Пробуждение на следующее, воскресное, утро было для инженера тяжким. Болели кости, от перетаскивания пожарной кишки, стонала голова — это от пивных излишеств, в горле верблюжьими колючками вызревала простуда. Бабка Матрена, едва лишь взглянув на постояльца, огорченно заохала, заахала, побежала заваривать спасительный чай.
— Истинная благодать, милок! От любой хворобы, и как рукой снимет! Давеча в свиное корыто, да полбадьи — у хряка Мавритана и парша сошла! — убеждала его хлопотливая бабка.
Сравнение с хряком, как и бестактное упоминание о корыте, Яромир пропустил мимо ушей, его волновало другое:
— Неужто и похмелье ваш чаек лечит?
— Лечит, лечит! И похмелье, и прострел! И детский энурез, но тебе, милок, это, слава богу, без нужды! — Бабка уже наливала колдовской заварки в глубокую фарфоровую чашку с приятными розочками на боках. Одновременно выпроводила из комнаты закутанную ныне в бирюзовую кисею сестру Нюшку, пожелавшую выразить инженеру кипящее страстью восхищение по поводу вчерашнего геройского поведения в клубе.
Инженер отпил из кружки, потом принялся за пышущие жаром сырники с изюмом, в сливовой подливке, странным образом материализовавшиеся подле на скатерти и уложенные аккуратным колодцем на дне деревянной, расписанной под хохлому, миске. Жадно и с чавканьем уговорил пяток штук, влил в себя остатки благоухающего разнообразно сказочного чая, взбодрился, ощутил явственный прилив телесных соков и решил прогуляться для полного выздоровления.
Естественно и последовательно ноги его привели на неминуемую площадь имени деятеля Канцурова. Чайная «Эрмитаж» стояла закрытая, отражая мертвый свет всеми четырьмя витринными окнами, зато полыхал изнутри электрическими лучами муниципальный особняк напротив. У плетня «жалоб и предложений» толпился жаждущий правды народ, одолевавший агрессивными требованиями примостившегося в печали на завалинке градоначальника Волгодонского. Рядом, у каретного подъезда, пыхтел вонючим дизелем самый что ни на есть обычный молоковоз, с облезлой цистерной и не умытой от грязи водительской кабиной. Собственно шофер этого полезного транспортного средства копошился тут же, под откинутым крокодильим капотом, из заднего кармана его обвислых штанов уныло выглядывала крестовая отвертка. К нему-то Яромир и решил обратиться за объяснениями. Водитель молочного фургона вдруг показался инженеру чуть ли не родным по крови человеком: настолько отвык он за прошедшие всего-то несколько дней от нормальных в любом ином месте разговоров и отношений, что Яромира взяла даже и тоска. Он подошел и демонстративно-солидарно заглянул, пристроившись рядом с шофером, в звериную пасть чихавшей мотором машины.
— Соленоид барахлит, — чуть повернувшись к инженеру, поведал о своих бедах водитель молоковоза, усатый немолодой дядька, страшно чумазый от носа до скального выступа острого подбородка. Будто бы молоковоз нарочно харкнул своему хозяину в лицо машинным горелым маслом. Впрочем, глаза у дядьки были спокойные и дружелюбные, как у сытой и довольной жизнью дворняжки. Один глаз вишневого темного цвета, другой ореховый в крапинку. Забавно.
— А вы закоротите напрямую, до ремонтной как-нибудь и дотянете, — посоветовал чумазому шоферу Яромир. — Только смотрите, генератор не спалите. Держите обороты на семидесяти и не газуйте резко.
Шофер посмотрел на Яромира уважительно, как на спеца, знающего толк в болезнях любого «железного коня», совет охотно принял, будто бы и сам давно размышлял на ту же тему, но без постороннего вмешательства не отваживался принять окончательное решение о судьбе своей захромавшей некстати клячи.
— Николай, — вскоре протянул он нечистую от трудов ладонь Яромиру, закончив оказание первой помощи пыхтящему надсадно кормильцу.
Яромир руку принял, назвал свое имя, после, стараясь скрыть жгучую заинтересованность, спросил:
— Из-за чего сыр-бор? — и указал в сторону плетня, где тем временем разгорались нешуточные скандальные страсти.
— А пес его знает! Кажное воскресенье этак-то галдят. То за ради аварии на водокачке, то за ради буфетной колокольни. Нынче, глянь-кось, мартышки им сделали беспокойство. — Николай брезгливо передернулся. — Сам я не местный, из Глуховска. По соседству, недалеко. Да вишь-ты, мое дело, известно, сторона. Привез продукт, три процента жирности согласно накладной, распродал по бидонам, и айда до дому! Кабы не моя зараза… — он с недобрым чувством пнул ногой плохо накачанный баллон, — рази ж я торчал бы тута? Не город, чистый дурдом.
— Вы боитесь? — с осторожным, необидным сочувствием поинтересовался Яромир у шофера.
— Не то чтобы, — Николай пожал плечами, отчего заскрипела его дерматиновая, дранная в изломах рабочая куртка, — но и на рожон лезть не стану. Не дурак. А вы за каким, извиняюсь, длинным хреном сюды заехали? Прежде-то я вас и не видал?
— Я новый заводской сторож, — еще более осторожно поведал о себе Яромир, опасаясь непредвиденной реакции со стороны неместного шофера Николая.
— Мамочки мои! — воскликнул в изумлении повелитель молоковоза, в замешательстве принялся вытирать мазутные руки о правую штанину. — С концами, как говорится, не дай-то бог!
— Отчего же с концами? Должность не ахти какая ужасная, все же не истребители испытывать, — раздраженно ответил ему инженер. Но сразу припомнил бенгальского тигра в огородах и смолк.
