Глава восьмая. А можно ему дать дедушкину ночную сорочку?
У Лоттиной бабушки был самый хорошенький домик на всей Речной улице. Белый, с зелеными наличниками, одноэтажный, зато с чердаком. Внутри имелось четыре комнаты, а еще, само собой, кухня и ванная.
— У твоей бабушки так уютно, — сказал трубач.
— Внутри там еще уютнее, — сказала Лотта. — У нас там и кресло-качалка есть, и музыкальная шкатулка, и лосиные рога, и морозильник, чтобы делать мороженое.
— И мед в кладовке — судя по тому, что мне довелось услышать, — сказал Налле Лапсон.
— Есть, — сказала Лотта, — и еще кое-что, с чем тебе предстоит познакомиться ближе к вечеру.
— Интересно, о чем это она, — рассмеялся трубач и повернулся к Налле Лапсону.
Бабушка встречала их в дверях.
— С приездом, с приездом, милая моя Лотточка, — воскликнула она. — Как я рада, что ты снова дома! — И она закружила Лотту в танце. — А с кем это ты приехала? — спросила она, танцуя.
— Это мои лучшие друзья, я их встретила в поезде, — с восторгом воскликнула Лотта. — Это трубач, а вот это — Налле Лапсон.
— С приездом, Налле Лапсон, — сказала бабушка и закружила в танце трубача.
— Но Налле Лапсон — это же я! — Налле Лапсон протянул обе лапы к бабушке.
— Что за чудесный медведь! — воскликнула бабушка, закружила Налле Лапсона в танце, а трубач подыграл им веселую мелодию.
Так здорово Налле Лапсону еще не было практически никогда.
— Оставайтесь оба у нас, — предложила бабушка, — тут есть и кровати, и матрасы, и одеял на всех хватит, и еды тоже.
— Говорят, в Лильбакке вкусный мед, — заметил Налле Лапсон. — Я немало о нем наслышан.
— Что касается меня, — сказал трубач, — то спасибо за любезное приглашение, но я бы поселился в гостинице. Но если мне позволят разок-другой заглянуть в гости, то милости прошу — то есть это было бы очень мило!
— А что касается меня… — начал Налле Лапсон.
— То он поселится в маленькой комнате, — закончила Лотта. — Можно, бабушка? Он такой славный и милый!
— Боже мой, — сказала бабушка, — конечно, можно. Он может спать на желтой тахте.
— А можно ему дать дедушкину ночную сорочку? — тотчас спросила Лотта.
— Боже мой, — снова сказала бабушка. — Конечно, можно! У меня от дедушки осталось тридцать восемь ночных сорочек, и будет просто отлично, если кто-нибудь ими снова воспользуется. Я уж на такое и надеяться забыла!
Глава девятая. Куда подевался остальной лось?
Ну и ужин устроила бабушка! Булочки с молоком, фрикадельки с брусничным вареньем и кисель с сухариками. А Налле Лапсон получил целую банку меда в полное свое распоряжение. И занялся им так усердно, что несколько раз застревал мордой в банке, так что Лотте и трубачу приходилось его вытаскивать.
— Ешь прилично, Налле Лапсон, — сказала Лотта. — Имей в виду, мы теперь у бабушки, а тут полагается есть прилично. Разве тебе понравится, если бабушка застрянет носом в стакане с молоком? Или трубач макнет трубу в кисель?
Тут все засмеялись.
— Понимаете, я просто не привык к таким маленьким банкам, — сказал Налле Лапсон. — Собственно, я вообще к банкам не привык. Так что уж простите Налле Лапсона!
После ужина трубач засобирался в гостиницу, а бабушка и Лотта решили его проводить, а то вдруг заблудится.
— Но тебе, Налле Лапсон, лучше остаться дома, — сказала Лотта. — У тебя выдался тяжелый день, так что иди-ка ложись. К тому же тебе еще и года нет.
Налле Лапсона это немного задело, но спорить он не стал. А тут и бабушка принесла одну из дедушкиных ночных сорочек. Налле Лапсон сперва надел ее задом наперед, потом переоделся, после чего улегся на желтую тахту, и сверху его укрыли одеялом.
— Спокойной ночи, спокойной ночи, добрых снов, — пожелали ему бабушка, Лотта и трубач. И ушли.
Налле Лапсон лежал и щурился в потолок. Заснуть так рано просто невозможно. Спать не хотелось ни капельки. Да и бабушкин дом не помешало бы осмотреть — спокойно, пока никого нет.
Недолго думая Налле Лапсон слез с желтой тахты. Он отправился в гостиную и с восхищением уставился на большие лосиные рога, висевшие над дверью.
«Куда подевался остальной лось?» — задумался Налле Лапсон. Он вышел и проверил с другой стороны двери, но никакого лося там не было. Очень странно.
Качалка, о которой говорила Лотта, стояла в углу комнаты. Налле Лапсон забрался в нее и стал раскачиваться. Это было так весело, что он хохотал во весь голос. Пока качалка не перекувырнулась вместе с Налле Лапсоном.
Самое печальное, что кувыркнулся он на стол, на котором стояла ваза — вернее, больше уже не стояла. Потому что разлетелась на тысячу — не на тысячу, но на девятьсот осколков точно.
— Это возмутительно, — сказал Налле Лапсон. — Что же теперь делать?
И не придумал ничего лучше, как сгрести все осколки под шкаф. Потом поставил на место стол и качалку: теперь никто не найдет никаких следов аварии.
Вздохнув, Налле Лапсон отправился дальше по дому.
