В ресторане о своем, о цыганском, нудила скрипка, обозначая местный колорит. В такт смычку сеялся мелкий дождь. Но небо над городом в разрывах облаков было отчаянно синим, потому что февраль в Будапеште – это уже весна…
Бог создал женщину прекрасной. Черт тоже не дремал. Подсуетился и сделал женщину… хорошенькой! Хорошенькой, пикантной, завлекательной, облегчив тем самым жизнь спецслужбам всех стран на много тысяч лет вперед.
Не обделил черт поначалу и мадьярок – горячих, как необъезженные кобылицы из табунов пустоши Богоц. Но неожиданно в селекционную работу вмешались турки, покорившие Венгрию в средние века. Если пару столетий подряд вывозить из страны первых красавиц для гаремов султана, пашей и визирей, то никакой генофонд не выдержит. И даже сам дьявол не поможет. Поэтому, когда по бульварам Будапешта дефилирует умопомрачительная особа с точеной фигуркой и стройными ножками, – это почти наверняка окажется иностранка.
Если же вышеупомянутая бестия крутит хвостом в районе отеля «Дуна-Интерконтиненталь», на проспекте Ракоци или улице Ваци, то ее родина, скорее всего, Украина, Россия или Белоруссия. Теперь они в свою очередь экспортируют наложниц для европейских борделей.
Как и всякое другое, – это правило имеет исключения. Но обладательница роскошных ног и всего, что к ним прилагалось, культурно отдыхавшая в ресторане «Столетие», исключением как раз не была. Хотя по паспорту – настоящему, как и ее венгерское гражданство, – именовалась Пиланго Рохани.
Фамилией Рохани с ней поделился вечно пьяный и навек влюбленный скрипач, встреченный ею однажды в подземном переходе под проспектом Ракоци и с тех пор так и терзающий свой инструмент у нее под ухом.
А вот имя, ее второе, и теперь уже настоящее до гроба имя, придумал мокнувший сейчас под февральским дождем на улице Пештибарнабаш мужчина. Среди скуластых, картинно усатых красавцев венгров он выделялся невзрачной наружностью.
Сколько воды утекло с тех пор в Дунае! Теперь ему уже под шестьдесят. А ей прилично за тридцать…
И вдруг в русском сердце венгерской подданной что-то шевельнулось, расправило крылья, обдало теплом (возможно, тому причиной была еще и стопка крепчайшей настойки «Уникум», наложившаяся на бессонную ночь). Резво спрыгнула она с высокого стула, выбежала под дождь, как была, – в символической своей кофтюльке и юбке, чья длина была обратно пропорциональна цене.
Пять минут спустя Коряпышев и Рохани уже сидели за угловым столиком в пустом по-утреннему ресторане. Кроме них здесь было всего несколько человек. Один – поджарый, темный костюм, черная рубашка с открытым воротом фасона «бодигард», острые скулы и острый взгляд, которым он уколол Коряпышева, – вознамерился было сесть рядом.
Рохани остановила парня решительным движением, не без гордости объяснив, что Стефан – телохранитель. Его наняла страховая компания, когда варьете «Семь вождей» застраховало ноги госпожи Рохани на миллион форинтов.
– Каждую? – не удержался Коряпышев, заодно используя мотивированный повод обозреть чудо природы в непосредственной близости. Выше колен ноги, чтоб не сказать ляжки, на утонченный вкус были чуть полноваты. Но Коряпышев, слава богу, был мужиком нормальной российской ориентации. Почему и остался доволен увиденным.
– Обе, – чуть взгрустнула женщина. – Они утверждают, будто настоящую цену имеет только комплект. О! Светозар Петрович, поговорите с ними так, как вы умеете. Пусть перепишут свой противный контракт! А я в долгу не останусь…
– Времена не те. Страна тоже фактически другая. Да и я уже не тот, – честно признал Коряпышев, провожая взглядом поджарого красавца Стефана, который уселся за соседний столик.
Да, сейчас время молодых. Вот скинуть бы лет пяток…
С огорчения Коряпышев попросил себе пол-деци [4] черешневой палинки [5] . Рохани возразила, что по случаю встречи они выпьют по матросскому фречу [6] , а затем к цыплятам в паприке возьмут «Токай» девяносто девятого года, когда в Венгрии был хороший урожай винограда.
Заказ официанту сделал Коряпышев. Ибо выяснилось, что Рохани так и не сподобилась выучить венгерский.
– Да на черта он мне сдался, этот птичий щебет? Немецкий кое-как со школы помню. В магазинах все «спикают по-инглишу», спасибо вам, что заставили выучить. А мужики… – она бесшабашно тряхнула гривой каштановых волос, которые странно контрастировали с темно-синими глазами, – мужики понимают без слов. Хотя мне с ними говорить абсолютно не о чем. Да и незачем теперь. Не то, что было раньше! Хотя…
Коряпышеву послышались в голосе женщины ностальгические нотки. Что же, она действительно умела разговорить любого мужика. Иностранные языки при этом были совершенно ни к чему. Переводчиц, чтобы расшифровать запись с намагниченной проволоки спецтехники, хватало.
Да, они неплохо поработали вместе! А венгерский, как все языки финно-угорской группы, не то что без пол-деци – без пол-литра не осилишь. Не зря за него контрразведчику Коряпышеву в свое время доплачивали тридцать процентов от оклада, тогда как английский тянул всего на десять.
