Во-вторых, пирамида должна расти качественно: чтобы системе не схлопнуться, должны расти и взятки, и налоги, и штрафы, и обязательные платежи. Собственно, они и растут. Вот, например, генпрокурор Юрий Чайка в октябре сообщил «Российской газете», что средний размер взятки в России вырос за год на 25 процентов – и это несмотря на повсеместную, беспощадную и бескомпромиссную борьбу с коррупцией, а также на факт наличия самого Юрия Чайки. Растут квартплата, стоимость электричества, оплата учебы в институте, цены на лекарства, одежду, еду, хлеб и воду – и будут расти.
Электричество дорожает не потому, что дорожает сырье для ТЭЦ или повышена зарплата сотрудникам ГЭС. А потому, что этого требует пирамида.
Имея в виду пирамидальность российского устройства, можно предположить, как в ближайшее время будут изыматься деньги из наших карманов. Скорее всего, нас заставят регистрировать телевизионные тарелки – они же уродуют вид. Наверняка все больше медицинских услуг станут платными. Еще за пару-тройку нарушений ПДД начнут карать изъятием прав. Налог на автомобили вырастет – как и взятки гайцам (сейчас цена вопроса с изъятием прав – от 10 до 50 тысяч). Поднимут налог на недвижимость и дачные участки. Вообще облагаться – и через кассу, и через взятку – будет все, что нельзя утаить. Велосипедистам поэтому, может, еще повезет: попробуй догони! Но скорее всего, не повезет: регистрировать велосипеды обяжут продавцов.
А разговоры про Европу и законопослушание будут вестись с той же примерно целью, с какой в СССР велись разговоры про коммунизм.
Чем кончилось построение бюрократической пирамиды во времена СССР, не забыли?
Так что готовьтесь.
Но для начала готовьте кошельки.
Перековать вертикаль на дороги
Скажете, Россию сделало великой преодоление междоусобиц? И собирание земель воедино? Как бы не так! Перечисленное закрепило за нами статус отсталого государства. Доказательства можно найти в книге, которую я недавно читал
Вообще-то американский орнитолог, физиолог, географ и лингвист Джаред Даймонд, написавший 700-страничный труд «Пушки, микробы и сталь», полжизни провел на Новой Гвинее и Соломоновых островах, изучая птиц (а попутно – и все остальное: от языков до местного общественного устройства). Именно этот регион, представляющий лоскутное экономическое одеяло, подтолкнул его к вопросу о том, почему за 13 ООО лет, отделяющих нас от ледникового периода, одни общества образовали развитые цивилизации, а другие (например, аборигены Австралии) не овладели даже обработкой металлов.
Эта сложно написанная книга (я открыл ее в августе, а закончил читать к ноябрю, проглотив параллельно десяток-другой прочих томов) и представляет собой летопись 13 ООО лет человечества, скрупулезно иллюстрирующую основную мысль: различия между странами определяются не способностями населяющих их народов, но особенностями территорий, где они обитают. То есть если вы родились в Океании на атолле, у вас нет шанса дорасти до бронзового века: на атоллах нет руды. Или: если в вашем регионе мало животных и растений, способных к доместикации, – то вы проигрываете региону, где такие животные и растения есть. (Это одна из причин, почему Европа, одомашнившая дикую лошадь, получила преимущества перед Африкой, где такой трюк не прошел с зеброй.)
Шаг за шагом Даймонд описывает развитие в разных регионах сельского хозяйства, промышленности, общественного устройства, военного дела, письменности, медицины – и каждый раз возвращается к своей идее, которую критики окрестили доктриной «географического детерминизма». Если уж совсем кратко, то ее можно свести к фразе: «Европейская цивилизация является передовой, потому что континент, на котором она развилась, вытянут с запада на восток, а не с севера на юг и потому что Европе повезло с животными, растениями и климатом». (Почему протяженность с запада на восток дает преимущества? Да потому, что обеспечивает сходный климат, а значит, и быстрое распространение сельхозкультур и технологий.)
Эта концепция помогает объяснить историю человечества, но, к сожалению, не позволяет делать прогноз, поскольку не отвечает на вопрос о том, что же определяет различия между странами в наши дни, когда география и климат не так важны. Арабские Эмираты на наших глазах превратились из горстки отсталых монархий с бедуинами, печальными пасынками пустыни, в процветающий регион с намывными островами, небоскребами, автобанами!
Нет, правда, что? Обладание энергоресурсами? Особенности религий?
Видимо, Даймонд и сам понимал, что вопрос остался без ответа, поскольку снабдил книгу пространным эпилогом, а переиздание – послесловием. Именно эти эпилог и послесловие должны быть крайне интересны современному россиянину (тем более что Даймонд не русофил и не русофоб, Россию он поминает мало и вскользь: нашествие Наполеона, кириллица, освоение Сибири).
