— Наше вечное напоминание, — задумчиво произнес Рейнхарт, перехватив мой взгляд. — Перстни дарованы нам богами. Символ и память, подобно знакам на нашей коже. Золото как символ бога, мужского начала и солнца.
— И серебро как символ богини, женского начала и луны, — прошептала я.
В глазах большинства присутствующих непонимание и лишь Катаринна хмурится едва заметно.
— Простейший символизм, — Рейнхарт улыбнулся одобрительно, и я почувствовала, как напрягся, подобрался рядом Нордан. — За столько веков я так и не пришел к определенному выводу: к добру или к худу, что на него мало кто обращает внимание?
Мы действительно связаны. Не только я, Нордан и Дрэйк, но мы все — те, кто вступили в братство, и одаренные милостью Серебряной. И знак связи этой всегда находился перед нашими глазами, если бы кто-то дал себе труд задуматься об истинном назначении перстня.
— Его императорское величество, безусловно, правы, — заговорил Дрэйк. — Отложим светские формальности и перейдем к делу. Пусть присутствующие и забудут завтра о событиях этого вечера, однако не думаю, что уместно их задерживать, а также обсуждать наши дела в присутствии дам. — Дрэйк поднялся из-за стола, склонил почтительно голову перед императрицей.
— Опасаешься ранить юное наивное сердечко своей игрушки? — словно невзначай уточнил старший, вставая.
— Беседы такого рода не предназначены для ушей леди, поэтому не стоит утомлять дам скучными мужскими разговорами, — возразил Дрэйк уклончиво, игнорируя заброшенную наживку.
Катаринна протянула Рейнхарту руку, и мужчина запечатлел поцелуй на женских пальчиках, несколько более долгий, чем того требовали приличия. И я, следуя примеру остальных, поторопившихся отвести взгляд, отвернулась, не желая ничего знать о личной жизни правительницы чужой мне страны. Страны, завоевавшей, уничтожившей мою родину.
Мужчины ушли через другую дверь. Нордан нащупал мою руку, лежащую под столом на колене, сжал предупреждающе.
Несколько минут тишины. Вспышка молнии за высокими окнами, новый раскат грома вдогонку.
— Нордан, мне показалось, твоя — или, правильнее сказать, ваша? — спутница не притронулась к вину и ничего почти не съела, — заметила Катаринна наконец.
— Айшель переволновалась, — пояснил Нордан. — Все-таки не каждый день оказываешься в обществе змей с голубой кровью.
— Поэтому она позволила себе находиться в столь вульгарном наряде в присутствии членов императорской семьи? Впрочем, я рада, что моя дочь отныне будет избавлена от пагубного влияния вашей маленькой феосски. Подумать только, сразу двое мужчин. Да это просто неслыханно! Хотя я всегда говорила, что за чересчур строгой моралью Феоссии скрываются тлен, разврат и потакание самым низменным человеческим желаниям.
Одна из женщин хихикнула услужливо, вымученно.
— Тем и хороша Эллорийская империя — она-то даже не пытается прикрыться моралью. Или хоть чем-нибудь, — возразил Нордан насмешливо. — А с другой стороны, зачем маскировать какой-то там моралью дорогой и доходный бордель?
Сияние молнии, белой, неожиданной яркой, затопило столовую. Свет люстры погас, во вспышке мелькнуло нечто блестящее, стальное, перехваченное рукой Нордана возле самой моей груди. Быстрое, едва отмеченное мной движение, и мужчина метнул предмет обратно через стол. Сияние истаяло, погрузив помещение в темноту, оглушающий рокот грома поглотил женский вскрик, визг, скрежет ножек резко отодвигаемых стульев.
Нордан встал, не отпуская моей руки, увлекая за собой назад, прочь от стола. Сжал вновь мои пальцы, поднес к губам. Я ощутила легкий поцелуй, ощутила, как мужчина коснулся большим пальцем ободка кольца. Несмотря на клубящуюся духоту, вокруг нас поднялся холод волной, щекоча кожу внезапным контрастом. Мою талию обвила рука, но рука чужая и одновременно Нордан разжал пальцы, отпуская меня.
— Только, чур, не визжать и не драться, это свои, — прозвучал рядом тихий голос Бевана.
В столовой смешивается, бьется полумрак, крики, паника. Становится все холоднее и — немного светлее ото льда, стремительно покрывающего пол, предметы обстановки, разрастающегося с голодным хрустом. Прежде, чем Беван уводит меня в коридор, я замечаю, как люди — и Октавиан, и господа, и лакеи, — сгрудились по другую сторону стола, отступая вынужденно к окнам, как Катаринна склонилась к сидящей на полу Хейзел, из окровавленного плеча которой торчал столовый нож.
Беван закрыл дверь, потащил меня бегом по темному коридору — похоже, свет выключился не только в столовой, а может, и во всем дворце.
— А как же Норд? — Я оглянулась на оставшуюся позади дверь, понимая, что Нордан за нами не последовал.
— Норд не маленький, сам справится. А вот нам надо поторопиться, пока сюда по тревоге не сбежалась вся императорская гвардия с собачонками Рейнхарта во главе.
— Но мы не можем оставить там Норда!
— Можем. И оставим.
Я попыталась остановиться, попыталась вырваться из рук Бевана, но мужчина даже шага не замедлил.
— Ради Кары, Айшель, мне что, перекинуть тебя через плечо и так нести?
