– Что они тебе рассказали? – спросила она, мне казалось, что она взбесилась.
– Они рассказали, что ты им рассказала, – ответил я.
– Но я бы такого не сделала ни за что, – сказала она.
И по тому, что голос у нее был жалобный, я подумал, что она все еще притворяется и старается меня одурачить, и разозлился еще больше и сказал:
– Сделала бы.
Ее лицо стало еще злее, а голос – еще громче. И она сказала:
– Нет, не сделала. И я даже скажу тебе почему. Если бы я сказала кому-нибудь еще, во что ты веришь, они бы сочли тебя сумасшедшим. Точно сочли бы, мистер Рейнеке. А я не хочу, чтобы кто-нибудь так думал; пока, по крайней мере. Так что расскажи мне, что именно сказали Фрэнк и Элизабет.
Я очень расстроился из-за всего, что она мне сказала. Но еще я понял, что она совсем не притворялась, так что я рассказал ей в точности, о чем мы говорили в той комнатке. Когда я ей это рассказал, она шумно вздохнула. И всплеснула руками.
– Какой же ты глупыш, – сказала она. – Глупыш.
И она мне рассказала, что это Фрэнк и Элизабет решили, что мы не пришли в их комнату, потому что у нас было романтическое свидание с поцелуями и всем прочим. Я даже немного покраснел, когда она это сказала, и спросил, действительно ли она так думает. И она кивнула.
– Я действительно никому не рассказывала, – сказала она. – Правда.
Тогда я сказал ей, как мне жаль, что я наговорил ей всю эту ложь, а потом я огорчился, потому что она сказала, что я сумасшедший.
Тогда Мэри ничего не узнала о моем настроении, потому что, как только мы закончили говорить друг другу все это, она вспомнила, что ей надо срочно на работу. И в следующий момент она уже бежала по газону.
Перед тем, как убежать, она спросила, нет ли у нас больше недомолвок и не злюсь ли я на нее по-прежнему. Из-за того, насколько я был неправ насчет Элизабет и Фрэнка, и из-за того, какой дружелюбной старалась быть Мэри, я сказал, что, конечно, нет, все у нас в порядке. Но после того, как она ушла, я продолжал думать о том, что она сказала, будто другие люди сочтут меня сумасшедшим, и огорчался дальше.
И потому стал думать о том, что на самом деле она так обо мне думает. И что, может быть, считает своей обязанностью вылечить меня от веры в то, что у меня внутри есть драгоценность, до того, как кто-либо узнает, что я считаю это правдой. Из-за этого я все больше и больше хотел, чтобы моя драгоценность наконец появилась. Я даже немного разозлился, что ее до сих пор нет.
Но самое главное, что я начал вспоминать лицо Мэри, когда она рассказывала мне, какую причину для нас придумали Фрэнк и Элизабет. И чем больше я вспоминал и думал об этом, тем больше я думал, насколько глупая и пошлая для нее эта мысль. Меня же это не расстраивало, потому что мне бы хотелось, чтобы это было правдой. Но я мог сказать по тому, как это ее сбило с толку, что ей это показалось только глупым.
И я даже подумал тогда, что она пошла прямо к Фрэнку и Элизабет, чтобы их поправить. И хотя я был уверен, что она бы никогда не рассказала им настоящую причину, почему мы не пришли, в то же время я был уверен, что она бы не хотела, чтоб они подумали, будто я ей нравлюсь так же, как и она мне.
Она мне нравится очень по-особенному, и я надеялся, она об этом не знает.
24
В тот день со мной случились две замечательные вещи, от которых мое плохое настроение почти улетучилось. Первая – то, что я снова столкнулся с Фрэнком, как раз когда работал у больничной стены. Он просто пробегал мимо, и у него совсем не было времени остановиться и поболтать со мной. Но он вот что сделал – подмигнул мне, почти так же, как за день до этого, и прежде, чем скрылся за углом, сказал:
– Кое-кто все еще весьма доволен собой.
Так я понял, что Мэри не побежала первым делом рассказывать ему, как все было на самом деле, несмотря даже на то, что ей было стыдно.
Вот это была первая вещь, а вторая – то, что сделала Мэри. Позже, когда я все еще работал у стены, привязывал вьюнки к опорам, которые их поддерживают, она снова вышла. И вот что она сделала – она спросила, как насчет того, чтобы попозже, вместо того, чтобы я снова готовил для нас двоих, как бы я отнесся к тому, чтобы отдохнуть и пойти вместе с ней в особенное место, которое она знает и где она купит еды для нас обоих.
Сперва я немного волновался по этому поводу, но потом она сказала, что мне очень понравится и я смогу заказать любую вещь, которую захочу. Так что в конце концов я сказал, что пойду. И как только она ушла, от такой мысли мне сделалось очень счастливо, и я почти совсем перестал нервничать.
Она сказала, что закончит пораньше и чтобы я был готов. И тогда мы пойдем. Так что, как только я закончил с вьюнками, я убрал инструменты и спустился к себе, чтобы привести себя в порядок.
У меня не было никаких особых вещей, которые я мог бы надеть, кроме моих обычных лохмотьев. Но я в конце концов выбрал из них те, что почище, снова вышел к больнице и сел снаружи на скамейку, куда каждый день приходили все пациенты, и старый Уилл тоже.