С другой стороны, приняв на борт три-четыре «деци» забористой силва-палинки, она же сливянка, с трудом произнесешь «Секешвехервар». А для русских офицеров Южной группы войск в Венгрии, застуканных на употреблении спиртных напитков, имя этого венгерского городка было тестом на трезвость.
Выговорил – молодец, служи и дальше радуйся заграничной жизни. Не сумел – получи взыскание. Самым строгим из всех возможных был не выговор, даже не служебное несоответствие или понижение в должности и звании. Нет, ночным кошмаром советского офицера, служившего в Группе войск, считалось досрочное откомандирование на родину.
«Чудище, обло, огромно, стозевно и лаяй…», – вроде бы так в далеком XVIII веке характеризовал Российское государство писатель-диссидент Радищев. Как ни смешно, за прошедшие столетия оно ничуть не изменилось. Но каким бы ни было это чудище, подполковник Коряпышев до конца оставался его верным псом. Даже после того, как получил пинок под зад.
Хмурый официант в подобии гусарского ментика наконец-то принес два стаканчика с золотистым фречем. Ром добавил свою нотку в цвета и запахи ресторана. Даже звуки скрипки стали менее пронзительными.
– За тебя, – сказал Коряпышев.
– За нас! – уточнила сидевшая напротив женщина.
Красивая, по-особому холеная, увешанная золотыми побрякушками… Но и сейчас Коряпышев узнавал в ней прежние черты бесшабашной сестрички из военного госпиталя Южной группы войск.
Бесшабашной и безбашенной, что она тут же блистательно и подтвердила:
– Теперь меня зовут Пиланго.
Коряпышев едва не подавился ромом. Ведь это был ее оперативный псевдоним! И хотя кроме нескольких человек его никто не знал, не стоило бы так рисковать!
Вместе с тем, Коряпышев испытывал гордость. По сравнению с тем парнем из античности, который смастерил себе подругу из слоновой кости, а потом ее оживил, – его звали, кажется, Пигмалион, скромный офицер Управления военной контрразведки ЮГВ, совершил нечто большее. Он вылепил эту женщину из того, что было (а исходным материалом служила далеко не благородная слоновая кость!), вдохнул в ее жизнь смысл, а вот теперь, оказывается, еще дал ей новое имя.
Ну чем не Пигмалион? Пигмалион и Пиланго.
Коряпышев ощутил, как возвращается к нему былой кураж. И глаза Пиланго тоже блестели. В них отражались две светлые точки – пламя горящей на столе свечи в бокале.
Пиланго тоже была готова. Готова опять начать опасную игру.
Так ночная бабочка летит на пламя свечи. А Пиланго по-венгерски и есть бабочка.
2. Бюстгальтер как объект дисциплинарной практики
Дождь за окном еще моросил, но день становился ощутимо светлее.
Коряпышев подумал, что телевизионщикам из питерской компании НТК – «Независимые телекоммуникации», с которыми он жил в одной гостинице, – повезет. Скорее всего, они таки сумеют подняться на воздушном шаре, арендованном еще вчера. Приглашали и Коряпышева. Но с утра зарядил дождь, старт отложили – и он решил прогуляться по городу.
Вообще же международная фиеста воздушных шаров, на которую был командирован Коряпышев одной солидной газетой как знаток Венгрии и одновременно – всего, что летает, – начнется завтра. Общий старт – с бывшего военного аэродрома под Матиашфельдом.
В этом предместье Будапешта когда-то, – в необозримом далеке, в прошлом веке, тысячелетии, и даже в прошлой исторической эпохе – был штаб Южной группы войск. У контрольно-пропускного пункта яростно кипели страсти по поводу иностранного военного присутствия в независимой и уже не социалистической Венгрии. Именно на митингах Венгерского демократического форума родилась тогда крылатая фраза, адресованная «Ивану-оккупанту»: «Чемодан – вокзал – Россия!». А весь Будапешт был заклеен плакатами с изображением жирного генеральского затылка, проштампованного надписью: «Прощай, товарищ!»
Ведущие газеты каждую неделю публиковали сводки, сколько эшелонов с солдатами и техникой уже выведено, сколько войск осталось и как губительно они влияют на экологию своими тактическими учениями, ночными полетами и даже только одним присутствием на священной мадьярской земле, залитой ими кровью в 1956 году [7] .
Венгерский парламент требовал от командующего ЮГВ ускорить вывод войск. Парламент же европейский, у которого всегда свербит в известном месте, прислал на вывод войск своего достойнейшего представителя – порнозвезду Илону Сталкер.
Ну, Илонка, та хоть была своим человеком в Венгрии. И не чужим для российских спецслужб. По слухам, которые ходили по городу шпионов, – Будапешту, ее рабочий псевдоним – Красотка, завербована еще КГБ, передана на связь в разведцентр ГРУ по странам Центральной Европы.
Кстати, она тоже сделала свой оперативный псевдоним еще и сценическим – Чичолина. По-венгерски – Красотка.
На одном из банкетов коллеги познакомили с ней Коряпышева. Выпили на брудершафт, и Чичолина наградила Коряпышева сочным поцелуем и фотографией с автографом.