Главная опасность карго-культа не в том, что самолет не взлетит. Деревянные планеры летают и без мотора; болиды по сочинской трассе будут ездить, ученые в «Сколкове» будут работать. Главная опасность – в пестуемой уверенности, будто обладание инноградом, олимпиадой и F1 сделает Россию страной, способной завалить весь мир карго.
Боюсь, что не так.
Великой ученой и учебной страной страну делают не «Сколково» или Кремниевая долина, а бешеный спрос со стороны работодателей на выпускников высших учебных заведений. В первой сотне рейтинга мировых вузов есть лишь МГУ – 93-е место. И это не козни составителей рейтинга, а отражение реальности, в которой в российском вузе учат не ради работы, а ради диплома, то есть бамбуковой взлетно-посадочной полосы.
И великой спортивной страной страну делают не Олимпиады или Кубки Кремля, а массовые занятия спортом, о которых можно судить по числу спортивных сооружений: кортов, полей, бассейнов, катков, спортзалов. Опущу цифры – они унизительны, – но дам вам ответ великого тренера Елены Чайковской на вопрос, зачем она уезжала из России работать в Америку: «Понимаете, Димочка, там расстояние можно измерять катками. Проехал три мили – каток. Еще три мили – еще каток».
Другая опасность карго-культа – манипулятивная – менее очевидна, но ее подметил в предисловии к нашумевшей книжке «Ружья, микробы и сталь» Джареда Даймонда Андрей Бабицкий (полагаю, тот самый). Даймонд – лингвист, орнитолог, географ, эволюционный биолог, создатель теории «географического детерминизма» – как раз начинает свою книжку с описания карго-культа на Новой Гвинее, сразу подводя к центральному вопросу: «Почему у одних народов много карго, то есть все, а у других народов – мало карго, то есть ничего?» Точнее, этот вопрос задает самому Даймонду новогвинейский политик и проводник карго-культа Яли. И Бабицкий замечает, что проще всего дать ответ: «Потому что наушники надо было делать из ротанга, а не из бамбука».
Вот и я боюсь, что когда после строительства трассы «Формулы», после сочинской Олимпиады, после работы «Сколкове», когда научного, спортивного или какого другого карго в стране не прибавится, ошибка будет найдена в неверных материалах – или, допустим, объектах – строительства.
Хотя для меня очевидно, что она совершенно в другом.
Попробуйте сопоставить любую из идей, заявляемых в последние годы в России как «приоритетные» или «национальные», с идеями карго-культа, и вы тоже эту ошибку увидите. Попробуйте в этом смысле сопоставить не только с Америкой и Европой, но и с Китаем. В Китае, например, поезда от Шанхая до Ханчжоу уже ходят со средней скоростью 350 километров в час (что, безусловно, не сенсация, ибо в Японии есть поезда побыстрее). Но дело в том, что в Китае свыше 300 скоростных поездов и 7,5 тысячи километров специальных высокоскоростных дорог! В России знаете сколько? 8 поездов и 0 километров. И эти поезда не только связывают обеспеченных жителей двух столиц, но и разделяют страну опущенными железнодорожными шлагбаумами на переездах. У нас ведь бамбуковые дороги: целью «Сапсана» было запустить скоростной поезд «как у всех», а не связать разрозненную страну доступным и современным транспортом.
Мы как-то стали довольны своими бамбуковыми лесами, мы перестали свою бамбуковость замечать. Даже Кремль наш, боюсь, не каменный и не – как в романе Сорокина – сахарный, а тоже бамбуковой, с потенциалом к замене на ротанговый.
Из чего, безусловно, не следует делать вывод, что трасса F1 в Краснодарском крае не нужна.
Очень даже нужна.
В конце концов, деревянный самолет в джунглях, выглядящий «как настоящий», сильно оживляет пейзаж, а также привлекает к себе туристов и кинодокументалистов – не говоря уж о том, что подвигает к размышлениям нобелевских лауреатов и создателей книг, которые нам неплохо бы наконец прочитать.
Экзамен кислых щей
Я довольно давно понял, почему в России почти нет ресторанов русской кухни. И почему суши и роллы у нас найти проще пареной репы. И назубок знаю меню заведений, претендующих на популярность: от салата «Цезарь» до кальяна
Дело в том, что моя жена – ресторанный критик. Мои супружеские обязанности – ходить с женой по ресторанам. И я исполняю их с тем же воодушевлением, что когда-то в свой первый брачный обед. (Ах какой был обед! В ленинградском кафе «Тет-а-тет». Это было первое постсоветское кафе, его сделал драматург Генрих Рябкин. Все столики были на двоих. Играл тапер. Свечи отражались в ведрах с шампанским. Рябкин, в твидовом пиджаке, шейном платке, элегантный, как Мефистофель работы скульптора Антокольского, орлиным взглядом следил из-за двери кухни, счастливы ли гости. Мы – были.)
У нас, конечно, в семейной жизни всякое случалось. Жена без меня летала на гастрономический фестиваль в Гонконг и потом говорила, что Гонконг стал любовью ее желудка. А я изменял ей со стейками в Нью-Йорке и с лобстером в Бостоне (но вы бы видели этого лобстера, сваренного в атлантическом кипятке! Вы бы и Родине с таким лобстером изменили!).
Но в целом – по ресторанам вместе. И в радости и в горе. И к индусам на Бэйсуотер в Лондоне, и к евреям в Марэ в Париже, и к ресторанному гению Мнацаканову, в «Рыбу на даче» под Сестрорецком, где подают не чебурек с бульоном, нет! Там знакомят гневного, пылкого Тамерлана с Европой, покорной и нежной! И сватовство свершается у вас во рту!