Но я не могу… не могу бросить там Нордана! А если с ним что-то сделают? И, скорее всего, сделают наверняка?
Пол дрогнул. Резко, сильно, словно к грозе присоединилось землетрясение. Беван все же остановился, пошатнулся, обнял меня крепче, не позволяя упасть.
— Беван-Беван. — Рейнхарт перед нами, вышел бесшумно из черноты у стены — должно быть, обогнал, воспользовавшись соединенными между собой комнатами или теми тайными ходами, о которых упоминал Нордан. — Я, разумеется, предполагал, что однажды твоя… любвеобильность не доведет тебя до добра, но никак не ожидал, что и ты падешь жертвой этой болезни.
В коридоре стало светло вдруг. От пламени, вспыхнувшего позади нас, разогнавшего черноту вдоль стены и в простенках между окнами по другую сторону. Мне не надо оборачиваться, чтобы узнать, кто отрезал нам путь к отступлению, и я лишь молю богиню, чтобы и это было частью плана Дрэйка.
— Признаться, Катаринна искренне удивилась, когда я рассказал о корне и причине наших нынешних проблем, — во взгляде Рейнхарта сплетались скучающее любопытство, царапающая брезгливость и цепкое ожидание. — По ее мнению, оно, вернее, она того определенно не стоит. Без отравляющего запаха, без проклятого влияния на нас ни один из вас не задержал бы своего внимания на этой девчонке дольше, чем на пару часов.
— Но вы же сами запрещаете привязанности. И при этом не скрываете своих… — я запнулась, не зная, как назвать отношения Рейнхарта и императрицы.
— Любовниц нам иметь не запрещено, — напомнил Беван. — Во всех смыслах иметь. И как-то я сильно сомневаюсь, чтобы в данном случае речь шла о великих чувствах. Так, деловое партнерство, немного секса на досуге. Совмещают приятное с полезным. Октавиан все равно скоро умрет, а Валерия слишком юна и неопытна, чтобы править самостоятельно. При данном раскладе Катаринна самый подходящий кандидат на роль делового партнера, тем более она сама к этому стремилась едва ли не с первых дней своего замужества. По крайней мере, пока она считает себя именно равноправным партнером. Так-то вот, Шелли-малышка.
Но едва императрица потеряет прежнюю свою значимость, ценность для братства, для Рейнхарта, и от Катаринны избавятся без малейших сожалений, как избавились от многих других до нее.
— Что ж, — старший посмотрел мимо нас, — мне отрадно было слышать, что ты согласился на мое предложение, но я учил вас, что слова подчас пусты и лживы.
Я обернулась все же, отметив мельком, что на Беване костюм лакея.
Пламя, пляшущее над поднятой ладонью Дрэйка, бросало красноватые отблески на его лицо, застывшее знакомой равнодушной маской, отражалось рыжими язычками в глазах.
— Привязка не позволит мне причинить ей какой-либо вред, — возразил Дрэйк странно холодным, чужим будто голосом.
— А я и не говорю о вашей лунной.
Вспышка за окнами. Раскат грома.
Беван неожиданно отпустил меня, повернулся боком к каждому противнику, глядя поочередно то на одного собрата, то на другого.
— То есть даже Норда убивать вы не собираетесь, а меня, значит, можно? В гробу я видел это ваше братство так называемое. — Беван движением резким, стремительным снял свой перстень, дернул рукава одежды, обнажая запястье.
Я отшатнулась в растерянности от мужчины, а Беван прокусил собственное запястье, мазнул перстнем по потекшей из ранок крови.
— Да, ты постоянно повторял нам, что слова пусты и лживы. Бессмысленны все те клятвы, которые мы приносили перед тем, как возложить на ваш алтарь нашу прежнюю жизнь и свободу. Мы обещали вечно служить не столько богам, сколько братству, каким бы оно ни было, какие бы жертвы ни заставляло ему приносить. Но много ли стоят нынче эти клятвы? Особенно если они изначально ничего, по сути, не значили?
Несколько тяжелых капель крови упали на пол. Беван улыбнулся бесшабашно, предвкушающе, чуть безумно даже. В голубых глазах недоверие настороженное, пристальное, ищущее подвох в происходящем. В огненных — тень искреннего удивления, недоумения, и я понимаю, что в плане Дрэйка такого пункта не было.
— Кровь — дело другое, — продолжил Беван невозмутимо. — Каждый из нас приносил не только клятву, но и свою кровь. Сначала ту, которая текла в наших жилах с рождения, по окончанию ритуала — новую, измененную. Ядовитую. — Мужчина повертел в руке покрытый алыми разводами перстень, рассматривая его внимательно, задумчиво. — Пред ликом богов и перед свидетелями я отказываюсь от клятв и обещаний, когда-либо принесенных братству. Отказываюсь от обязательств, возложенных братством на меня. Отказываюсь от круга и бессмертия, которое он несет с собой. Идите вы к Диргу, короче. — Беван с размаху швырнул перстень под ноги Рейнхарту. — Вот моя кровь откупом. И не беспокойтесь по поводу богов. С ними я как-нибудь сам разберусь.
Смотрю растерянно на мужчину передо мной, улыбающегося как ни в чем не бывало. Будто не он только что заявил о своем намерении покинуть братство. Будто не он отбросил символ Тринадцати небрежным жестом, словно ненужную безделушку.