До этого момента.
Прикосновения, поглаживания, сменяющиеся поцелуями, то бережными, то чересчур откровенными на мой неискушенный взгляд. Дыхание сбилось, все чаще срываясь громкими вздохами. Тело словно само собой выгибалось навстречу, пальцы сжимали покрывало, запах тумана ложился сетью тонкой, незримой.
Ощущение ладони на внутренней стороне бедра вырвало вдруг из зыбкого туманного плена. Я вздрогнула, открыла глаза и, приподнявшись, попыталась перехватить мужскую руку. Он же не собирается проверять, действительно ли я невинна?
На запястье сомкнулись пальцы, и Нордан осторожно отвел мою руку, уложил меня обратно на покрывало. Несколько секунд всматривался в мое лицо и неожиданно нахмурился.
— Найду — убью.
— К-кого? — не Шадора же он имеет в виду?
— Ты прекрасно поняла, кого, — дыхание на моих губах и смягчившийся голос. — Тише, котенок, тише.
Ладонь вернулась на прежнее место, продолжая прерванное было движение. Мой удивленный вскрик Нордан заглушил поцелуем, продолжая касаться там и так, как я раньше и предположить не могла. Заставляя с каждым ударом сердца все отчаяннее желать запретного, неизведанного. Усиливая многократно томление в теле и жар внизу живота.
Я подняла руки, скользнула нерешительно подушечками пальцев по мужским плечам, спине, впервые позволив себе прикоснуться самой. Появившийся кисло-сладкий привкус нетерпения в ответ на мои неловкие действия не испугал. Не знаю, где остался страх, в какой момент я забыла о необходимости бояться. И когда Нордан чуть отстранился, всколыхнулось разочарование.
— Придется потерпеть. — Мужчина перехватил мои руки, прижал за запястья к подушке над головой.
Я давно ждала. Готовилась, пусть бы и мысленно. Но все равно вспышка боли стала неожиданностью, вынудившей забарахтаться бессильно в сетях тумана и мужских руках. Нордан замер. Наверное, сейчас вполне допустимо уже в который раз закрыть глаза, однако я не смогла отвести взгляда от темной льдистой глубины, пристально следивший за выражением моего лица. Движение вперед, и я закусила губу. Ритмичное, неспешное поначалу. Ладонь, сжимающая мое бедро, иногда чуть сильнее, чем следовало бы, рискуя оставить отпечаток на коже. Ускоряющийся темп. Теперь почти по плану. И даже терпимо. Думала, будет хуже.
Ожидание, тянущее, неизвестное. Чего именно — я и сама не могла сказать точно. Возможно, вернуться обратно в туман, укрыться пуховым снежным одеялом, прячущим столько тепла под холодной толщей. Раствориться в забытьи темных глаз.
А потом все закончилось, сразу и вдруг. Для меня, по крайней мере.
Хриплый полустон-полурык возле моего уха. Минуту-другую Нордан, не двигаясь, держал меня в объятиях, прижавшись щекой к моей щеке, дыша тяжело, прерывисто, затем откатился. Я сосредоточила взгляд на потолке, пытаясь осознать произошедшее.
Я была с мужчиной. И Серебряная отвернулась от меня, как отворачивалась от других падших жриц. А я… мне нравилось. Не все, но многое. Я отвечала — даже с моей неопытностью очевидно, что совершенно неумело и несерьезно, однако не лежала неподвижно вопреки собственному решению. Получала удовольствие от поцелуев и ласк мужчины, который несколько дней назад едва не изнасиловал меня в столовой. Который оскорблял меня, угрожал, передаривал как ненужную вещь, укусил, в конце концов. Который предоставил мне иллюзорный выбор и не принял моего отказа. Я бы поняла, если бы мне понравилось с Дрэйком, но с Норданом?!
Я села, поправила лиф платья, натягивая бретельки на плечи. От осознания содеянного руки тряслись сильнее, чем после приснопамятной столовой. На внутренней стороне бедер кровь, на подоле сорочки тоже. Не удивлюсь, если и платье испачкалось. Я встала с кровати, избегая смотреть на мужчину, но остро чувствуя спиной его взгляд, напряженный, выжидающий, колючий. Одернула платье, морщась от неприятных саднящих ощущений, и направилась к выходу. По пути наступила на что-то мягкое, глянула себе под ноги. Черная рубашка. И мое белье. А мне казалось, что ниже падать уже некуда.
Быстро наклонившись, с горящим от смущения лицом, схватила кружевной комок, вышла из спальни.
— Ванная вообще-то там, — полетело мне в спину.
Благодарю, но я лучше своей воспользуюсь.
Гостиную я пересекла торопливо, выскочила за дверь, радуясь, что не заперто. Поднялась на третий этаж, проскользнула в свою комнату и повернула ключ в замке. Постояла перед створкой, с тревогой прислушиваясь к тишине в коридоре. И лишь затем прошла в ванную. Привела себя в порядок, переоделась в штаны и длинную тунику — Лиссет говорила, что в империи сейчас это модно. Платье испорчено, неизвестно, получится ли вывести пятно обычными средствами, а сияние…
Надо привыкать, что дара богини больше нет. Или забыть. Постараться забыть. Я хотела попробовать, чтобы убедиться наверняка, но не смогла. Несколько раз поднимала руки, смотрела на собственные дрожащие пальцы и опускала. Страшно даже думать, жутко до холода внутри представлять, что сияния нет, а попытаться и осознать потерю окончательно казалось последним шагом в пустоту, вынесением смертного приговора.