Дело в том, что в эпилоге Даймонд фокусируется на мысли о том, что страны развиваются не благодаря местным талантам, счастливо дозревшим до великих открытий (привет ревнителям приоритетов!), а благодаря диффузии идей, технологий, политических устройств.
Механизм следующий: «Общества, изначально лишенные некоего преимущества, либо заимствуют его у обществ, им владеющих, либо (в противном случае) этими обществами вытесняются».
Тут Даймонд на некоторое время увлекается своей любимой темой – как географические особенности влияют на скорость диффузии, – но затем как честный ученый возвращается к главному: что обеспечивает скорость диффузии? Почему на одном континенте разные группы стран развиваются разными темпами? Почему, черт возьми, в Евразии вперед вырвалась Европа, а не Азия? Да-да, почему не Китай открыл и колонизировал Америку, – ведь он к XV веку был самой развитой страной мира, раньше всех изобретя литье, компас, порох, бумагу, книгопечатание? Почему не этот Китай, за десятки лет до авантюрной вылазки Колумба (на трех крохотных каравеллах, вместивших 90 человек) отправлявший через Индийский океан в Африку колоссальные флотские партии (корабли до 120 метров длиной, до 28 ООО человек в экспедиции)?!!
А все просто, отвечает Даймонд. Средневековый Китай был централизованной страной с вертикалью власти. Когда дворцовая фракция евнухов, поощрявшая флотоводство, в результате интриг утратила власть, экспедиции перестали финансировать, верфи же уничтожили.
А вот средневековая Европа была раздроблена. Поэтому, пишет Даймонд, «Христофор Колумб, уроженец Италии… успел послужить герцогу Анжуйскому, а впоследствии присягнул португальскому королю.
Когда король отверг его прошение о финансировании морской экспедиции на запад, Колумб обратился к герцогу Медины-Сидонии, который тоже ответил отказом, затем к графу Мединасели, поступившему так же, и, наконец, к королю и королеве Испании, которые отвергли первое прошение Колумба, но после повторного обращения дали согласие. Если бы Европа была объединена под началом любого из первых трех правителей, колонизация Америки могла бы закончиться не начавшись».
Даймонд приводит еще несколько примеров последствий решений в полицентристских и моноцентристских политических системах. Запрет в 1880-х на электрическое освещение в Англии общественных мест не остановил электрификации Европы (зато электрификация Европы вынудила Англию отменить запрет). А вот в Китае в XV веке запрет на производство механических часов привел сначала к уничтожению часов, а потом и любых механических устройств (за что швейцарцы должны быть благодарны Китаю вовеки). И та же самая китайская вертикаль, устроив в 1960-х «культурную революцию» (на пять лет все китайские школы были просто закрыты), окончательно превратила некогда передовое государство в одно из самых отсталых, пусть и больших.
Чтобы диффузия идей внутри страны и между странами проходила успешно, нужно то, что Даймонд называет «принципом оптимальной фрагментации»: это когда регионы (районы) «не слишком цельны и не слишком раздроблены».
«Не слишком цельны» – значит, разбиты на административно независимые структуры. В дробности, лоскутности Европы, в разнородности составляющих ее государств – на самом деле не европейская слабость, а европейская сила. Не случайно эту лоскутность скопировали и США, представляющие федерацию независимых штатов, внутри которых (об этом у нас известно меньше) действуют столь же независимые графства. А «не слишком раздроблены» – значит, связаны между собою коммуникациями, позволяющими современному Колумбу, жаждущему открыть «темную материю» или лекарство от СПИДа, не найдя понимания в одном месте, отправляться в другое (а куда, спрашивается, в России может отправиться не нашедший финансирования в центре Кулибин? Велика Россия, а податься некуда: всюду Москва).
И вот тут я подхожу к главному – ради чего и пересказываю идеи чужой книги, к тому же трудной для чтения.
Дело в том, что если идея Даймонда верна и преимущества роста действительно имеют децентрализованные страны и регионы, обладающие при этом мощными коммуникациями, то и в будущем экономическими лидерами останутся Евросоюз и США, – а крики наших соплеменников о «дряхлой Европе» и «близком крахе США» будут плясками дикарей, подбадривающих друг друга.
На второе место выйдет Китай, который делает все, чтобы соответствовать второй части формулы Даймонда: он невероятными темпами строит железные и асфальтовые дороги, аэропорты, порты, наращивает автопроизводство, увеличивает количество внутренних рейсов, развивает скоростной Интернет и т. д. Если китайские вожди придут к идее о независимости и самостоятельности не только Тибета, но и отдельных районов страны – у Китая будет шанс побороться за абсолютное лидерство. Хотя этот шанс невелик: вожди обычно приходят лишь к идее об укреплении собственной власти.
Ну а у нас, коли Даймонд прав, шансов вообще нет. Потому что после рывка 1990-х (самоуправление регионов, «берите независимости, сколько хотите», падение железного занавеса, вестернизация экономики) в 2000-х было сделано все, чтобы закрепить экономическое отставание. Регионы полностью