– Толково придумал, Баная. Встретим наезжего доку достойно. А что нам остается, коли нет царя над народом? А всякий царек глядит и судит со своего бугорка!
2
Атар-Имри – человек положительный. Ему на вид лет этак сорок пять. Он женат и почти счастлив в супружестве. Почему “почти”? Да потому, что богам не угодно было одарить чету отпрысками. Почему “богам”, а не Богу? Очень просто: Атар-Имри – язычник, как и все жители Иевуса, и поклоняется многим божествам. Впрочем, сей изъян не убавляет и тютельки от сыскного мастерства его.
Говорят, Атар-Имри происхождения простого. Наверное, поэтому он не заносчив и не спесив. Порой бывает вспыльчив, а то и груб. Подозреваемый, который врет ему, – рискует получить изрядную затрещину от человека сильного с тяжелой рукой. Он честен, нелицеприятен и к слабому милосерден. Острый ум и тонкое чутье на доброе и злое принесли широкую известность дознавателю из Иевуса.
Выслушав внимательно обоих старейшин, Атар-Имри потребовал себе колесницу для разъездов и заручился обещанием получать в подкрепление вооруженных воинов всякий раз, когда продиктуют обстоятельства. Крепким рукопожатием был скреплен договор одного язычника и двух иудеев.
– Он отлично изъясняется по-нашему, – сказал Бнаяу, когда Атар-Имри отправился осматривать колесницу и знакомиться с кучером.
– Он понимает и сочувствует, – поддержал Баная, многозначительно подняв вверх указательный палец, – удивительно весьма, как умен и благороден может быть человек, ни разу не слыхавший речей мудрецов наших!
3
– Отец, я в глазок глянула – за дверью чужак какой-то. Стучит настойчиво. Странный. Я боюсь открывать!
– Обожди, дочка, я сам впущу его.
Хозяин отворил дверь. Перед ним стоял незнакомец, глядел доброжелательно.
– Я – Атар-Имри, – представился вошедший, – я гланый дознаватель города Иевуса. Старейшины Гивы поручили мне расследовать преступление, о котором ты несомненно знаешь.
– Я – Менахем, крестьянин местный, а это – дочь моя, Наама.
– Слышал уже. Неспроста я к тебе явился, сам знаешь почему.
– Проходи в горницу, занимай место у стола, Атар-Имри, – с привычным гостеприимством пригласил Менахем, – что желаешь пить – молоко козье или вино белое?
– Кружку вина, пожалуй. Какой запах аппетитный струит очаг твой! – заметил гость, усаживаясь на лавку.
– Дочка пряники испекла. Как раз поспели! Уважишь?
– Не откажусь, Менахем, спасибо. Вижу: не зря твое хлебосольство по городу вашему славится!
– Неси-ка, Наама, вино да горяченьких пряников гостю! Ешь, угощайся, Атар-Имри, не робей, пряники медом смазывай!
– Благодарю. Перейдем к делу, Менахем. Рассказывай, каких гостей в дом привел, и что потом случилось. Говори правду и без утайки.
– Я возвращался с поля вечером. Темнело. Вижу, стоят на площади двое мужчин и женщина, не городские, им переночевать нужно. Расспросил их – кто такие, откуда идут и куда направляются. Взял путников к себе на ночлег.
– Как они назвались и что рассказали о себе?
– Левит Цадок с наложницей Диной и со слугой Яривом возвращались из Бейт-Лехема к себе домой на Эфраимову гору, – начал Менахем, – слуга, умный юноша, предложил завернуть в Иевус – там безопасно, потому как злоумышленникам не разгуляться, коли охранной службой управляет человек искусный!
Атар-Имри не был падок на лесть, но не имел ничего против лестных намеков. Он сдобрил очередной пряник хорошим количеством желтого ароматного яства, отхлебнул из кружки и спросил: “Отчего же эта троица предпочла Гиву?”
– Дело в том, что Цадок, как человек богобоязненный, не захотел входить в языческий город, предпочтя телесную опасность уступке духу – решение народом нашим уважаемое. Не сочти за обиду, дорогой Атар-Имри…
– Не сочту. Продолжай, Менахем.
– Мы поужинали и мирно беседовали при свете масляной лампы. Наама о чем-то шепталась с Яривом возле очага. Вдруг раздались с улицы крики. Недостойнейшие из горожан потребовали от меня выдать им моего гостя – они хотели познать его. Храбрый, доблестный Ярив успокоил нас. Он сказал мне, мол, взамен Цадока предложи горлопанам наложницу левита и дочь свою. Возникнет раздор меж негодяями, и тогда я выйду и разгоню их. Я поступил по его словам, но злодеи не послушали меня и освистали.
– А если бы послушали тебя? Ведь двух невинных женщин, одна из них дочь твоя, ты предлагал преступникам на растерзание!
– За Нааму я не страшился – она уроженка Гивы и никто не посмел бы ей вред причинить. А Дина… Она ведь не девица… Нет преступления хуже, чем честь мужскую поругать! А, главное, Ярив взялся защищать нас!
– Да, верно! Нельзя упускать из виду столь важную подробность. И что же случилось потом?
– Наама, принеси, дочка, еще вина и пряников, да нас с тобой не забудь. Так вот, потом, шепнув что-то Цадоку и сжавши в гневе кулаки, Ярив выскочил за дверь – не иначе, как воевать с подлецами! Крики не умолкали. Цадок выглянул на улицу и Ярива не увидел. Он подождал еще минуту-другую и сказал: “Зла не избежать, пусть свершится меньшее из двух!” И с этими словами он вывел Дину. Мы услыхали шум драки. Вскоре остались голоса двоих.