Все эти прелестные картинки я нарисовал не затем, чтобы превратить свой текст в фистулу для опытов академика Павлова. А для того, чтобы поделиться: мы, русские – гастрономически восприимчивая нация. Даже те, кто кричит, что, кроме картохи с сосисками, ничего не приемлет. Потому что даже они прекрасно отличают пожаренную со шкварками картошку, подернувшуюся корочкой стыда за свое деревенское происхождение, и сочнейшие, помнящие луга и буренок сосиски – от гадости с крахмалом. И я отнюдь не банальности пишу, потому что разная восприимчивость к раздражителям и отличает нации друг от друга. Французы или бельгийцы – те гурманы. А голландцы, с их молочно-картофельной культурой, – нет. Англичанам же и вовсе медведь на язык наступил, в Лондон берите с собой чемодан консервов, – но зато тончайше чувствуют архитектуру и дизайн. В отношении которых, в свою очередь, у русских вкус слаб: посмотрите на кошмар наших новостроек и загородных поселков…
Так вот, это к тому, что, вопреки российской гастрономической одаренности, мы с женой в России страдаем. Первое страдание состоит в том, что у нас приличной отечественной кухни не найти. То есть, конечно, в Москве выдает ежедневный спектакль кафе «Пушкинъ» (партер и ложи блещут запонками бизнесменов и дипкорпуса). И в Петербурге есть отличная, хотя и дорогая «Рюмочная № 1». Далее – пустота. Закончились эксперименты с высокой русской кухней шефа Ильи Лазерсона. Из не то чтобы низкой, но повседневной жизни исчезли пельменные, пирожковые, бутербродные, да и те же простые рюмочные (а что? соорудить на закуску соленый груздь или рыжик в сметане, плюс селедочку с лучком под белоголовую – такое же искусство, как искусство испанских тапас). Русская кухня сегодня живет на правах либо рабыни в придорожных харчевнях, где дальнобойщик уминает борщ, щи, солянку (качество – на «троечку»), либо наложницы в шалманах, где икра, блины, шоу в кокошниках, цыгане, медведи и прочая интуристская лабуда.
По-настоящему массовая, популярная, повсеместная кухня в России сегодня – это японские роллы. С дополнениями из апеннинской кухни. И меню заведения, претендующего на поток посетителей, которые, в свою очередь, претендуют быть модными, таково: салат «Цезарь» (в компании «Нисуаза» и «Греческого», а также, для ублажения фитнес-девиц, – руколлы с креветками) + паста + пицца + дорада (для фитнес-публики побогаче) + стейк (не спрашивайте только, какого вызревания) + тирамису с чизкейками + кальян. Поверьте, именно так обстоит дело повсюду: и в Казани, и в Рязани (где, однако, не найти ресторана с местными пирогами «с глазами», – их едят, они глядят).
А теперь ответьте: почему все эти «Япоши», «Японы мамы», «Части суши», «Суши весла», «Японские городовые» победили в битве при ресторанной Цусиме? Нет-нет, предположение, включающее слово «экзотика», неверно. Хотя бы потому, что в России, за исключением Петербурга с его двумястами китайскими шалманами, нет пристойной китайской кухни, куда более экзотичной и яркой – с ее рыбами-хризантема-ми, жареным бамбуком и мясом в кисло-сладком соусе. Нет даже на Дальнем Востоке, не говоря уж про Москву, где искать хороший китайский ресторан – за исключением «Дружбы» на Новослободской, он на «четыре с минусом» – гиблое дело.
Нет, правда: почему всюду модные молодые люди, держа в руках палочки, тратят стипендию или папенькино вспомоществование не на кулебяки, бефстроганов и курники, а на роллы «Калифорния»? А? Почему опорой французского общепита является brasserie au coin (пивнушка, то есть кафешка с национальной кухней «на углу»), бельгийского – такая же кафешка с мидиями и фриттами, английского – паб с pies, «пирогами», то есть тестом с полужидкой начинкой на сковороде (стишок про запеченные в пироге «семьдесят синичек, сорок семь сорок» в переводе Маршака помните?), а у нас ничего подобного нет? И даже советские пивные сдались в плен немецким биргарденам, с их франкфуртскими сосисками и картофельным салатом?
Не мучайтесь.
Правильный ответ таков: суши и паста победили русскую кухню, потому что их готовить просто, дешево, быстро и – главное – невероятно прибыльно. Суши-шеф начинает строгать роллы (рис, водоросли или икра летучей рыбы, пара граммов лосося, огурца или авокадо) после двухнедельных курсов. Отварить готовую пасту до консистенции al dente можно вообще научиться зараз. Научиться готовить хорошую русскую или французскую (и серьезную итальянскую) еду ни за день, ни за месяц, ни за год невозможно. Это трудоемко, это долго, это затратно, и шеф встает в пять утра, чтобы лично выбрать лучшие продукты на рынке, и поставщик встает в четыре утра, чтобы привезти лучшие продукты на рынок, и работа на кухне – это 12, а то и 14 часов в день, в жаре и чаду, и потому многие французские заведения закрываются в воскресенье после обеда и не работают в понедельник: шеф должен отдохнуть. И, кстати, Петербург потому и является столицей китайских ресторанов, что там на кухнях сплошь китайцы, которых местные менты не успели прижать к ногтю, как в Москве.