Уже в первые годы после возвращения часть мусульманского духовенства пыталась направить национальные чувства чеченцев и ингушей в русло антирусских чувств. В ряде селений началась травля учителей и медицинских работников, в то время как местные руководители ряда районов — Урус-Мартановского (Васильков), Анчхой-Мартановского (Крутов) склонны были видеть в этом лишь проявление хулиганства[396].
Прошлое и связанная с этим прошлым психология народа оказываются в иные исторические моменты более важными, чем соображения, скажем, экономической целесообразности и выгоды. Ведь остается фактом, что, несмотря на прирост территории Чечено-Ингушской АССР после восстановления автономии, — к республике были присоединены три района Ставропольского края: Каргалинский, Наурский и Шелковский, которые вместе составляют 27 % всей территории ЧИ АССР (5,2 тыс. кв. км из 19,3 тыс. кв. км), — ингуши продолжают упорно настаивать на возвращении Пригородного района, территория которого составляет всего 977,5 кв. км[397].
Спустя 15 лет после восстановления автономии, в годовщину упразднения Чечено-Ингушской АССР в 1944 г., 23 февраля 1973 г., ингуши, прибывшие организованно в Грозный, потребовали от властей возвращения Пригородного района. Новое обострение было несомненно связано с дискриминацией ингушей в Северной Осетии, к которой отошел Пригородный район, главным образом при приеме на работу.
На 75 страницах заявления, подписанного несколькими тысячами ингушей, перечислены факты третирования и дискриминации ингушей, проживающих в Северной Осетии. Среди них: отказы в приеме на работу ингушей, проживающих не в Орджоникидзе, а в близлежащих селениях. В то же время неингушей на работу возят из аулов, расположенных в 20 км от города. В петиции указывалось на ограничения в выборе места жительства, в отказах на строительство или куплю домов и на другие виды дискриминации. Например, в одной из школ, где обучались ингушские дети, директор школы, осетин, собрал 80 детей для отправки якобы в пионерский лагерь, а на самом деле поместил их в школу-интернат для дефективных детей. Лишь спустя год родителям после энергичных хлопот удалось добиться возвращения детей.
Ингуши просили разрешить им жить, где они хотят, приобретать дома, строиться, наконец, позволить им окопать свое кладбище.
Они заявляли, что не добиваются изменения административного статуса Пригородного района и просят лишь обеспечить им равные с другими гражданами Северной Осетии права.
В поддержку этих требований выступили ингуши, проживающие на территории Чечено-Ингушской АССР.
Демонстрации и митинги происходили в Грозном в течение нескольких дней. Демонстранты несли портреты Ленина и Брежнева, лозунги с высказываниями вождей об интернационализме и дружбе народов. Митинг продолжался беспрерывно. Один оратор сменял другого. Никаких выступлений антисоветского характера не было. Демонстранты сами организовали патрульную службу, чтобы не допустить беспорядков. По одной из версий, растерявшиеся руководители республики на свой запрос Москве, что им делать, получили ответ мудрый и туманный: «Делайте, что хотите, но ни в коем случае не применяйте силы».
В Грозный прибыло несколько высокопоставленных лиц во главе с председателем Совета Министров РСФСР Соломенцовым. Дело окончилось тем, что были поданы автобусы, на каждом из них было обозначено название селения. Демонстрантам было предложено отправиться по домам. Им было дано заверение, что они не будут подвергнуты преследованиям. Но несколько сот человек, в основном молодежь, остались. Против них были брошены пожарные команды с брандспойтами и милиционеры с дубинками…
Движение 23 февраля 1973 г. было самым крупным выступлением ингушей после возвращения. Их выступление еще раз показало, что сделанная и не исправленная до конца ошибка ведет к перманентному возникновению конфликтных ситуаций на национальной почве, самой острой, самой болезненной и зыбкой. Более мелкие каждодневные столкновения, конфликты, недовольство не становятся достоянием гласности и предметом внимания общественности.
Как это обычно принято в практике, о событиях 23 февраля 1973 г. газеты не писали. Лишь спустя некоторое время на страницах «Грозненского рабочего» просочились отдельные сведения, которые, однако, дают возможность представить не только характер и размах события, но и помогают понять суть межнациональных отношений в Чечено-Ингушетии в наши дни.
С середины марта 1973 г. на страницах «Грозненского рабочего» началась систематическая публикация подборок, статей и других материалов, связанных непосредственно и косвенно с движением ингушей за возвращение Пригородного района.