– Левиту этому известна мера зла, – заметил Атар-Имри, – весьма полезное знание…
– Я продолжаю. Утром Цадок отворил дверь, и мы увидали распростертую на пороге обессиленную Дину. Мерзавцы надругались над женщиной. Цадок спросил Дину о чем-то, я не слыхал ее ответа. Он увез ее домой.
– А что Ярив?
– О нем наша главная печаль! – восклинул Менахем, а Наама заплакала, – он пропал, боимся, не случилось ли несчастье, не погиб ли юноша в неравном бою?
– Отчего дочь твоя в слезах?
– Да ведь Ярив жених ей! Пока мы с Цадоком и Диной толковали о безделицах, молодые, сидя у огня, не теряли даром время – сговорились о женитьбе. Полюбили друг друга. В добрый путь! Но где же суженый? Всевышний, храни его и нас от беды!
– Будем уповать на милость богов. Благодарю вас, славные отец и дочь. И за угощение спасибо вам! – сказал на прощание Атар-Имри и покинул радушный дом.
4
“Пришло время ехать на Эфраимову гору, – подумал Атар-Имри, – наперед знаю, там ожидают меня интересные беседы.” Он растолкал дремавшего возницу. “Ну, дружище, ты готов отправиться в путь?” Кучер приданной Атару-Имри колесницы страшно обрадовался – конец скуке ожидания! “Конечно, мой господин!” – прозвучал бодрый ответ.
Атар-Имри почел за благо сперва потолковать с соседями Цадока. “Если они благонамеренны, – рассуждал он, – то я узнаю от них многое о левите и о причастных к нему. Никогда не лишне вперед подковаться перед встречей с героями преступлений!”
– Приветствую тебя, почтенный дознаватель! – раздался молодой голос за спиной Атара-Имри, – мы в поселении догадались, что приедешь к нам. Меня зовут Офир, а твое имя всем уж известно! Я сосед левита Цадока.
– Приветствую и я тебя, Офир, – воскликнул Атар-Имри, обрадованный столь кстати случившейся встрече, – я думаю, нам следует познакомиться поближе!
– Несомненно!
– Мир дому сему, и обитателям его – мир! – воскликнул гость, входя в жилище Офира.
– Дорогая супруга, этот человек по имени Атар-Имри прибыл из Иевуса, чтобы разбрать, кто больше и кто меньше виноват в деле Цадока, – представил Офир своей жене Офире вошедшего гостя.
– Господин устал с дороги? – спросила Офира, – чем желает подкрепиться?
– Благодарю! Я думаю, два-три солидных глотка красного вина прибавят мне сил.
– Кувшин и кружка на столе. Прошу наполнять без церемоний! – жестом показал Офир, приглашая к столу жену и гостя, а сам уселся напротив.
– Что еще объединяет молодых людей, кроме похожих имен?
– Еще? Любовь объединяет нас! Мы – молодожены! – выпалил Офир и обнял Офиру за талию, а Офира зарделась и облокатила голову на плечо Офиру.
– Я тронут и умилен. Примите лучшие мои пожелания.
– Спасибо! – в голос ответили оба.
– Но я пришел говорить с вами не о вашей, а о чужой любви. Уверен, вы догадываетесь о чьей. Для начала я бы хотел услышать, чем дышит Цадок.
– Мы уважаем левита за богобоязненность – он образец преданности вере, а если вдуматься, то следует признать, что он неколебимый однолюб! – убежденно вымолвил Офир.
– Ты раздуваешь его достоинства, Офир! – всплеснула руками Офира, – его богобоязненность сродни исступлению, и замечен в измене однолюб!
– Мне нужны подробности, – строго заметил Атар-Имри.
– Есть изъян в натуре Цадока, – признал Офир, – он непомерно склонен к винопитию, и Дина, которую он любил безмерно, не желала мириться с этой слабостью.
– А еще Дина упрекала Цадока за чрезмерное увлечение молитвами. Бедняжка хотела его внимания к себе, а не к Богу! – добавила Офира.
– Короче, не мирясь и упрекая, Дина лишила Цадока своих ласк и уподобилась блуднице в надежде наказать и образумить. Раненый в самое сердце левит отправил наложницу к ее отцу, – продолжил Офир.
– Сердечная рана твоего праведника быстро затянулась и он утешился с другой! – поспешила возразить Офира.
– Не надо упрощать, Офира! Кому под силу долго сносить одиночество?
– Согласна, Офир! Ни вино, ни молитва не заменяли ему лобзаний!
– Кто эта другая женщина? – спросил Атар-Имри.
– Ее имя Мерав. Она живет неподалеку. Она беззаветно полюбила Цадока…
– Как кошка! – вставила Офира.
– Мерав ненавидит Дину, – продолжил Офир, – и, я уверен, рада будет ее смерти. В последнее время Цадок охладел к Мерав. Он скучал по Дине. Он не мог жить без нее. Возможно, и она раскаялась в легкомыслии. Не в силах противиться воле чувств, он решился вернуть ее. Мерав сходила с ума от ревности, но не вызволить из плена сердце любимого…
– Расскажите о семье Мерав, – потребовал Атар-Имри.