— За истребители не скажу, дела иметь не доводилось. А только на моей памяти один случай всего и вышел, чтобы сторож восвояси отпущен был полюбовно. Давно! Я в ту пору еще холостой ходил. Лет пятнадцать, почитай, назад. — Шофер Николай кротко вздохнул. — Которые уж и от должности отказ заявили, все равно из города этого окаянного ни ногой! Вы, я гляжу, в машинах понимаете, вот и тикайте отседова поскорее, хотя бы и к нам, вторая районная автоколонна, чем плохо? Слесари во-о как нужны! — Николай азартно провел ребром ладони по горлу. Но будто бы враз одумался: — Да что же я такое говорю? Верно, уж поздно тикать-то?
— Ничего и никогда не поздно, — угрюмо возразил ему Яромир, слова шофера произвели на инженера тревожное и гнетущее душу впечатление. — Захочу, так уеду. Пока недосуг.
— Ну-ну. — Николай с сомнением покачал кудлатой головой. — Все одно, коли надумаете, я здеся кажную неделю, не тушуйтесь, ежели чего… — Он воровато оглянулся по сторонам: нет ли поблизости чужих ушей? — Ежели чего, можно и подсобить. Умыкнуть, как татарин чужую девку… Ну, бывайте.
— И вам счастливого пути, — попрощался в свою очередь Яромир. На ум ему незваные пришли скверные мысли.
А вдруг и правда из города Дорог нет исхода? Он не задумался об этом раньше, не было ему повода: о каком насильственном задержании может идти речь в провинциальном городишке, да еще на посту ночного сторожа полузаброшенного завода? Тигра опекать, что ли? Или, к примеру, безобразника Ханумана? Так Яромир боится их больше и сильнее, чем они его. Конечно же вольно дышащая интуиция подсказывала инженеру — должность сторожа имеет в себе некие секретные и важные основания, но суть их оставалась пока темна. Повинуясь безотчетному порыву, Яромир отважился на эксперимент.
Потупив глаза и нарочно будто бы уменьшившись в росте и значении, инженер стал выбираться с площади на большую дорогу. Он ожидал окрика в спину, топота догоняющих ног, ненужных расспросов. Но вот уже сделал он полсотни шагов прочь, а погони за ним не наблюдалось. Может, решили, раз уходит без носильных вещей первой необходимости, то и не денется никуда? Глупо. Подумаешь, что там было особенного, в рюкзаке? Три пары белья, прозрачные от ветхости рубашки, сомнительный свитер а-ля «Хемингуэй», кусачая водолазка (100 % натуральнейшей, чистейшей синтетики), коричневые ботинки в дырочках, первые плохие джинсы, теплая запасная куртка на телячьем меху. И прочее, по малосущественной мелочи. Главное, бумажник и паспорт в кармане дождевика; бумажник не так уж и тощ, рублей пятьсот наберется, стало быть, хватит на плацкартный билет до Москвы. А трудовую книжку можно вытребовать по почте. Яромир обдумывал последствия своего внезапного бегства, шаг за шагом удаляясь из пленившего его города Дорог. Вот уж он миновал и «Любушку», впереди, слева по курсу, замаячил знакомый алебастровый монументик. Погони за инженером по-прежнему не было. Еще через десяток метров начались ажурные плетеные ограды, за ними, соблюдая строгую очередность в обратном порядке, возникли дикорастущие без заботы кустарники, и вскоре дорога пошла лесом.
Спустя каких-то полчаса Яромир беспрепятственно достиг перекрестка, у памятного указателя остановился в ожидании рейсового автобуса. Ожидание его, однако, вышло долгим. По разбитому шоссе мимо проносились редкие малолитражки, с ревом пролетел зеленый мотоцикл с коляской, солидно проплыл новенький рефрижератор с надписью «КУРЫ МОРОЖЕНЫЕ». Автобуса все не было. Яромир решился уже ловить подходящую попутку, когда в дали поворота нарисовалась крестьянская телега с лошадью. Владелец гужевого транспорта застопорил смирную каурую лошадку рядом с инженером, издав длинный и раскатистый выкрик «тп-рррр-у!».
— Далеко? — спросил его одетый в серый ватник селянин, не проявляя нарочно интереса.
— Мне бы до станции, — просительно сказал Яромир.
Колхозник, а может фермер, без слов указал на телегу, где хозяйственно экономно, один к одному, были сложены дерюжные мешки с картофелем, тем самым предлагая гостю устраиваться, как придется. Яромир уже было полез наверх, с усилием подтянувшись на руках, но вдруг одумался, спрыгнул обратно на землю. Отрицательно покачал головой и жалко улыбнулся, словно извиняясь перед селянином за то, что пудрил занятому человеку зазря мозги. Крестьянин не рассердился, молча пожал плечами, стеганул каурую свою лошадку и был таков. Яромир остался на дороге. Никуда он конечно же не уехал. Как раз именно потому, что никто его не держал. Не было за ним погони. Хоть тресни, а не было. Врал, наверное, кучер молочный Николай, расписывая ему местные легенды-страшилки, а он и уши развесил. Кому он сдался, чтобы держать силой. И потом. Это Яромир добровольно пришел в город Дорог, и по нужде пришел, а сам город ему никак не навязывался. Он постоял еще немного на перекрестке, не зная, как быть. Словно буриданов осел перед двумя одинаковыми охапками соломы. Идти назад было стыдно, идти вперед было страшно. Так бы и помер от сомнений и истощения на дороге, если бы не вспомнилось ему одно видение. Девушка Майя, и как она читала стихи, и как танцевали после, и как Яромир неожиданно потерял ее в толпе. Майю, уж во всяком случае, требовалось разыскать и вернуть. Инженер, охваченный вспыхнувшей радужными красками надеждой, решительно двинулся в направлении города Дорог.