– Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладное придумали! – отвечал я ему, подливая водки и следя, чтобы за ней немедленно по пищеводу следовали щи суточные «изъ квашоной капусты». – Оно, может, и умно, но больно непонятно. По мне, так все проще. Коль ты в России, так вот русская кухня. А если в Италии – вот итальянская.
Но Саймон с неожиданной горячностью вдруг возразил, что параллель неверна. Что любая национальная кухня определяется климатом и географией. Если в стране лето коротко, то капусту надо успеть заквасить на зиму, а потом варить из нее – тут Саймон метнул на меня взгляд, и я, правильно поняв, плеснул еще водки – ваши кислые stchi. А если климат таков, что помидоры растут без теплиц в грунте, то национальным супом станет папа-помодоро. А если ты живешь на острове, окруженном морем, где на подтопленных полях хорошо растет только рис, – то никуда не деться от суши и сашими. (Тут я хмыкнул, поскольку в Москве суши-бары на каждом углу, а вот со щами суточными и кашей гурьевской явная напряженка.)
Локальные же проявления проституции, продолжал мой визави, имеют другую, не вполне изученную природу. Скажем, в Таиланде среди проституток заметны женоподобные, то есть от девушек внешне не отличающиеся мальчики – знаменитые ladyboys. В ladyboys родители своих сыновей готовят сызмальства, в нежнейшем возрасте хирургическим образом вырезая им адамово яблоко, кадык, по которому только и можно отличить женоподобного юношу от мужеподобной девушки. Ну и какими региональными условиями это явление объяснить? В сходных по географии и укладу Бирме, Лаосе, Камбодже ничего подобного и близко нет – там нет и секс-туристов. Хорошо: допустим, в Таиланде проституция развилась после размещения в стране американских военных баз, оставивших след в топографии улицами типа Walking Street в какой-нибудь Патайе. Но вряд ли солдатам был потребен столь декадентский досуг, как общение с ladyboys…
Словом, заключил Саймон, вопрос о местной специфике остается открытым, и потому он и приехал в Москву, чтобы проинтервьюировать уличных, гостиничных и вокзальных проституток, представляющих собой российскую национальную особенность.
Я не захохотал лишь потому, что рот мой был занят котлетой пожарской, «гарнированной жареною карто-фелью». В обмен на российский стереотип, представляющий, скажем, Париж скопищем кафешантанов, в каждом из которых играют танго, мир рисует Россию по неверному лекалу.
То есть Саймон явно представлял предмет своего изучения по книге Кунина «Интердевочка» да фильму Би-би-си конца 1980-х «Prostitutki», вызвавшему тогда в Англии фурор.
Когда мы завершили трапезу, я предложил Саймону прогуляться.
Смеркалось.
Мы спустились вниз по Тверской до отеля «Риц», но обнаружили внутри лишь скучных бизнесменов в очень дорогих костюмах и столь же безупречно скучных бизнесвумен; пару раз Саймон вскинулся на девушек на шпильках, с сумочками от Gucci, увешанных золотом и стразами, как елка игрушками в Рождество, – но я объяснил, что так выглядит большинство девушек, желающих весело провести время в дорогих местах. Они ищут не клиентов, а мужей или, на худой конец, друзей, то есть меняют на деньги не два часа своей жизни, а всю оставшуюся жизнь, и, кстати, по весьма завышенному курсу.
Потом мы прошлись вверх до стройки у метро «Маяковская», где лет десять назад сутенеры держали проституток в ожидании клиентов. Это было сильное зрелище: братва в ночи приезжала на «джипах», ворота распахивались, девушки выходили и строились в шеренгу («равняйсь! – смир-р-рн!») под прицелом фар.
Рука, высовывавшаяся из машины, указывала: эту, эту и эту! – выбранные девицы прыгали в черное машинное чрево, а за невостребованными захлопывались ворота.
Показал я Саймону и тут же находившийся дом, где родился Пастернак, а сейчас работает японский шалман «Баттерфляй» – раньше место «Баттерфляя» занимал публичный дом, называвшийся клубом «Сталкер». Случайный сталкер, спускавшийся вниз за чашкой кофе, обнаруживал сильнейший запах сауны, и бармен, бегая глазами, спрашивал, не хочет ли господин «поразвлечься».
В пяти минутах далее, на улице Чаянова, во дворе знаменитого Дома композиторов, в подвальчике, в каких в советские времена ютились красные уголки, существовал еще один публичный дом, маскировавшийся под кабинет лечебного массажа. Перед подвальчиком нередко парковались машины с пропусками Госдумы, жильцы были скопищем машин в ночи недовольны, видимо, они и настучали в милицию – потом ходили слухи, что депутатам вправляли межпозвоночную грыжу исключительно молодые парни.
