— Есть она и у нас, — похвастал Иван Васильевич. — Группа крепкая, весь Иваново-Вознесенский район охватывает. Только бы нам почаще да побольше газеток присылали.
Николай Эрнестович развел руками:
— Не так это просто, но, конечно, наладится. Пока доставка идет в чемоданах…
— А что передавал для меня Владимир Ильич? — спросил Иван Васильевич. — Что-нибудь говорил? Дел у него, я понимаю, много и без меня…
— Нет, нет, говорил! — подхватил Бауман. — Он как раз дал мне одно поручение именно к вам. Знаете, что наказывает Владимир Ильич всем отъезжающим в Россию? Окунись поглубже в жизнь, внимательнее изучай настроения, чем живут на местах. Скажите, товарищ Богдан, «Искра» всем понятна?
Вопрос задел Бабушкина за живое. Он уже слышал от некоторых «экономистски» настроенных подпольщиков, что «Искра»-де теоретически чересчур «высоко берет». Какие глупости! Иван Васильевич в упор посмотрел на Баумана:
— Редакцию упрекают, что рабочим непонятно?
Бауман кивнул.
Не говоря ни слова, Иван Васильевич размашисто шагнул в угол, где стояла его корзина, достал книгу «Жития святых» и начал осторожно вскрывать переплет. Скоро он извлек искусно запрятанные в картоне несколько коряво исписанных листков. Это были заметки иваново-вознесенских рабочих, организованные Бабушкиным для «Искры». Одну из заметок он развернул, пробежал ее глазами, ища какое-то место. Сейчас, сейчас. От негодования у Ивана Васильевича даже пылало лицо. И находятся такие, которые смеют обвинять редакцию «Искры», что она выпускает не ту газету, какая нужна? Ах, простофили! А может, и хуже — провокаторы! Вот он наконец нашел; глаза посветлели, потеплели.
— Слушайте, — сказал он Бауману. — Это пишет в «Искру» простой ткач из Орехово-Зуева: «Мы только тогда легче вздохнем, когда свергнем самодержавного тирана».
— Постойте, постойте, — протянул руку Николай Эрнестович. — Владимир Ильич очень просил узнать: «Искра»-то понятна рабочим?
— А вот вам… Прочитайте сами!
За этими словами Ивана Васильевича последовало еще одно неожиданное действие. Отдав Бауману все три заметки (собственно, это были простые письма в редакцию), он полез в карман и вытащил завернутые в чистую тряпочку деньги.
Через минуту все оказалось на столе. Бумажных ассигнаций не было — одно серебро и медь.
А Бауман уже читал в рабочей заметке:
«Газета «Искра» пишет про наше дело, она учит многое понимать. Рабочий народ теперь легко может загореться, уже все тлеет внизу, а «Искра» этому помогает. Наша касса решила четверть своих доходов отдавать на «Искру».
Бауман взволнованно заходил по комнате. Когда он уезжал из Мюнхена, Владимир Ильич просил его не поддаваться самообольщению, быть трезвым в оценке положения на местах. Владимир Ильич настаивал даже на своего рода экзамене. Взять, скажем, его передовицу из первого номера «Насущные задачи нашего движения» (срок прошел достаточный для усвоения) и проверить, все ли понятно в ней рабочим. Но письма, которые Бауман сейчас держал в руках, ясно говорили: главная мысль передовой статьи доходит до рабочего люда. И это стало еще яснее, когда Иван Васильевич рассказал, какие разговоры ведут рабочие, которым он читал «Искру», какие мысли их волнуют…
Вечером того же дня, после встречи с Бабушкиным в домике у Калужской заставы, Бауман отправил в Германию рабочие письма и корреспонденцию Бабушкина. Все было тщательно заделано в переплет той же книги «Жития святых», которую привез Бабушкин. Адрес на бандероли был не прямой на редакцию «Искры» — получателем значился господин Пинкау, фотограф, проживающий в Лейпциге.
На почте, принимая бандероль, спросили:
— Вложений в книге никаких нет?
— О нет, — улыбнулся Бауман. — Можете убедиться сами.
Чиновник, полистав сборник, зевнул.
— Да, все в порядке…
А Бабушкин дня два спустя опять шел пешком домой через Морозовский лес, отделявший Покров от Орехово-Зуева. На третий день в воскресенье утром в одной избенке, про которую действительно можно было сказать, что она стоит на курьих ножках, Бабушкин читал собравшемуся тут рабочему кружку второй номер «Искры».
В Мюнхене ждали Плеханова. И, хотя до его приезда еще оставалось больше десяти дней, Вера Ивановна уже волновалась, упрашивала всех непременно встретить Георгия Валентиновича на вокзале.
Всех… Да, теперь были в сборе почти все, кто мог и хотел постоянно работать вместе с Владимиром Ильичем в Мюнхене.
Недавно сюда приехал Мартов и с азартом прирожденного газетчика тоже окунулся в редакционные дела. Из России он выбрался легально, по паспорту, который ему удалось выхлопотать, сославшись на необходимость лечения на заграничных водах. Кроме Владимира Ильича, Засулич и Мартова, в Мюнхене, как предполагалось, будет постоянно жить и работать еще один соредактор «Искры» — Потресов, но его не было здесь. Правда, вернулся он из России давно, но, немного пожив в Мюнхене, скоро уехал лечиться в горный санаторий где-то в Швейцарии.
