других народов под видом борьбы с местным национализмом (кампания против эпосов «Джангар», «Манас» и др.), огульное отрицание прогрессивности национально-освободительного движения народов России против царского самодержавия (движение Шамиля, Андижанское восстание и др.).
Убийство Михоэлса и дело «врачей-отравителей» показали, что процесс нравственной деградации нашего общества находится в апогее. «Опаснейшего врага» свалить не удалось. Он восторжествовал, на время во всяком случае.
Таким образом, депортация народов Кавказа и Крыма, калмыков и частично прибалтов предстает перед нами не только как проявление беззакония и произвола режима Сталина, чем оно, конечно, было само собой, но, что более важно, неотъемлемой составной частью истории советского государства и общества, его духовной культуры.
Переселение народов имело и прагматическую цель — заселения приграничных окраинных областей «Надежным» русским населением. Такая цель отнюдь не является чем-то новым, необычным. Русское государство испокон веков стремилось создать на своих границах надежный заслон из числа «верных» народов и поселенцев против возможного вражеского нашествия.
Хотя времена изменились, но в принципе мотивы остались прежними. Выселение мусульманских народов Кавказа и крымских татар было несомненно связано и с напряженными отношениями между СССР и Турцией во время второй мировой войны, и с пантуранскими планами турецких шовинистов, получивших на какое-то время ободрение со стороны гитлеровской Германии. Подавляющая часть мусульманского населения, разумеется, и понятия не имела ни о пантуранизме, ни о великогерманских амбициях. Однако несколько турецких эмиссаров побывали в Крыму и на Кавказе во время германской оккупации, сколько-то тысяч из числа позднее переселенных народов изменило советской власти в дни войны и принимало участие в гитлеровских военных формированиях. Этого оказалось достаточным для обвинения в государственной измене целых народов, в приписывании им массового сотрудничества с врагом.
Если корейцев и китайцев можно было считать потенциально опасными, имея в виду Японию, а калмыков, имея в виду Китай, то и сотрудничество мусульманских народов Кавказа с мусульманской Турцией также могло рассматриваться и рассматривалось как потенциальная возможность. Бесспорным подтверждением репрессий против мусульманских народов служит выселение в 1947 году из Грузии в Среднюю Азию около 80 тысяч грузин-мусульман. Некоторые рьяные пропагандисты 40-х годов именовали крымских татар крымскими турками, смыкаясь в этом с татарскими эмигрантами-националистами. Так легко доказывалась необходимость очищения приграничных районов от «враждебного населения».
Как можно иначе объяснить выселение в 1944 г. с Черноморского побережья в Среднюю Азию греков? Они-то ведь наверняка не имели никакого отношения к турецким проектам. Однако исторической родиной греков является, естественно, Греция. А что такое Греция? Капиталистическое государство с монархической формой правления, связанное союзническими отношениями с империалистической Англией. Как же оставлять после этого греков на морских рубежах нашего государства?!
А курды, этот непоседливый народ, который только и делает, что кочует, пересекая государственную границу СССР, когда ему заблагорассудится. Тут уж для шпионов полное раздолье! Ну, а если речь идет и об оседлых курдах тоже? Ну и что с того, курды — они и есть курды… И поехали курды в Среднюю Азию… Заодно и хемшины с ними, народ, правда, оседлый, но большая-то его часть проживает в Турции.