Он вошел в ванную.
Глава десятая. Налле Лапсон никогда больше не будет купаться
Вот где было интереснее всего!
Налле Лапсон повернул краны, и потекла вода. Скоро ванна наполнилась до краев.
— Почему бы не искупаться? — спросил себя Налле Лапсон.
Он снял ночную сорочку и осторожно залез в ванну — сперва одна лапа, потом другая. И совсем не холодно, просто замечательно! И он опустился в ванну целиком (без головы, разумеется). Вода хлынула через край прямо на пол. Тут Налле Лапсон обнаружил душ, и вот уж тут пошло веселье так веселье! Налле Лапсон поливал себя из душа что было силы, и вода из ванной растеклась ручьями по всему бабушкиному дому.
— НАЛЛЕ ЛАПСОН!
Голос был Лотты.
— ЧТО это ты тут устроил?
Лотта стояла в дверях ванной босиком, сняв туфли и чулки. А Налле Лапсон все блаженствовал под душем.
— Фу, какой нехороший медведь! Погляди, что ты наделал!
Налле Лапсон склонил голову набок.
— Сейчас же выключи душ, Налле Лапсон!
Налле Лапсон даже представить себе не мог, какой потоп он, оказывается, устроил. И вид у него сделался очень грустный.
— На́ тебе полотенце, — сказала Лотта. — Сперва сам вытрись, а потом поможешь мне вытереть пол.
— Кто же знал, что пол намокнет оттого, что ты просто пошел искупаться, — сказал Налле Лапсон.
— А ЭТО ЕЩЕ ЧТО?
Вытирая пол в гостиной, Лотта наткнулась на девятьсот острых осколков под шкафом.
— Даже и не знаю. — Налле Лапсон отвернулся. — Это качалка перевыкувырнулась…
— Фу, как стыдно, Налле Лапсон! — сказала Лотта.
— Боже мой, да ничего страшного, — сказала бабушка. — Это была недорогая ваза. Между прочим, не так-то легко быть медведем в таком маленьком помещении, где вечно что-нибудь стоит у тебя на дороге.
Рано утром в дверь бабушкиной спальни осторожно постучали.
— Войдите! — сказала бабушка.
Налле Лапсон вошел в спальню.
— Что такое! — воскликнула бабушка. — Что это ты поднялся в такую рань?
— Я хотел бы попросить огромное прощение за вчера, — сказал Налле Лапсон. — Налле Лапсон больше никогда не будет купаться. И еще я хотел бы попросить разрешения преподнести тебе эти цветы… — И он протянул бабушке великолепный букет.
— Боже мой, какая красота! — сказала бабушка. — Откуда такая прелесть?
— Сам собрал, — сказал Налле Лапсон.
— Где это? — насторожилась бабушка.
— На площади! — ответил Налле Лапсон. — На большой цветочной клубумбе!
Глава одиннадцатая. Я пришел арестовать медведя
Тут в дверь постучали.
Потом стали колотить, барабанить и дубасить.
— Кто это так рано? — удивилась бабушка. — И так громко?
— Я открою, бабушка! — крикнула Лотта из своей комнаты.
Накинув халат, она выбежала на цыпочках в переднюю.
— Откройте! — кричали снаружи. — Именем закона — откройте!
Это был полицейский Касклунд — весь красный, как его носовой платок.
— Доброе утро, — поздоровалась Лотта и сделала книксен.
— Я пришел арестовать медведя, — заявил полицейский Касклунд.
— Потому что он возмутительный? — спросила Лотта.
— Потому что он украл цветы, — сказал полицейский Касклунд. — Прямо с нарядной клумбы на площади. Карамельщик Карлсон все видел в окно. Это крупнейший скандал в истории города. И теперь медведя надо арестовать. Где он?
— Вот он я, — сказал Налле Лапсон, выходя из бабушкиной комнаты.
— Следуй за мной, — приказал полицейский Касклунд. — В полицейский участок. Именем закона.
— А что мы будем там делать? — удивился Налле Лапсон. — Мед у вас в участке хотя бы есть? Именем закона!
— Ты арестован за то, что воровал цветы на городских улицах, площадях и в прилегающих зданиях и сооружениях.
— Пожалуйста, господин полицейский, отпустите его! — взмолилась Лотта. — Он же не знал, что цветы в городе рвать нельзя! Понимаете, он родом из сельской местности. А там можно собирать цветы сколько душе угодно.
— Это не предмет обсуждения, — сказал полицейский Касклунд. — Данный медведь — нарушитель правил на городских улицах, площадях и в прилегающих зданиях и сооружениях.
— Это не привет от суждения, — сказал Налле Лапсон. — Я следую за ним. Но скоро вернусь.
— Это вряд ли, — сказал полицейский Касклунд.
— Да ну! — сказала Лотта. — Его же скоро отпустят, правда, дяденька полицейский? После обеда или ближе к вечеру?
— Это милейший медведь на свете! — крикнула бабушка из своей комнаты.
— Это вор, — сказал полицейский Касклунд, — и нарушитель. И теперь его ждет арест. Ладно, пошли! Прощайте!
— Не волнуйтесь за меня! — крикнул Налле Лапсон. — Разберемся!
И полицейский с Налле Лапсоном зашагали прочь по Речной улице.
— Сегодня прекрасная погода, — заметил Налле Лапсон.
— Ты идешь не в ногу, — сказал полицейский Касклунд.
— Это господин полиолицейский идет не в лапу, — сказал Налле Лапсон. — Но погода сегодня просто прекрасная.