«До чего это непросто — есть в вагоне-ресторане», — думал Налле Лапсон, вертя в лапах меню.
— Мне, пожалуйста, хлеб с маслом, яйцо и кофе, — сказал трубач и пошевелил ушами.
— Если можно, хлеб с маслом, яйцо и какао, — сказала Лотта.
— А вам что угодно, сударь? — спросил официант.
Налле Лапсон поднял на него глаза.
— Мне-то? — сказал он. — Так. А что у вас есть?
— Все стоит в меню, — ехидно заметил официант.
Бедный Налле Лапсон — он не умел читать! Лишь вертел меню туда-сюда и как раз теперь держал его вверх ногами.
— Ну-у, заказывать будем? — поторопил официант.
— МЕДА! — сказал Налле Лапсон.
— Его же нет в меню.
— Тогда один сухарик без крема, варить четыре с половиной минуты, — сказал Налле Лапсон.
Официант глянул на него свысока:
— Какой-нибудь напиток?
— ЧЕРНИЧНЫЙ КИСЕЛЬ, — сказал Налле Лапсон.
Наконец принесли заказ.
— Черничного киселя нет, — сообщил официант, — но я принес вместо него брусничного варенья, — если вас это, конечно, устроит.
Еще бы не устроило! Налле Лапсон в жизни не пробовал ничего вкуснее, чем сухарики с брусничным вареньем.
— Вагоны-рестораны — толковое сооружение, — заметил Налле Лапсон, повернувшись к генеральному директору.
Генеральный директор не ответил.
«Вот она, культура, — подумал Налле Лапсон. — Ничего, продолжим». И спросил:
— Ну как яйцо — вкусное?
Снова ни слова в ответ.
— У меня-то просто объедение! — сказал трубач.
— И у меня, — сказала Лотта.
— Официант, позвольте расплатиться, — сказал генеральный директор. — Тут до того медведем разит, что и лишней минуты находиться невозможно.
— Здесь что, надо платить? — шепнул Налле Лапсон Лотте.
— Конечно, — сказала Лотта. — Но ты не волнуйся, я за тебя заплачу.
— Официант, позвольте Лотте расплатиться! — закричал Налле Лапсон и замахал лапой. — Тут до того дегенеральным ректором разит, что и лишней минуты находиться невозможно.
Глава пятая. Я-то пока читать не умею
Налле Лапсон прошел с Лоттой в ее купе.
Тут появился кондуктор и начал проверять билеты. Увидев Налле Лапсона, он замер.
— А-а это еще кто? — спросил он чуть дрогнувшим голосом. — И откуда он тут взялся?
— У тебя же есть билет? — шепнула Лотта Налле Лапсону.
— Билет? — удивился Налле Лапсон. — А что это такое?
— Это же скандал! — сказал кондуктор. — Медведя следует высадить из поезда, и немедленно!
Налле Лапсон сощурившись поглядывал то на Лотту, то на кондуктора.
— Есть идея, — шепнула ему Лотта. — Тебе сколько лет?
— Думаю, год, — сказал Налле Лапсон. — Может, еще нет. Но, с другой стороны, почти есть.
— Послушайте, дяденька кондуктор, — сказала Лотта. — Если пассажиру меньше шести лет, разве он не имеет права ехать бесплатно?
— Хм, имеет, конечно, а как же, — сказал кондуктор.
— Так вот, — сказала Лотта. — Этому бедняжке всего годик. Вот так вот.
— Хм, ну тогда-то понятное дело. — Кондуктор почесал голову и вышел из купе.
— А тебе сколько лет? — спросил Налле Лапсон.
— Десять, — ответила Лотта.
— Такая старая!
— А куда ты, говоришь, едешь? — спросила Лотта.
Налле Лапсон загрустил.
— Точно не знаю, — сказал он. — Вообще-то я маму ищу, но не знаю, куда она направилась. Может, вообще в другую сторону.
В этот самый миг взгляд Лотты упал на заголовок в газете, лежавшей на диване в купе. Он гласил:
КРУПНАЯ МЕДВЕДИЦА ЗАСТРЕЛЕНА В ДВУХ МИЛЯХ ОТ БАСТУТРЭСКА
— Что это ты читаешь? — спросил Налле Лапсон. — Ты стала такая грустная!
— Ничего особенного, — соврала Лотта и попыталась улыбнуться.
— Я-то пока читать не умею, — сказал Налле Лапсон. — Но, может, ты меня научишь.
— Слушай, Налле Лапсон, — сказала Лотта, — поехали со мной к бабушке?
— Думаешь, моя мама там? — спросил Налле Лапсон.
— Не знаю, — сказала Лотта, — я просто позаботилась бы о тебе, если ты — пока ты не найдешь свою маму. Я живу у бабушки в городке под названием Лильбакка. Ездила вот погостить в Лулео к тете Карин, а теперь возвращаюсь домой к бабушке. Она такая славная и добрая, правда! И у нее есть мед!
— Я еду с тобой! С ужасно преогромным удовольствием, — сказал Налле Лапсон.
Глава шестая. Зубной сорочкой и ночной щеткой кто-нибудь поделится
Поезд замедлил ход.
— Следующая станция — Лильбакка! — объявил кондуктор.
— Выходим, Налле Лапсон, — сказала Лотта. — Где твой багаж? В смысле — чемодан!
— Я еду без габажа, — смутился Налле Лапсон. — Это одни нервы — возить с собой кучу вещей, когда ты летишь, как птица.
— Надеюсь, зубную щетку и ночную сорочку ты с собой взял? — спросила Лотта.