Усидеть в комнате я не смогла. Спустилась вниз, вышла из дома и направилась в сад. День в разгаре и в саду я еще ни разу не была. Задерживать меня некому — встретившаяся в холле горничная лишь посмотрела с любопытством и отвела глаза, торопясь поскорее уйти по своим делам.
Садовник в штат обслуживающего персонала определенно не входил. Небольшой сад за домом зарос и одичал, усыпав мощеные серой плиткой дорожки старой листвой и сухими ветками, протянувшись давно не видевшими стрижки кустами жимолости, барбариса и жасмина, раскинувшись клумбами с сорняками. В глубине сад скрывал беседку, квадратную, деревянную, потемневшую от времени и непогоды. Я поднялась по двум ступенькам внутрь, села на узкую скамейку. Напротив вторая и маленький круглый стол посередине. За деревьями виднелась черная ограда особняка.
Не знаю, сколько времени я просидела, глядя в пустоту перед собой. Стараясь не думать ни о чем важном, тревожном, только о незначительном. Вспоминала мой старый дом в кольце ухоженного садика — мама любила цветы. Кота, серого в черную полоску, с белыми лапами, животом и манишкой. Библиотеку. Папу, иногда допоздна засиживающегося в своей лаборатории, работающего то над новым заказом, то над своими исследованиями. Бабушку со стороны папы, приезжающую нечасто, но неизменно неодобрительно поджимающую губы при виде мамы. Обрывки фраз за закрытыми дверями.
Дурная кровь. Так говорила бабушка о моей маме. И предостерегала папу, что прорастет однажды семя нечестивое и в дочери его.
Проросло.
А теперь погиб росток.
— Сая?!
В беседку ворвался рыжий вихрь, выдергивая из воспоминаний.
— Сая? — Лиссет склонилась ко мне, разглядывая обеспокоенно. На ведущей к беседке дорожке замерла Пенелопа, словно не решаясь подойти ближе. — Я решила позвать тебя на прогулку, приезжаю, а мне никто внятно не может объяснить, где ты есть, но, главное, что в комнате тебя нет. — Лисица посмотрела недовольно на Пенелопу. — И чего она тут стоит? Честь, что ли, твою охраняет?
— Нечего уже охранять, — бросила я в сердцах.
— То есть? — Лиссет нахмурилась, втянула воздух. — О. — Села рядом, вглядываясь в меня. — О-о. Он…
Нам не надо произносить имени вслух, чтобы догадаться, о ком речь. Не надо заканчивать фразы, чтобы понять друг друга.
— Нет. Он был… мягок.
— А твой…
— Не знаю. Я не могу… боюсь.
— Для меня твой запах не изменился пока, хотя запах Нордана на тебе несколько сбивает с толку. Ты сама-то в порядке?
— Да. Физически да.
— Тогда поехали. — Лиссет встала. — Нечего сидеть тут и киснуть.
— Куда?
— В Центральный столичный парк. Нормально там, конечно, не побегаешь, лапы не разомнешь, не поохотишься, но хоть чинно погуляем.
Я поднялась, вышла вместе с лисицей из беседки. Пенелопа преградила нам дорогу.
— Вы уезжаете?
— Да, на прогулку в Центральный парк, — подтвердила Лиссет. — Вдвоем. Какие-то проблемы?
— Как бы я ни относилась к этим вопросам, но Сае нужно разрешение… хозяина, прежде чем куда-либо отправляться, — напомнила Пенелопа осторожно.
— Запиши на мой счет. При первой же удобной возможности я всенепременно спрошу разрешение у кого-то из наших мальчиков, — заверила лисица и, взяв меня за руку, обошла домоправительницу.
Даже если Пенелопа и хотела что-то возразить, вслух девушка ничего не сказала. И территорию особняка мы покинули беспрепятственно.
Парк, раскинувшийся на берегу реки Эллоры, что дала название и городу вокруг, и целой империи, огромен. Тянулся во все стороны бесчисленными аллеями и дорогами, узкими для пешеходов и широкими для конных экипажей, деревьями и лужайками, скамейками и изящными беседками. Плавно изгибающаяся набережная кажется бесконечной. Идешь, идешь, а теряющийся в дымке императорский дворец, куда выходила одна сторона парка, не приближается, по-прежнему оставаясь призрачным миражем вдали.
Нет девственности, нет запаха, нет проблем.
Девственности нет.
Запах или исчез, или должен исчезнуть.
Нордан, получив желаемое, успокоится и потеряет ко мне интерес.
О возможной реакции Дрэйка думать не хотелось.
И что остается мне?
— Знаешь, я решила озадачиться твоим клеймом и повышенным вниманием лучшего друга Валерии к тебе.
— Ты о Пушке?
— О нем, родимом. И вот что я нашла в книгах и старых летописях. В давние времена, когда жриц Серебряной богини было больше и были они сильнее, двуглавые псы служили им верой и правдой на протяжении не одного поколения и, как написано, не было стражей надежнее и преданнее.
— Я тоже читала об этом.
Истории о мире, ныне не существующем.
По речной глади плыл степенно маленький белый корабль с пестрым тентом на верхней палубе. И солнце выстилало ему путь серебром.
— Совершенно очевидно, что Пушок тех времен не застал.