Не хотелось уходить с палубы. После тюрьмы, от которой Владимир Ильич так счастливо отделался, он шутя говорил родным, что еще больше полюбил свежий воздух. «Уж больно было грязно и противно в камере, — рассказывал он. — Пирамидова бы туда». Родные уже не чаяли видеть Владимира Ильича и считали чудом его избавление из лап охранки.
Перед отъездом в Уфу Владимир Ильич успел повидаться с Лепешинским. Тот расстался наконец с Сибирью и прежде всего примчался в Подольск к Владимиру Ильичу. Девочка выздоровела и теперь вместе с матерью жила у родичей где-то под Могилевом. Пантелеймон Николаевич ходил вместе с Владимиром Ильичем купаться на Пахру и радовался жизни так шумно, что посторонние люди дивились: взрослый мужчина, с бородой — и так веселится. Бросаясь с берега в воду, он подымал водопады брызг.
Конечно, он с радостью принял предложение Владимира Ильича стать агентом «Искры» в Пскове, тем более Владимир Ильич перед отъездом оттуда успел договориться с местными статистиками, что те помогут Лепешинскому устроиться на работу. Владимир Ильич даже об этом подумал. Пантелеймон Николаевич был растроган.
— Вы великий организатор, право! — басил он, прощаясь с Владимиром Ильичем перед отъездом в Псков. — Ну, раз вы меня туда посадили, то уж постараюсь, чтоб Псков не отстал от остальной России по части искровства. Да, будем это называть искровством!
Искровство… Искровский дух. Газеты еще не было, а он уже давал себя знать.
По дороге в Уфу Владимир Ильич сделал остановку в Нижнем Новгороде. Тут снова был у Владимира Ильича разговор с единомышленниками. Нижегородцы дали согласие помогать «Искре».
Правильно! Замечательно! Все, кого он считал нужным посвятить в план задуманного «предприятия», горячо одобряли: да, это единственный путь! Газета, если ее удастся поставить так, как задумано, — с сетью агентов в России, с тайными типографиями, которые будут с матриц печатать «Искру», станет как бы строительными лесами для создания единой партии.
Из номера в номер газета будет бить по самодержавию и будить в рабочих массах революционное сознание. И придет час, когда разрозненные сейчас социал-демократы соберутся на съезд и примут программу борьбы за новую Россию.
И выработает эту программу та же «Искра».
Широкий размах замысла Владимира Ильича поражал.
Куда Владимир Ильич ни приезжал, всюду вокруг него собирались люди. Так было в первый его приезд в Уфу после ссылки, то же повторилось и сейчас.
В Уфе Владимир Ильич не успел и одного дня провести вдвоем с Надеждой Константиновной. Только они с утра решат пойти после завтрака вместе в сад или на реку, как раздавался стук в дверь. Появлялся Крохмаль, с ним приходили другие местные социал-демократы из ссыльных, и начинались деловые разговоры и обсуждения чуть не до вечера.
Забывались и завтрак, и река, и обед.
Крохмаль брался организовать искровскую группу в Киеве, куда он предполагал вернуться по истечении срока ссылки. Оставалось ему уже немного.
Создание искровских групп, на которые будет опираться газета, занимало первостепенное место в плане Владимира Ильича. Это будут своеобразные центры сплочения сил партии, первые кирпичи, положенные в ее фундамент. Во главе таких групп встанут лучшие и наиболее стойкие профессионалы-революционеры.
— В Киеве я всех знаю и все сделаю, — уверял Крохмаль. — Киев не подкачает.
— Вы говорите о Киеве так, словно являетесь его губернатором, — шутил Владимир Ильич.
— А как вы относитесь к майским событиям в Харькове? — спрашивал Крохмаль. — Как марксист я скажу, что это явный шаг вперед в нашем рабочем движении на юге. А вы как считаете?
Владимир Ильич с улыбкой отвечал:
— Как марксист я тоже так считаю. Но это шаг вперед не только рабочего движения юга, а всей России.
В Харькове весной приключилось нечто небывалое.
Рабочие вышли отмечать свой майский праздник не в лесок, как бывало, как везде до сих пор делали, а на городские улицы. Не прячась, шли многолюдной колонной, пели революционные песни. Смельчаков нашлось тысячи. Вперед на городскую площадь! Пусть все видят — народ идет!..
Колонне преградили путь войска. Целый батальон пехоты бросили против безоружных демонстрантов, имевших в руках только красные флаги. Солдаты с винтовками стали окружать колонну.
На рабочих накинулись, многих арестовали.
На другое утро возмущенные рабочие вагонных и паровозных мастерских собрались во дворе мастерских, но к работе приступить не пожелали, пока не будут освобождены из-под ареста их товарищи.
Увещевать рабочих примчался сам губернатор. Но никакие уговоры и угрозы не помогли. В мастерских приступили к работе только тогда, когда были выпущены на свободу все арестованные участники маевки.
Итак, в России новый, XX век начинался массовыми уличными рабочими демонстрациями. Владимир Ильич видел в этом важное знамение времени. Вот он, взлет, его давно ждали. А Крохмаль как-то явно «местничал», хвастался «нашим югом» и утверждал, что пролетарский юг по численности и боевому духу «забьет» даже рабочий Питер.
