— Прости меня, миленький, — прошептала она.
Тут вдруг подумала, что ближе к вечеру, когда больной помочится, надо будет немного мочи отлить в склянку, чтобы лекарь мог посмотреть. Затем пришла мысль, что пора приготовить суп и покормить Андреаса. Будет ему полдник. А на обед не сварить ли ему куриное мясо на пару?.. И поноса и рвоты больше нет, это хорошо…
Она уже хотела встать и идти на кухню, но тут ей показалось, что сын сейчас откроет глаза, и она решила подождать. И правильно поступила. Прошло совсем немного времени и он очнулся от своей дремоты. Открыл глаза и снова посмотрел хмуро, замкнуто и тревожно.
— Голова не болит? — спросила она.
— Нет… — он говорил медленно и глухо. — Только слабость…
— Сейчас опять покормлю тебя, — она уже хотела снова идти на кухню, но сын остановил ее.
— Подожди… — он помолчал. Мать ждала, понимая, что ему, слабому, больному, трудно сосредоточиться.
Он снова заговорил.
— Топорик… — произнес он. — Мама… Помнишь?.. У нас есть… мясо разделывают… Я принес?..
Она не могла понять.
— Что, Андреас? Какое мясо? Я купила, вчера утром…
— Нет! — в голосе его слышалась капризность больного, измученного слабостью. — Нет!.. Топорик я принес?.. теперь… сейчас… принес?..
Она решила, что он бредит, мысли у него мешаются. Присела на край постели. Как же успокоить его?.. Между тем, у него и вправду мысли мешались. Он случайно взглянул на скатанную в углу постель, на которой мать спала ночью у его кровати.
— Это что?.. — заговорил он все так же прерывисто. — Не было…
Теперь она начала понимать, как он говорит. Нет, слава Богу, он не бредит.
— Это я ночью здесь спала, Андреас, чтобы возле тебя быть. Ты не сердишься?
— Нет… — он устало прикрыл глаза. — Тебе жестко… на полу… жесткий…
— Нет, нет, солнышко! Я плотный тюфяк взяла и одеяло толстое. Мне жестко не было. А когда я здесь, рядом с тобой, мне спокойнее. Ты уж не сердись на меня.
— Я не сержусь… — он не открывал глаза.
— Тебе ничего не нужно? — спросила она.
— Погоди… Топорик… Я принес топорик?.. Сегодня… я принес?
— Нет, Андреас, — отвечала она серьезно, пытаясь понять его. — Нет, Андреас, миленький, ты не приносил никакого топорика вчера…
— Сегодня утром… — нетерпеливо произнес он.
— Сегодня утром ты не вставал, не выходил никуда.
— Я вернулся утром…
— Нет! Вчера вечером… Без памяти упал у лестницы… Я тебя нашла; так забеспокоилась вдруг, вышла, а ты лежишь…
Она вздрогнула. Вчера она не испугалась, потому что спешила помочь сыну. И вот она как бы пережила этот непережитый страх сейчас; и сама удивлялась, как она могла вчера не дрожать, не плакать…
— Ты заболел, простудился сильно, — продолжала она. — Не надо было тебе идти к отцу в такой холод…
— Сегодня… утром… — изнуренно пробормотал он.
— Нет, нет, Андреас, клянусь тебе! — она поняла, что для него это почему-то важно. — Клянусь тебе, ты вчера вечером вернулся. Днем пошел к отцу, вечером вернулся. Упал у лестницы. И никакого топорика не приносил…
— А есть у нас такой топорик — мясо рубить?
— Есть, — мать закивала.
— Тогда… иди, посмотри, на месте ли он… Покажи мне…
Она побежала на кухню. Ей передалась тревога сына. А вдруг нет на месте этого топорика? А для Андреаса это зачем-то важно. И Андреас болен, его нельзя тревожить… Вдруг нет этого топорика? Что она скажет сыну?..
От волнения она даже и вправду сначала не могла найти этот топорик для рубки мяса. Быстрыми шагами ходила по кухне, переставляла посуду, тревожилась все сильнее… Ведь Андреас ждет!.. Наконец увидела топорик, она сама недавно вычистила его… Кинулась к сыну…
— Андреас, вот!.. Этот, Андреас?..
Он посмотрел внимательно. Она приподняла топорик, чтобы он лучше мог видеть.
— Но когда ты нашла меня… у лестницы… не было со мной?..
— Нет, Андреас, нет! Не было топорика. И ушел ты днем без топорика. Я клянусь!.. Хоть спасением души своей поклянусь!..
— Не надо… — он, пока говорил, вроде бы как-то даже окреп, голос зазвучал потверже. — Не клянись… Ты скажи лучше, крови не было?.. На моей одежде…
— Нет, Андреас, это правда! Я, когда увидела тебя, позвала на помощь Клаппера, того, что внизу живет. Он пришел, и его жена, и слуга… Ни капельки крови, ни царапины, слава Богу!.. Уже думали, что на тебя напали, ограбить хотели, слуга Клаппера думал так… Но вот ведь ни капельки крови… И кошель на поясе цел… — она невольно рассмеялась нервически. — Это Клаппер сразу углядел кошель… И ни капельки крови, Андреас, ни царапины!.. И топорик, видишь?.. — она еще повыше приподняла топорик. Теперь она поняла, что ее сын почему-то думает о себе что-то плохое; и ей даже и не хотелось знать, что же это; потому что она знала, что это неправда. И Андреас должен убедиться в том, что это неправда, то плохое, что он подумал о себе. Это неправда. И сейчас нужно одно: успокоить Андреаса!..