Я бы много чего еще мог показать Саймону из мест былой московской славы, но торопился на поезд в Петербург. Саймон напросился со мною на вокзал (полагаю, в крушении своих иллюзий он хотел зацепиться хотя бы за вокзальных проституток), и я по пути не отказал себе в удовольствии тормознуть на секунду на Покровке, где функционировал самый забавный публичный дом. На первом этаже там было кафе с кантри-музыкой, где клоуны с поролоновыми носами развлекали детишек, играя на банджо (и клоуны, и родители, и дети были вполне невинны в своих представлениях о мире вокруг), на втором этаже работал клуб с шестовым стриптизом, а вот между первым и вторым этажом невзрачная дверь на площадке вела в юдоль разврата, являвшую собой банный комплекс, где каждый из номеров, помимо парилки и бассейна, включал обширные полати. Требовалось лишь сказать, что нужна «группа поддержки», – и в ночи из гостиницы «Измайловская» тут же доставлялись девушки числом вдвое больше, чем требовалось, в целях свободы выбора. (Откуда я все знаю? Был в моей жизни период, я подрабатывал координатором при японских бизнесменах, которые каждый бизнес-день заканчивали стандартно: ресторан – девушки, причем бизнесмены уверяли меня, что в Японии это норма. Так вот, чтобы японцы в самостоятельных развлечениях не огребли клофелина на свои кошельки – времена стояли суровые, – мы с переводчиком предпочитали везти их в публичные дома с хорошей репутацией. Иногда, когда девушки высвобождались раньше оплаченного времени, мы с ними болтали: это были девушки как девушки, все сплошь учительницы начальных классов из Брянска и Орла, приехавшие в столицу на ловлю удачи, – ни в каком сексуальном рабстве их никто не держал и паспортов не отбирал.)
На площади трех вокзалов Саймону, понятно, тоже ничего не обломилось (кроме восторгов от творений архитектора Шехтеля), – никто наших денег не вожделел и к нам не приставал, кроме дюжины пузатых грубых мужиков, повторявших как мантру семантически бессмысленное «такси-не-надо-недорого».
Саймон совсем скис, и, чтобы поднять настроение, я купил ему номер «Московского комсомольца», в котором мы насчитали 131 объявление типа «сауна круглосуточно», «расслабляющий вип-массаж» и «незабываемый досуг у Оленьки».
«Вот, Саймон, – пытался втолковать я ему, – времена изменились. Никакие не улицы-вокзалы-отели, а массажные салоны и сауны стали вывеской российской продажной любви. В Москве, дорогой мой, нет ни одной бани, где бы банщик с глумливой улыбкой не осведомлялся, не соскучились ли господа в мужской компании. Так что направление понятно, а вот исследование проводи сам».
И я пожелал ему на прощание легкого пара.
Саймон перезвонил через неделю. Насколько я понимал по телефону его акцент (из-за которого «баттерфляй» звучит как «буттерфляй»), он сообщал, что да, в своих представлениях о российской проституции ошибался, – но картина, которую я рисовал, тоже устарела. Потому что ныне древнейший промысел гнездится не в саунах и не в массажных салонах, а в Интернете!..
На откровенную глупость даже не знаешь, что и возразить.
Понятно, что сауны и массажные салоны, а также эскорт-агентства обзавелись сайтами или, на худой конец, разместили телефоны на BBS. Однако это не значит, что проституция переместилась в Интернет: она по-прежнему осталась в саунах, массажных салонах и съемных квартирах. Странно, что умный Саймон этого не понимал.
Мы договорились встретиться в грузинском ресторане «Джонджоли», про который Саймон спросил, отчего это у него английское имя, но я объяснил, что это название дерева, бутоны которого в Грузии маринуют на манер каперсов – алаверды от нашей теории национальной кухни вашей теории самопродвигаемого продукта.
И вот мы уже водили пальцем по меню, убеждающему, что коль природа наделила твой регион солнцем, позволяющим расти грецкому ореху и винограду, и горами, со склонов которых не свалиться может лишь барашек, то на ужин будут тебе под винцо долма, сациви и шашлык, – и тут Саймон меня спросил, знаю ли я, что такое mamba.ru.
Я хохотнул гортанно, как гость на пиру над шуткой тамады.
Я, разумеется, знал – крупнейшая в России база знакомств, восемь миллионов анкет, участие бесплатно. И что там наверняка среди миллионов жаждущих общения находятся те, кто ищет клиентов. Но все же («Девушка, нам джонджоли, кучмачи – только не спрашивай меня, Саймон, как это будет по-английски! – курочку и шашлык из ягненка!») какое имеет «Мамба» отношение к особенностям российской национальной проституции?
А вот какое, сказал Саймон.
Всюду в мире проститутки представляют собой настолько изолированный слой, что многие исследователи исключают ситуационную проституцию из сферы своих интересов. То есть в классической теории проституция – это основная, а не дополнительная занятость.
Саймон тоже был в том убежден. Но, начав шерстить по Рунету адреса саун и массажных салонов, он вдруг обнаружил, что самая популярная форма рекламы продажной любви – через сайты знакомств, от неприкрыто эротических до вполне нейтральных, вроде love.mail.ru, где используются данные все той же «Мамбы».
«Ты знаешь, что значит фотография в фиолетовой рамочке на сайте знакомств? – спрашивал Саймон, и я понимал ограниченность своих знаний о мире. – Это значит, что девушка „ищет спонсора“. То есть что занимается проституцией».
Набредя на такое открытие, Саймон в строго научных целях зарегистрировал на mamba.ru собственную анкету (без фиолетовой рамочки) и разослал письма с непристойным предложением (переводчик ему сочинил: «Привет! Я англичанин. Ты реально понравилась по фотке. Хочу встретиться. Сколько за два часа?» – дабы подвергнуть ответы количественному и качественному анализу. Тут его ждали новые открытия. Во-первых, выяснилось, что писем таких придется отправить тысяч пять – столько интернет-жриц любви обнаружилось в одной только Москве.