Пойду повешу.
— Странное дело, — удивился швейцар. — Час выходит у вас дешевле, чем полчаса.
— Ничего странного, — ответил трубач. — Ведь играть на трубе — это удовольствие!
Глава пятнадцатая. Это Налле Лапсон, я лигурирую транспарантом!
— Раз ты полицейский, то ты ведь и транспорт регулируешь? — поинтересовался трубач у Налле Лапсона.
— Я что-то слышу неважно, — сказал Налле Лапсон. — Чем я лигурирую?
— Ну, в смысле, что ты стоишь на перекрестке и делаешь водителю знак лапой, если считаешь, что машине стоит остановиться.
— Здорово, — обрадовался Налле Лапсон.
— Готов тебе помочь, — сказал трубач. — Пойдем-ка на перекресток Центральной и Новой улиц — там самое оживленное движение во всем городке.
Ну и дивился народ на Налле Лапсона! Но тот по-прежнему сохранял невозмутимый вид и помахивал туда-сюда саблей.
Вдруг прямо перед ним откуда ни возьмись выскочил маленький злобный мопс и принялся рычать и лаять одновременно.
— Эй вы! — сказал Налле Лапсон и указал на него саблей. — Запрещается вести себя возмутительным образом на городских улицах, площадях и в привелигающихся зданиях и сооружениях.
Они подошли к перекрестку Новой и Центральной улиц.
— Теперь становись посреди проезжей части и регулируй движение, — сказал трубач.
— А меня не задавят? — встревожился Налле Лапсон.
— Ни в коем случае, если ты регулируешь движение правильно, — заверил трубач. — Если кто-то собрался тебя задавить, просто подними лапу!
Движение в этот день было не так чтобы напряженное. На самом деле за десять минут, что Налле Лапсон простоял на перекрестке, не появилось ни одной машины.
Но на одиннадцатой минуте это случилось: на Центральной улице показался шикарный автомобиль, а на Новой — маленькая девочка с кукольной коляской.
Налле Лапсон так перепугался, что выронил саблю. Но выставил одну лапу перед автомобилем, а другую — перед девочкой с коляской.
Автомобиль заскрежетал и остановился.
Налле Лапсон задумался. Кого из двоих пропустить первым?
Автомобиль нетерпеливо гудел.
Налле Лапсон думал.
«Не нравится мне этот автомобиль, — решил он. — Пусть первой едет кукольная коляска».
И крикнул:
— Эй, девочка с коляской, это Налле Лапсон, я лигурирую транспарантом! Проходи, пожалуйста! Не бойся — эта противная машинища подождет!
Из автомобиля вышел дядька в темных очках.
— Безобразие! — закричал дядька. — Что за паршивый городишко? Что вам, и дорожные правила не писаны? Вы же обязаны… ойойойой… помогите, медведь! — И перепуганный дядька снова юркнул в свой автомобиль.
А девочка с коляской тем временем успела перейти улицу.
— Ага, теперь порядок, — сказал Налле Лапсон и махнул лапой автомобилю. — Пожалуйста, теперь можете проезжать. Может, трубач сыграет фанфары?
— Это можно, — сказал трубач и задудел в свою золотую трубу.
Но прежде чем тронуться с места, водитель автомобиля достал фотоаппарат и сделал снимок регулировщика Налле Лапсона.
Глава шестнадцатая. Вот это вот синее?
— Я так волнуюсь за Налле Лапсона, — сказала Лотта бабушке. — Что, если тот полицейский посадил его в тюрьму? Что, если он сидит там один-одинешенек, плачет и хочет меду?
— Да, я тоже что-то беспокоюсь, — сказала бабушка. — Знаешь, Лотта, хорошо бы ты сама сходила в полицейский участок и поговорила с этим Карклундом или как его там.
— Я мигом, — ответила Лотта. — И тут же приведу Налле Лапсона домой, бабушка, вот увидишь. Так что на бабушкином месте я бы напекла медовых коврижек — мы их обожаем!
И Лотта вихрем помчалась в сторону полиции.
И осторожно заглянула в участок.
Первое, что она заметила, были банки с медом, выставленные в ряд на столе в кабинете у полицейского Касклунда.
— Ого, сколько меда! — сказала Лотта. — Наверняка это как-то связано с Налле Лапсоном!
Но никакого Налле Лапсона видно не было, и никого другого тоже. Лотта уже собралась уходить, когда послышались удары в дверь и сердитый крик.
— Выпустите меня! — кричал голос. — Именем закона — откройте!
Это не был голос Налле Лапсона.
— Кто там? — крикнула Лотта.
— Именем закона — это участковый Касклунд, — послышалось из-за двери. — Открывай немедленно, кому говорят!
— Но у меня нет ключа, — сказала Лотта.
Тут в участок как раз явились Налле Лапсон с трубачом. Налле Лапсон был в полицейской каске и с саблей в лапе.
— Налле Лапсон! — воскликнула Лотта и так и села в старое кресло, которое тоже имелось в кабинете. — Налле Лапсон, — повторила она. — Ты что, стал полицейским?
— Точно так, — сказал Налле Лапсон. — Полицейский Касклунд пошел в отпуск. Именем закона.
Тут трубач рассмеялся и пошевелил ушами. Но вид у Лотты был серьезный.
— Налле Лапсон! — сказала она строгим голосом. — Это ты запер полицейского Касклунда?
Налле Лапсон отвел глаза.
— Отвечай, Налле Лапсон, ну-ка!