А он вдруг тоже рассмеялся и попытался приподнять руку. Мать поняла, что он хочет указать на нее, что это в ней сейчас есть что-то смешное. Но поднять руку у него еще не хватило сил. Она с готовностью улыбнулась. Ведь если он смеется, значит, его тревога меньше. И она готова смешить его.
— Мама… — он проговорил это «мама» почти прежним своим голосом. — Ты с топором стоишь, как стражник… Руку подняла… — он снова засмеялся тихонько и дробно… — Настоящая Юдифь с мечом… еще голову мне отрубишь… — пока он произносил это, голос его посерьезнел.
— Не говори такое, сынонька! Зачем ты такое страшное говоришь? — она быстро опустила руку.
— Ну-у! Не сердись, я шучу… — он снова закрыл глаза, и руку спрятал под одеяло.
— Давай я покормлю тебя, а после еще отдохнешь. Надо тебе полдник приготовить…
— Полдник? Сейчас день?
Она поняла, что этот, казалось бы, странный вопрос имеет отношение к тому страшному, плохому, что Андреас думает о себе. И она поспешила ответить.
— Да, миленький, сейчас день. Время полдничать…
— А я вернулся… когда?
Она снова заговорила внятно и терпеливо и спокойно:
— Ты вчера днем пошел к отцу. Вечером я вдруг стала тревожиться. Вышла, а ты у лестницы лежишь без памяти… Я позвала на помощь Клаппера и его слугу, перенесли тебя в домой. Лекаря позвали. И сегодня он снова придет… Вот и лекарь вчера видел тебя…
— Зачем я пошел к отцу?
— Не знаю, сынонька. Он, кажется, пригласил тебя… — она полагала, что приглашение было связано с предстоящей свадьбой, но сейчас покривила душой и ничего об этом не сказала Андреасу. Он ни слова не говорил о свадьбе, о невесте. И у нее вдруг возникла какая-то детская надежда, что он совсем раздумал. Свадьбы никакой не будет, они снова будут вдвоем — он и она. Как она будет беречь его! Пылинке не даст на него упасть!..
— Не помню, о чем я говорил с отцом…
— А хоть что-нибудь помнишь? — осторожно спросила мать.
— Да. Мы обедали… кажется, он что-то хотел мне подарить… я не брал… Нет, вроде больше ничего…
Елена почувствовала, что он чего-то не договаривает. Она не хотела выспрашивать. Наверное, за обедом была эта его мачеха со своей дочерью… Тоже, может быть, они что-то сказали Андреасу, обидели его…
— Знаешь что, мама, — по голосу его чувствовалось, что он решился на что-то, что совсем недавно еще пугало его. — Надо послать кого-нибудь в дом отца, узнать, все ли там в порядке…
На какой-то миг Елена засомневалась. А вдруг и вправду что-то случилось? Вдруг не следует делать то, о чем сейчас просит Андреас? Вдруг это плохо будет для Андреаса?..
— Кого я пошлю? — неуверенно сказала она.
— Да хотя бы слугу Клаппера попроси… Или нет, пойди сама! — он не мог не заметить ее протестующий жест. — Сделай это для меня, мама!..
Она поколебалась мгновение. Она понимала, что должна исполнить его просьбу.
— Я пойду. Но мне очень беспокойно оставлять тебя.
— Да я знаю, ты, как ветер, помчишься, и скоро будешь назад, — он улыбнулся.
Надо было исполнить его желание. Это успокоит его.
— А если лекарь придет?
— Думаю, рано еще. Ну а придет один раз, так придет и снова…
— Я сначала накормлю тебя.
— Нет, сначала пойди, прошу тебя!
— Но ты же голодный, ослабнешь совсем… Ты давно ел…
— Не ослабну, мне уже лучше. И жара больше нет. Я посплю пока. А ты скоро вернешься.
Елена отнесла топорик на кухню, накинула плащ и пошла в дом отца Андреаса. Дверь своего жилища она заперла на ключ.
С тех пор, как маленький Андреас прибежал в дом отца, и ей пришлось идти за ним, она больше в этом доме не была. Но заметила, что сейчас не так уж и тревожится. Конечно, дверь ей откроет служанка; она скажет служанке, что сын прислал ее узнать, здоров ли отец… Никаких унижений она не боится, сейчас ее единственная тревога — здоровье Андреаса.
Она шла быстро, почти бежала. Было холодно, но снегопада не было. Еще продолжались праздники и сейчас, днем, на улицах было мало народа, все ели и развлекались по домам. Она подошла к дому отца Андреаса и взялась за дверной молоточек. И вправду дверь открыла служанка. Елена сразу сказала, что ее послал сын господина Франка — справиться о здоровье отца…
То, что сказала ей служанка, было обыденно и странно. Но, конечно, Андреас здесь ни при чем. Служанка знала, конечно, что он вчера приходил к отцу, что отец приглашал его; но служанка и не думала полагать, что Андреас как-то причастен к происшедшему… Елену служанка в лицо не знала. И Елена не стала ей ничего говорить о себе.
Обратно Елена шла еще быстрее. Она торопилась к Андреасу. Что же касается происшедшего, то она твердо решила пока ничего не говорить Андреасу. При этом она рассуждала следующим образом: ведь важно то, что Андреас ни к чему плохому не причастен, а в этом как раз никаких сомнений нет; и потому незачем понапрасну тревожить Андреаса рассказом о том, что же произошло. Пусть пока не знает. Он ведь такой добрый, такой чувствительный; и сейчас он болен и слаб; он станет обвинять себя понапрасну; говорить, что в чем-то и он виноват, потому что… Станет придумывать разные обвинения для себя… Нет, пока он болен, он не должен знать…