— Нет, судари мои, настоящий бастион революции — это наш юг. Харьков, Киев, Екатеринослав.
— Ваш разговор напоминает мне спор листьев и корней в крыловской басне, — смеялся Владимир Ильич.
Присутствуя при его разговорах с уфимскими социал-демократами, Надежда Константиновна снова и снова с тихой радостью отмечала во Владимире Ильиче так нравившуюся ей черту: он словно не видел ничего мелкого в людях, а видел лишь то ценное, что в них есть.
Однажды вечером они все же улучили свободный часок и побродили вдвоем по берегу реки.
Вечер был ясный, лунный. Оглушительно квакали в заводях лягушки. На той стороне зажигались огоньки.
Владимир Ильич рассказывал Надежде Константиновне о том, что происходило в Пскове, о своих встречах с Засулич и Калмыковой, с Потресовым и Мартовым, обо всем, что успел сделать в Москве и Петербурге. В ряде крупных городов уже сколачиваются искровские группы. Теперь дело за газетой.
Узнав, что Калмыкова дала деньги на «Искру», Надежда Константиновна проговорила задумчиво:
— Я глубоко уважаю Александру Михайловну, но не кажется ли тебе, что удивительный узел получается, Володя. Создается чисто марксистская газета с далеко идущими планами для русского социал-демократического движения. А деньги на издание «Искры» дает вдова сенатора, хотя и революционно настроенная.
— Да, — отозвался Владимир Ильич. — Друзья и союзники не с луны валятся; они такие, какие есть. Важно другое: куда идет общее развитие дела, главное направление. А оно неизбежно ведет к тому, что с течением времени все возьмут в свои руки настоящие коренники нашего движения. Таких, как Бабушкин, Кржижановский, станет много-много.
— Глеб еще в Сибири?
— Там… И не скоро сможет вырваться оттуда, к сожалению. А ты интересный вопрос подняла, Надя. В том и вся суть: когда рабочий класс увидит, что для него значит «Искра», не понадобятся деньги Калмыковой. А Мартов и Потресов окажутся не единственными литераторами, на которых будет опираться наша газета.
— Как все сложно, — проговорила Надежда Константиновна. — Так хочется быть с тобой рядом, во всем помогать.
Он кивнул, глаза тепло блеснули.
— Так и будет, Надя. Кончишь ссылку, сразу приезжай.
Он рассказал, что Потресову, судя по его письмам из Берлина, удалось добиться поддержки в издании «Искры» у немецких социал-демократов. С их помощью отыскана подходящая типография в Лейпциге. Ее владелец готов наладить у себя тайное печатание «Искры». Но прежде чем начать выпуск «Искры», еще надо договориться в Женеве с плехановской группой «Освобождение труда».
Надежда Константиновна спросила:
— Володя, а ты уверен в том, что тебе удастся найти контакт с Плехановым и его группой?
Он озабоченно вздохнул. Надежда Константиновна насторожилась. «Значит, и сам беспокоится», — подумала она.
Группу «Освобождение труда» Владимир Ильич глубоко ценил. Особенно Плеханова.
Много лет назад преследуемая полицией кучка русских революционеров бежала в Женеву. Это были Плеханов, Аксельрод, Дейч, Засулич… Они основали за границей первую русскую марксистскую группу. Тянулись долгие годы эмиграции, и порой казалось, что взгляды, которые проповедует группа, почти не встречают отклика в России. Град нападок сыпался на Плеханова, ставшего из народника марксистом. И ему и другим членам группы было тяжело, очень тяжело. Голодали, но работали упорно и много и дали России первые марксистские труды. Последние деньги жертвовали на содержание типографии, на издание брошюр и переправку их в Россию. Сделала группа немало.
Но это было давно…
К пристани подходил пароход. Он протяжно гудел.
— Видишь ли, Надя, — сказал Владимир Ильич, когда гудок затих. — О «женевцах» мы в Пскове договорились так: в редакцию позовем, как теоретическую силу используем, но отдавать «Искру» совсем в их руки не станем. Мы решили предложить им быть равными соредакторами «Искры». Но самостоятельность нашей «литературной группы», как главного издателя «Искры», хотим обязательно сохранить.
— А Плеханов с этим согласится?
На реке сверкала и переливалась серебром взрябленная лунная дорожка. Владимир Ильич задумчиво смотрел вдаль и говорил Надежде Константиновне, что она затронула сложный и трудный вопрос. Видимо, решить его будет не просто.
— Все твердят одно: женевская группа сейчас очень далека от нашей русской практики… В этом вся их беда, Надя, им нельзя сейчас поручать «Искру», они ее завалят, превратят в очередной заграничный орган. Да и не под силу им будет, наконец, вести черновую редакторскую работу!
— Я понимаю, Володя. Но поймут ли это в Женеве?
— Не знаю, — откровенно сознался Владимир Ильич. — Надеюсь. Этого быть не может, чтобы Плеханов не согласился. Ведь мы зовем его на живое, настоящее дело. И тут все личное прочь. Я говорю о самолюбии и прочих щекотливых вещах. Идея, которую мы вкладываем в «Искру», — превыше всего! Это и Плеханов должен понять.