Из этих материалов становится очевидным, что в движении принимали участие (и, возможно, оно [ими] возглавлялось) группа интеллигенции и в прошлом ответственные партработники, ингуши по национальности. Среди них — популярный ингушский писатель Идрис Базоркин, бывший первый секретарь Назрановского РК КПСС (Назрань — центр Ингушетии)
А. Газдиев, а затем заместитель министра культуры республики, бывший председатель Сунженского райисполкома С. Плиев, директор ликеро-водочного завода Д. Картоев[398]. Одним из участников движения был между прочим аспирант Института истории СССР Академии наук СССР Паров, отозванный после событий из аспирантуры.
Судя по выступлениям первого секретаря ЧИ обкома КПСС С. С. Апряткина на X пленуме обкома КПСС 27 марта 1973 г., движением были охвачены не только Назрановский и Сунженский районы, но в Грозный прибыли также и ингуши из Малгобекского, Шалинского и Грозненского (сельского) районов[399].
После пленума развернулась широкая кампания против национализма и против религиозного воздействия на население. Этой же теме были посвящены XI пленум Грозненского городского комитета КПСС в апреле 1973 г., собрание партийного актива республики в конце мая того же года, XII пленум ЧИ обкома КПСС 31 июля 1973 г., XIII пленум в ноябре того же года.
Особенное беспокойство руководства республики вызвало широкое участие в событиях 23 февраля 1973 г. молодежи. С. С. Апряткин жаловался, например, на пленуме обкома 27 марта 1973 г., что в указанных выше районах плохо поставлена политико-массовая работа, которая не охватывает значительную часть населения, особенно из числа молодежи, женщин стариков[400]. В решении этого пленума говорилось также, что
… в городах и районах республики немало юношей и девушек, которые нигде не работают и не учатся. На глазах у коммунистов и комсомольских работников эти молодые люди ведут неправильный, а в некоторых случаях антиобщественный образ жизни[401].
Здесь же обращалось внимание на то, что часть студентов оканчивает ВУЗы, не получив «идейной закалки»[402]. На второй республиканской методической конференции комсомольских пропагандистов, проходившей в Грозном в начале июня 1973 г., констатировалось, что
…отдельные политически и морально неустойчивые молодые люди, попавшие под влияние буржуазной пропаганды и приверженцев реакционных пережитков прошлого, допускают политически вредные проявления, извращенные толкования положения дел в республике… некоторые молодые люди из Сунженского района допустили националистические проявления. Трактористы совхоза «Ахлангурский» Алхоев и Хоматханов исключены из комсомола[403].
За «политическую беспринципность» был исключен из комсомола и бывший секретарь комсомольской организации Малгобекской АТК (авто-тракторной колонны) Арсамаков.
В чем видели партийные руководители республики (очевидно, не только республики, так как на X пленуме ЧИ обкома выступил заместитель заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Ю. А. Скляров) причины обострения межнациональных отношений в Чечено-Ингушетии?
Во-первых в живучести и активном воздействии родовых связей на жизнь общества, в немалой степени из-за недооценки, говоря словами первого секретаря обкома КПСС С. С. Апряткина, национальных особенностей и специфики исторического развития коренного населения. Он вынужден был признать, что до сих пор еще сохраняются родовые, тейповые, пережитки, которые оказывают огромное влияние и на кадровую политику. Председатель КГБ Чечено-Ингушетии В. И. Жигалов, секретарь обкома М. А. Керимов говорили на пленуме обкома о практике выдвижения негодных кадров, беспринципности, перестановки провалившихся работников с одного места на другое. Это, так сказать, общее явление для положения с кадрами, и не только в Чечено-Ингушетии. Методы «лечения», предложенные ими, были: решительное пресечение попыток «подбора кадров по родственным, тейповым связям», очищение от лиц, «подверженных национальным предрассудкам, проявляющих в своем поведении двуличие…»[404].
Во-вторых, отмечалось глубокое влияние мусульманской религии на значительную часть населения. В республике существуют и действуют многочисленные мусульманские сектантские группы и секты (по неофициальным данным грузинского историка Л., их насчитывается около 150). По утверждению С. С. Апряткина, секты разжигают националистические настроения. По его словам, в Шалинском районе секта «Кунта-Хаджи» призывала к борьбе с «обрусением» Чечено-Ингушской молодежи[405]. На совещании в Совете Министров ЧИ АССР в апреле 1973 г. указывалось на паломничество к многочисленным святым местам, усиливающее религиозный фанатизм[406]