— Добрый день, — сказал бургомистр. — Я просто зашел спросить, не стряслось ли чего?
— Ш-ш! — шикнула на него Бургомиссис. — Тут сидит медведь!
— Это добрый медведь, — сказала Лотта. — Кстати, позвольте вас познакомить: Налле Лапсон — бургомистр Бург. И Бургомиссис. А это трубач.
— Очень приятно, — сказал бургомистр и протянул руку Налле Лапсону.
— Смотри, малыш, он тебя укусит! — всполошилась Бургомиссис.
— А это что такое! — воскликнул бургомистр. — Полицейский Касклунд спит на посту! Так-то он исполняет свои обязанности! Эй, Касклунд, проснись!
Но Касклунд продолжал храпеть.
— Может, он проснется, если трубач сыграет побудку, — предположила Лотта.
— Прекрасная мысль! — одобрил бургомистр.
Трубач сыграл самую торжественную побудку, какую знал, и полицейский Касклунд тут же вскочил, озираясь спросонок. Увидев бургомистра, он щелкнул каблуками и отдал честь.
— Как по-твоему, разве можно спать при исполнении? — строго спросил бургомистр.
— Я ужасно извиняюсь, — сказал полицейский Касклунд, — но дело в том, что я заснул…
— Я вижу, — ответил бургомистр, — о том и речь.
— Ну да, — продолжал полицейский Каск-лунд, — только дело в том, что заснул я, когда…
— Довольно, — оборвал его бургомистр, — можешь дальше не рассказывать.
— Котик все правильно говорит, — подхватила Бургомиссис. — На вашем месте, полицейский Касклунд, я сгорела бы от стыда.
— Но на нем был как раз этот паршивый медведь… — начал было полицейский Касклунд.
— Это на редкость воспитанный медведь, — поправил его бургомистр.
— Ведь это он был…
— Ладно-ладно, довольно об этом, — сказал бургомистр. — Надеюсь, что в следующий раз, когда я приду с инспекцией, ты не будешь храпеть на посту.
— Хватит, солнышко, — сказала Бургомиссис. — Нам пора.
— Нам тоже, — оживился Налле Лапсон и принялся собирать свои банки с медом.
— Из какого они магазина? — шепотом спросила Лотта.
— Вроде из балакалеи Андерсона. Их отпустили оттуда. Надолго.
— Налле Лапсон, — сказала Лотта. — Ты сейчас же пойдешь в бакалею Андерсона, отнесешь туда все банки и попросишь прощения. И не покупай больше никакого меда, пока у тебя не появятся собственные деньги.
— Столько денег у меня не будет никогда, — вздохнул Налле Лапсон.
— Почему же? — ответила Лотта. — В один прекрасный день ты сам начнешь их зарабатывать.
Налле Лапсон только помотал головой.
Когда они подошли к бакалее Андерсона, Налле Лапсон жалобно посмотрел на Лотту и спросил:
— Что, прямо все восемнадцать возвращать?
— Да, Налле Лапсон, обязательно, — сказала Лотта.
— А ты уверена, что Андерсон их так уж хорошо посчитал? — спросил Налле Лапсон. — Можно я верну только девятнадцать, а одну оставлю?
— Ты должен вернуть все банки, Налле Лапсон!
— Ладно… — вздохнул Налле Лапсон.
И поступил так, как велела ему Лотта.
Но когда они вернулись домой, бабушка напекла медовых коврижек, и они были прямо ужас какие вкусные.
Глава девятнадцатая. Я чавкаю не больше, чем бабушка
Вечером Лотта достала цветные мелки и большой альбом и нарисовала две таблички. На первой она вывела зелеными буквами:
НАЛЛЕ ЛАПСОН ОБЯЗАН:
МЫТЬСЯ ПО УТРАМ И ВЕЧЕРАМ, БЛАГОДАРИТЬ БАБУШКУ ПОСЛЕ ЕДЫ, ВЫТИРАТЬ ЛАПЫ, ЗАХОДЯ В ДОМ, КЛАНЯТЬСЯ, ЗДОРОВАЯСЬ И ПРОЩАЯСЬ.
На другом листке Лотта написала красным мелком:
НАЛЛЕ ЛАПСОН НИКОГДА НЕ ДОЛЖЕН:
УСТРАИВАТЬ НАВОДНЕНИЕ, БРАТЬ ВЕЩИ БЕЗ СПРОСУ, ЧАВКАТЬ, КОГДА ЕСТ МЕД, ЗАПИРАТЬ ПОЛИЦЕЙСКИХ.
— Как ты красиво пишешь, — восхитился Налле Лапсон. — Прямо загляденье!
— Эти таблички я повешу у тебя над кроватью, — объяснила Лотта.
— Это стишки? — спросил Налле Лапсон. — Мне кажется, очень похоже на куплеты из песенки.
— Надо же, — спохватилась Лотта. — Я забыла, что ты не умеешь читать. Тогда я буду тебе читать их сама, пока ты не выучишь их наизусть, потому что это все про тебя.
— Стишки про меня, — обрадовался Налле Лапсон. — Например, такой:
Налле Лапсон так хорош —
Лучше в мире не найдешь!
И еще такой:
Слава стране, королю и народу,
Налле Лапсону и его меду!
— Не совсем, — сказала Лотта. — Слушай внимательно, Налле Лапсон, сейчас я тебе прочту, что там написано.
И она зачитала ему все, что написала на обеих табличках.
— Ладно, — вздохнул Налле Лапсон и отвел глаза.
— Понимаешь, Налле Лапсон, — сказала Лотта, — мы с бабушкой тебя очень любим и поэтому хотим, чтобы ты стал хорошим, воспитанным медведем.
— Но я чавкаю не больше, чем бабушка, — сказал Налле Лапсон.