Зато большое подкрепление получила «Искра» в лице еще одного человека, который хоть и не был членом редакции, но на его помощь все рассчитывали и с нетерпением ждали. Со вчерашнего дня к постоянным мюнхенским работникам «Искры» присоединилась Надежда Константиновна. Добралась и она сюда наконец. Приключений в дороге у нее была масса, но, не дав себе и минуты передышки, Надежда Константиновна сразу взялась за работу. Ей предложили стать секретарем редакции «Искры», и она с радостью согласилась.
Маленькая колония «Искры» работала дружно, все были увлечены новым делом: за зиму и первые весенние месяцы вышло несколько номеров «Искры», и уже видно было, что газета имеет большой успех.
Служебного помещения редакция «Искры» не имела. Члены редакции работали у себя дома и для переговоров ходили друг к другу.
Об их пребывании в Мюнхене знали лишь посвященные. Жили под чужими фамилиями. Налаживалось печатание «Искры» в самом Мюнхене — тоже нелегально, без ведома германских властей. Но пока газета еще печаталась в Лейпциге. Выходила она раз в месяц и порой запаздывала. Составлять, набирать и печатать нелегальную газету было не просто. Непосредственных работников редакции всего трое, наборщик один, типографского шрифта (русского) в печатне Германа Рау хватало только на две страницы, и приходилось набирать и печатать «Искру» в два приема. Для устранения малейших неувязок колеси из Мюнхена в Лейпциг и обратно.
Время от времени из Лейпцига приезжал Блюменфельд, привозил гранки очередного номера, корректурные оттиски сверстанных полос.
Это был опытный наборщик, но по характеру человек своенравный и ворчливый.
По каждой статье, которая казалась ему неудачной или не соответствующей его взглядам, вступал в горячие споры, поднимал шум.
Являлся он прежде всего на квартиру к Засулич. Свою принадлежность к группе «Освобождение труда» он демонстративно этим подчеркивал. Затем, как бы исполнив свой долг, шел с гранками и полосами к Владимиру Ильичу, в маленькой квартирке которого почти обязательно заставал и Мартова. Скоро сюда являлась и Засулич.
— Блюменфельд, зачем вы просили меня прийти сюда? — спрашивала она у строптивого наборщика, видя, что работа над корректурой идет полным ходом. — Я нужна вам для присутствия, что ли?
— Для объективности, — отвечал Блюменфельд. — Вы тут представляете того, кто нас всех вдохновляет…
Он имел в виду Плеханова. С упрямством сектанта-духоборца он тащил Засулич на квартиру к Владимиру Ильичу для представительства от лица группы «Освобождение труда», хотя сам видел, что душа «Искры» — это именно Владимир Ильич, который с удивительным тактом втягивает всех в работу. Впрочем, в последнее время наборщик уже начинал сдавать позиции, — он все чаще обращался прямо к Владимиру Ильичу, минуя Засулич.
Мало-помалу Владимир Ильич подобрал и к этому человеку особый ключик. И тот уже не высказывался так самоуверенно, реже спорил, больше старался поглубже вникнуть в смысл искровских статей, которые он набирал.
— Вы человек железной логики, — говорил он Владимиру Ильичу, — и железной настойчивости. Качества, встречающиеся в таком сочетании в одном человеке не часто.
Вера Ивановна сама тоже проникалась все более возрастающим чувством уважения к человеку, с таким трудом создававшему «Искру» и с таким воодушевлением продолжающему каждый день кропотливо заниматься черновой работой в редакции. И всем он находил дело, и самой Вере Ивановне, и Мартову, и Плеханову, и Аксельроду, и даже Потресову, которому аккуратно посылает статьи для просмотра в швейцарский санаторий.
Ясный, лунный вечер. Мюнхен спит. Даже в эти весенние вечера местные жители ложатся рано. Во всем чинный порядок и размеренная по времени жизнь: в таком-то часу вставать, в таком-то уходить на покой. В десять вечера театры и концертные залы уже пустуют, на улицах почти нет прохожих.
Владимир Ильич сидит за столом у окна и пишет очередную статью для «Искры».
Окно раскрыто настежь. Ветерок доносит с улицы опьяняющий запах цветущих лип. Видно, как они шевелят черными лапами. Сияние луны делает причудливо сказочной игру света и теней в молодой листве.
Бьют часы. Без четверти двенадцать. Скорее бы утро. С почты доставят газеты, журналы, письма. Нетерпеливое ожидание утра давно вошло у Владимира Ильича в привычку.
В ссылке так было, в тюрьме. И здесь так же.
Да и как не ждать утра? Из России идут добрые вести.
Бурлит Россия. Скоро май, и можно ждать нового взлета революционной активности в Питере, Москве и других городах огромной империи, раскинувшейся почти на полсвета.
За стеною, в соседней комнате, слышны голоса Мартова и Засулич. Им давно пора разойтись по домам, но разве могут россияне ложиться рано? Разговор о делах кончен, а Юлий Осипович и Вера Ивановна все еще сидят. С ними там Надежда Константиновна и Анна Ильинична, ненадолго приехавшая в Мюнхен, чтобы повидаться с братом и Надеждой Константиновной, а заодно хоть чем-нибудь тоже помочь «Искре». У Анны хорошие связи с Москвой, и Владимир Ильич был вдвойне рад приезду старшей сестры.