— Кого-то из нас надо было запереть, — ответил Налле Лапсон. — И я решил, что пусть лучше это будет он. Иначе я бы не смог заказать банки с медом!
— Как же ты расплатился за весь этот мед, Налле Лапсон? — спросила Лотта.
— Никак, — ответил Налле Лапсон. — Его можно было взять и отпустить. Надолго. Я решил — так будет лучше.
— А кто разлил все чернила, а, Налле Лапсон? — спросила Лотта.
— Вот это вот синее? — сказал Налле Лапсон. — Ну, оно само разлилось, оттого что я просто потрогал эту баночку.
— А кто разрешил тебе переодеться полицейским, Налле Лапсон? — спросила Лотта.
— Но ведь кому-то надо работать полицейским, когда настоящий полицейский сидит в кутузке, — объяснил Налле Лапсон. — А то что же это будет на городских улицах, площадях и в привелигающихся зданиях и сооружениях? Кто-то должен лигурировать транспарантом и всем остальным!
— Ну-ка отпирай бедного полицейского Касклунда! — велела Лотта. — Доставай ключ, Налле Лапсон!
— Не так это просто, — ответил Налле Лапсон.
— Почему? — удивилась Лотта.
— Нет у меня ключа, — вздохнул Налле Лапсон. — Я его, наверно, потерял, когда лигурировал транспарантом.
Глава семнадцатая. Не будь я сле-есарь Филе-ен!
Тем временем стук в кутузке прекратился. Его сменил храп. Полицейский Касклунд заснул.
— Ну наконец-то можно передохнуть, — сказал Налле Лапсон. — Позвольте вас пригласить на плошку меда?
— Сперва надо ключ найти, — сказала Лотта. — Или слесаря, чтобы вскрыл замок.
— Я могу позвонить по тилимилифону, — с готовностью сообщил Налле Лапсон. — Сейчас сами все услышите!
Налле Лапсон уселся за стол и приложил трубку к уху.
— Лильбакка, — отозвался голос.
Налле Лапсон довольно улыбнулся:
— Я хотел бы поговорить…
— По какому номеру? — переспросил голос.
— Тридцать девять тысяч двестисот десять, — сказал Налле Лапсон.
— Но у нас нет таких больших номеров, — ответили из трубки, причем довольно раздраженно.
— Ну, можно и поменьше, — сказал Налле Лапсон. — Может, у фрекен Лильбакки есть какие-то предложения?
— Веди себя прилично, — шикнула Лотта. — Попроси соединить со слесарем Филе́ном.
— Ну да, я хотел бы соединиться с лесом и филином. То есть со слесарем Филимиле́ном.
Но тут трубку забрала Лотта, и в следующую минуту на другом конце провода послышался скрипучий стариковский голос слесаря Филена. Филен, он еще и слышал плохо. Сперва он подумал, что звонит начальник станции, потом — что горит карамельная лавка. В конце концов он все-таки сообразил, что кто-то сидит запертый в кутузке.
— Так чта-аа там с куту-узкой? — проскрипел Филен. — Вас там, чтаа-а ли, за-аперли?
— Нет, но там заперли не того, кого надо! — прокричала в трубку Лотта. — А ключ потерялся!
Наконец старик Филен доплелся до участка. С собой у него оказался целый набор напильников, плоскогубцев, коловоротов и гвоздодеров, он долго чесал затылок и ковырялся в замке, но открыть так и не сумел.
— Ника-ак невозможно! — мрачно проскрипел он. — Соверше-енно невозмо-ожно, не будь я сле-есарь Филе-ен!
— Попробую-ка я подобрать какой-нибудь из моих ключей! — сказала Лотта, доставая из кармана небольшую связку. На связке был ключ от бабушкиного дома, от подвала, от чердака и от зеленого комода. — Начнем с подвального ключа, — решила Лотта.
Она вставила ключ в замок, повернула — и дверь открылась как миленькая.
— Ерунда-а какая-то, — возмутился старый Филен. — Как она могла откры-ыться, эта две-ерь? Полная ерунди-истика, не будь я сле-есарь Филе-ен.
И ушел, сердито бурча себе под нос.
А полицейский Касклунд знай себе храпел, сидя в углу кутузки.
Бургомистр Лильбакки по фамилии Бург с самого детства жил у своей тетки. Теткино имя было Августа, но все величали ее не иначе как Бургомиссис. Год ей шел уже семьдесят шестой, а бургомистру шестидесятый, но Бургомиссис по-прежнему считала его маленьким мальчиком, заботилась о нем как могла, укладывала спать в восемь вечера и называла крошкой, пупсиком, карапузиком и другими ласковыми словечками.
В тот день за завтраком бургомистру пришла идея:
— А не проверить ли нам сегодня полицейский участок? Что скажете, тетушка? Разрешаете?
— Конечно, разрешаю, заинька, — ответила Бургомиссис, — если только ты наденешь шерстяной шарфик в клеточку, а то сегодня что-то свежо. И ни в коем случае не покупай мороженого, если увидишь мороженщика на площади. Пока еще слишком холодно, моя деточка! Пожалуй, я схожу с тобой и прослежу, чтобы все было как надо.
— Конечно, тетушка, — ответил бургомистр, поднося ко рту ложечку с яичным желтком всмятку.
— Ай-ай-ай, поросеночек, ты же пролил яйцо на скатерть! — попрекнула его Бургомиссис.
Глава восемнадцатая. А ты уверена, что Андерсон их так уж хорошо посчитал?
Лотта как раз оттирала чернильные пятна, когда в участок вошли бургомистр и его тетка.