Пока я там сидел и ждал, постарался понять, почему Мэри решила отвести меня в это место. Ну и я понял, что это, наверное, только потому, что там и вокруг будут другие люди. Что, значит, будет слишком опасно и рискованно для меня рассказывать о моей драгоценности и, значит, она не будет больше об этом слушать. Возможно, подумал я, ей просто хочется отдохнуть от постоянных обсуждений. Но мысль об этом меня совсем не опечалила и не разозлила, тогда – нет. И вот когда я все это понял, я просто спокойно посмотрел на сад, какой он красивый в лучах предзакатного солнца, и стал ждать, пока она выйдет.
Оказалось, что место, о котором знала Мэри, совсем недалеко от тех магазинов, куда я всегда ходил за продуктами и другими штуками. И иногда, если я проходил мимо, я даже смотрел туда, смотрел через окна на всех людей, которые там внутри ели.
И вот, когда бы я ни посмотрел на этих людей, там внутри, я всегда представлял себе, каково быть одним из них и сидеть там. Со всеми друзьями, семьями, и все такое. Так что когда мы подошли к этому месту и Мэри показала, что мы идем именно туда, я обрадовался, как никогда, и все мое плохое настроение совсем улетучилось.
Я спросил Мэри, не думает ли она, что мои вещи слишком неряшливые для того, чтобы меня пустили внутрь, и я незаметно посмотрел на себя в отражении витрины. Она сказала, что вполне ничего, но мне они все же казались довольно неряшливыми. Особенно по сравнению с ее вещами. Она сменила свою обычную одежду сиделки на белую кофту с широкими рукавами, гораздо шире, чем ее руки. А сверху было что-то вроде мужского жилета. Она распустила свои локоны и надела ожерелье, так что по сравнению с ней я был очень неряшливый. Я потихоньку глянул в отражении на свою прическу, как у сумасшедшего лиса, и бороду, даже они были какие-то неряшливые. Если бы вы увидели нас вместе, вы ни за что бы не подумали, никогда, что во мне есть нечто особенное. Никто бы не подумал.
Но вот что меня радовало в ресторане – быть там, куда ходят люди, и выглядеть так неряшливо, как я. И еще быть с Мэри, такой красивой, как она была. Это было так необычно и странно для меня, что я снова начал хвататься за минуты.
Внутри, в ресторане был человек, который показал нам столик, за которым мы будем сидеть, и когда мы подошли к этому столику, он подвинул стул, чтобы Мэри села, и для меня он тоже пододвинул. И все, что он мне сказал, было:
– Сэр.
Вот и все. Это был всего второй раз в моей жизни, когда меня так называли.
Когда я уселся, Мэри мне улыбнулась, может быть, потому что видела, насколько странным мне тут все кажется. А потом этот человек дал каждому из нас книжечку, а я сказал ему «спасибо», потому что не знал, что это такое. Я просто взял и положил ее рядом на стол, даже не открывал, а Мэри засмеялась.
Оказалось, что это специальная книжечка, в которой написано, что мы можем тут поесть. И из чего мы можем выбрать. Когда я все это узнал, я выбрал цыпленка, потому что мне казалось, что это будет хорошая шутка для Мэри.
Потом человек забрал эти книжечки и ушел, наверное, делать еду, которую мы выбрали. И это заняло у него много времени.
– Итак, – сказала Мэри, когда он ушел, – есть ли еще что-то, из-за чего ты на меня злишься?
И как-то так получилось, наверное, потому что я не слишком много задумывался или потому что я был так счастлив, у меня вырвалось:
– Только одно. – И я тут же пожалел о том, что сказал.
– Неужели? И что же это? – спросила меня Мэри немного удивленно. И я решил, что я могу просто рассказать ей. Так что я шепотом, чтобы никто вокруг не слышал, сказал:
– Ты думаешь, что я чокнутый, потому что верю в нечто особенное во мне.
Мэри покачала головой.
– Я верю, что в тебе есть нечто особенное, – прошептала она в ответ. На этот миг я уже поверил, что и она верит в это. Но потом она сказала: – Я верю, и Налда тоже в это верила. Но это не брильянт, мистер Рейнеке.
Так что я понял, что ничего не изменилось. И я задал пару вопросов о ресторане – просто чтобы вернуть себе ощущение того, как хорошо быть там с Мэри и не расстраиваться опять.
Я спрашивал ее о всяких таких вещах, пока тот человек не закончил готовить для нас еду и не принес ее нам на столик. Я спросил об этих водных созданиях внутри аквариума, про которых Мэри сказала, что люди их выбирают себе на обед, если хотят кого-то из них съесть. Еще я спросил об этих палочках на столе, и Мэри сказала, что они нужны для того, чтобы доставать кусочки пищи, которые застряли между зубов.
Ну и вот мы все это начали есть, а тот человек снова ушел – после того, как положил нам обоим на колени салфетки. А Мэри сказала одну особенную вещь, после которой я уже не мог задавать какие-то вопросы, и я расскажу вам, что это было.
Я старался оторвать кусок своего цыпленка от. кости, а Мэри пила вино из бокала, а потом она вдруг поставила бокал, наклонилась ко мне через стол и начала говорить.