Налле Лапсон смутился еще больше. Но набрался смелости:
— Зубной сорочкой и ночной щеткой кто-нибудь поделится. Главное — не забыть себя.
— Главное — не забыть трубу, — сказал трубач. Он как раз вышел в коридор.
— Ты тоже выходишь в Лильбакке? — спросила Лотта.
— Почему бы и нет? — ответил трубач. — Хорошая мысль! В Лильбакке я еще не бывал, а ее жителям наверняка хочется послушать духовую музыку.
— По-моему, будет здорово, если ты пойдешь с нами, — сказала Лотта. — Бабушке ты наверняка понравишься.
— Старушка любит музыку? — удивился трубач.
— Еще как! — сказала Лотта. — Особенно трубу и гармонь. Потому что слышит уже неважно.
Тут паровоз загудел, и поезд остановился.
— Надо поторапливаться, — сказала Лотта. — Ну-ка, ничего я не забыла? Чемодан, сумка в цветочек, мячик и кукла Роза.
— И я, — сказал Налле Лапсон.
Вокзал в Лильбакке был очень красивый. Красный с белыми наличниками, и в каждом втором окошке виднелась красная герань, а в каждом первом — белая. Тут же стоял начальник станции и отдавал честь. Он был в красной фуражке и белых перчатках и любезно встречал всех сходивших с поезда.
— Здравствуйте, здравствуйте, фру Петтерсон, с возвращением! Добрый день, господин Стрём, как съездили? А вот и маленькая Лотта, ну, здравствуй, что, опять на севере гостила, в Норланде? Ой, а кто это с тобой?
— Налле Лапсон, — сказал Налле Лапсон и поклонился.
— Станс, — представился начальник станции и снова поднес руку к фуражке.
— Это мой старый друг, — объяснила начальнику Лотта, — а это мой другой друг. И он трубач.
— Верно, — сказал трубач и, поднеся трубу к губам, выдул такие звучные фанфары, что конь по имени Август шарахнулся с дороги вместе с коляской господина Стрёма.
Паровоз дал нетерпеливый гудок, машинист высунулся в окно.
— Почему не отправляемся? — крикнул он начальнику станции.
— Еще минутка, — сказал начальник. — Сегодня отправление в 15.19. 15.18 — это вчера было. А завтра будет в 15.20.
— Забавно, — сказал трубач. — А станционные часы показывают двенадцать!
— Очень верное наблюдение, — сказал начальник станции. — Они отстают на три часа восемнадцать минут. А через минуту отстанут на три часа девятнадцать минут. Это одни из самых удивительных часов во всей Северной Европе.
Налле Лапсону все это очень нравилось.
— У нас в лесу таких интересных штук не увидишь, — шепнул он Лотте.
— Ты не поможешь мне с вещами? — спросила Лотта. — Возьми сумку и мяч, а я понесу чемодан и Розу.
— А я пойду с вами и буду играть на трубе, — сказал трубач и пошевелил ушами.
Глава седьмая. Запрещается разгуливать по городу с живыми медведями
Никогда еще Лильбакка не видела такой торжественной процессии. Впереди шагал трубач и время от времени выдувал громовые фанфары, за ним шла Лотта с чемоданом и куклой, а последним — Налле Лапсон с мячом и сумкой в цветочек, ему было нелегко идти в лапу с остальными, но он очень старался.
Само собой, эта троица вызвала в городке изрядный переполох. Прохожие смотрели на нее с ужасом и изумлением, в домах распахивались окна, и оттуда высовывались головы. Некоторые из голов испуганно всовывались обратно.
— Что это — может, цирк приехал? — шепнул карамельщик Карлсон почтальону Персону.
— Девочка-то наша, Лотта с Речной улицы, — сказал почтальон. — Чудно́!
Посреди площади стоял полицейский Касклунд.
В городке не случалось никаких правонарушений с самого прошлого января, когда сапожников мальчишка выехал на финских санках на встречную полосу Центральной улицы, — но сейчас порядок явно нарушался. Полицейский Касклунд протер глаза, высморкался в большой красный платок, принял самый суровый вид, какой только смог, и вскинул ручищу перед носом трубача.
— Именем закона — стоять! — рявкнул он.
Трубач вывел особенно затейливую трель и замер по стойке смирно.
— Запрещается играть на трубе на городских улицах, площадях и в прилегающих зданиях и сооружениях, — сообщил полицейский.
— Где же тогда на ней играть? — удивился трубач.
Полицейский Касклунд почесал затылок. Вопрос оказался непростой.
— Хм, — сказал он. — Можно играть на чем-нибудь другом.
— На нервах, например, — сказала Лотта.
Тут полицейский Касклунд снова посуровел.
— Кроме того, запрещается разгуливать по городу с живыми медведями. — И он грозно указал на Налле Лапсона.
— Он мой старый друг, — сказала Лотта, — а с друзьями я имею право гулять, даже если они медведи.
— Он выглядит возмутительно, — сказал полицейский Касклунд. — Как из леса.
— Я правда из леса, — радостно признался Налле Лапсон. — Меня зовут Налле Лапсон. — И он протянул лапу полицейскому Касклунду, который испуганно попятился.
— Если кто тут и выглядит возмутительно, — сказал трубач, — так это скорее господин Касклунд, чем господин Лапсон.
— Ладно, мы пошли к бабушке, — сказала Лотта.
Полицейский Касклунд совершенно растерялся и не знал, что ответить. И когда Лотта, Налле Лапсон и трубач свернули в сторону Речной улицы, он вынул свой красный платок и оглушительно высморкался.