— Ну, не скажи — бывает, что и больше, — ответила Лотта.
— Ну, бывает — когда мед чавче бабушкиной каши или что она там ест, — объяснил Налле Лапсон. — Потому что мед вкуснее. Чем еда вкуснее, тем она чавче.
— Пожалуй, — согласилась Лотта.
— А теперь насчет запирать полицейских, — продолжал Налле Лапсон.
— Да уж, это нельзя ни в коем случае, — сказала Лотта.
— Тогда ты повесь, пожалуйста, такую же таблиточку полицейскому Касклунду, — сказал Налле Лапсон. — Что запрещается запирать медведей!
Когда вечером Налле Лапсон улегся на свою желтую тахту, Лотте показалось, что он что-то бормочет. Чуть приоткрыв дверь, она услышала:
— Вытирать бабушку по утрам и вечерам и никогда не запирать мед. Вытирать бабушку по утрам и вечерам и никогда не запирать мед. Вытирать бабушку по утрам и вечерам…
Глава двадцатая. Налле Лапсона напечатали в газете!
— Смотри, бабушка, Налле Лапсона напечатали в газете! Налле Лапсон, гляди, тебя в газете напечатали!
Лотта опрометью (знаете, что такое опрометь? Я — нет) бросилась к бабушке, потом к Налле Лапсону. В руке у нее была газета, напечатанная на розовой бумаге аж в самом Стокгольме. На самой первой странице красовалась большая фотография Налле Лапсона в полицейской каске и с саблей в лапе.
— Слушайте, нет, вы только послушайте, — воскликнула Лотта. — Тут пишут: «ПЕРВЫЙ В ШВЕЦИИ МЕДВЕДЬ-ПОЛИЦЕЙСКИЙ. В тихом городке Лильбакка случилась подлинная се-ен-са-ци-я. Здесь появился медведь-полицейский. Уверенной лапой он регулирует транспортный поток на углу Центральной и Новой улиц».
— Какая большая фотография! И до чего красивая! — всплеснула руками бабушка. — Вылитый наш Налле Лапсон!
— Это он и есть, — сказала Лотта.
— Вот интересно, а полицейского Касклунда запечатывали в розовую газету? — спросил Налле Лапсон.
В день на поезде в Лильбакку обычно приезжало от силы человек десять-двенадцать. Так что, когда на другой день туда прибыл первый поезд, начальник станции господин Станс глазам своим не поверил. Из вагонов вышли сотни людей, и ни одного из них Станс не знал!
Начальник станции Станс схватился было за голову и ринулся в станционное здание принять чего-нибудь укрепляющего, — когда один из этого множества шагнул ему навстречу.
— Это Лильбакка? — спросил он.
— Ну да, вот же написано, — ответил Станс.
— Это у вас такой необыкновенный полицейский?
— Да какой он необыкновенный, — ответил Станс (не читавший розовой газеты). — Прямо даже и не знаю, что вам сказать. Касклунд — полицейский хороший, — а что необыкновенный… Да нет, какой он необыкновенный? Обыкновенный полицейский.
— А другие полицейские у вас есть? — спросил второй пассажир.
— Зачем нам другие? — удивился Станс. — Преступников тут нет.
— А можно посмотреть на вашего полицейского? — спросил второй пассажир.
— Конечно, — заверил его Станс. — Он сейчас на площади. Это прямо по улице!
Все тотчас устремились в город. А Станс покачал головой. И тут к нему подбежал дежурный. Он пыхтел и задыхался.
— Ох, начальник, — выпалил он. — Только что позвонили из Стокгольма, сюда направлен дополнительный поезд с пятьюстами пассажирами.
И тут Станс свалился в обморок.
А полицейский Касклунд выставил из участка на улицу старое кресло и теперь блаженствовал в нем, греясь на солнышке: все-таки быть участковым в Лильбакке не так уж и плохо.
— Нынче у нас тихо и спокойно. Вон карамельщик Карлсон идет.
И полицейский Касклунд кивнул.
— Разрешите угостить вас карамелькой? — спросил карамельщик Карлсон.
И ему, конечно, разрешили. Полицейский Касклунд был большой любитель карамелек.
Доев карамельку, полицейский Каск-лунд снова кивнул и задремал в своем кресле.
Проснулся он от страшного шума, и гама, и гомона, и гвалта. Он открыл глаза и увидел, что вся площадь, вся его тихая спокойная площадь запружена народом.
Тут подъехали три больших автобуса и остановились прямо перед гостиницей.
Из автобусов вышла сотня дородных дам. Все они состояли в местном обществе охраны животных и прибыли в Лильбакку выяснить, не жмет ли медведю-полицейскому его форма.
Глава двадцать первая. Уважаемые жители и гости нашего города!
— Именем закона! — закричал полицейский Касклунд и, вскочив с кресла, ринулся в участок и заперся изнутри. Он решил, что это массовые беспорядки, революция или еще что похуже.
Люди на площади были рассержены и обозлены.
— Этот полицейский никакой не медведь, — говорили они друг другу.
Какой неслыханный обман! Вот так бессовестно заманить в город столько народу!
— Где бургомистр? С него надо спросить! — грозно звучало в толпе.
А потом кто-то отправился в гостиницу, попросил соединить со Стокгольмом (срочно!) и поговорил с редактором розовой газеты:
— И можете не сомневаться, что больше ни один из нас никогда не купит вашу газету!
Редактор расстроился. Он заверил, что фотография в газете подлинная. Но обещал разобраться.
Он попросил соединить с Лильбаккой (срочно!) и дать ему бургомистра, которого ему со временем и дали. В результате беседы стороны договорились, что Налле Лапсона в тот же день снова назначат полицейским, а редактор сам будет платить медведю полицейское жалованье. В рекламных целях.