Анна Ильинична, приехавшая в Мюнхен за несколько дней до Надежды Константиновны, сразу почувствовала, как сложны взаимоотношения Владимира Ильича с его коллегами по редакции «Искры». Нельзя было не заметить и того, как он заботлив и дружески расположен к ним, с каким тактом он обходит все ненужное, мелкое и с каким уважением и пониманием относится к личности каждого, которая вот так-то сложилась и вот то-то собой представляет. И добивался этим удивительных результатов: окружающие его люди начинали работать лучше, увлеченнее. Он как бы цементировал всю мюнхенскую колонию «Искры», схватывал ее обручем, как плотник бочку.
На вокзале, прощаясь, Анна Ильинична говорила брату:
— Ты совершаешь чудо. Право, так, Володя. Коня и трепетную лань впряг в одну тележку.
— Иначе не было бы «Искры», — отвечал, смеясь, Владимир Ильич. — И вообще в жизни этот принцип «сопряжения» играет большую роль, мне кажется. Ведь люди все разные, а надо, чтобы они делали одно общее дело, то, что нужно всем.
Пора было садиться в поезд. Владимир Ильич поторопил сестру.
— Ну, Надя, — говорила Анна Ильинична, уже стоя у дверей своего вагона, — препоручаю брата твоим заботам. Мама, я знаю, все беспокоилась, что тебя нет с Володей. Теперь она будет довольна, напишу ей обо всем. Счастливо вам!
Обнялись, поцеловались.
В одиннадцать утра поезд, которым уезжала Анна Ильинична, отошел от перрона. Владимир Ильич и Надежда Константиновна пошли к выходу лишь тогда, когда уже не стало видно раскрасневшегося лица Анны, махавшей им из окна вагона платочком.
У Надежды Константиновны, растроганной прощанием, на глазах были слезы. Ее нервы в последний год ссылки расшатались, и, собственно, не за работу ей следовало бы браться, а прежде всего как следует отдохнуть.
В Уфе, оставшись одна, без Владимира Ильича, она трудилась еще больше, чем в Шушенском. Переписывала и отделывала свою брошюру «Женщина-работница», которую, кстати, сейчас привезла с собой, ведала конспиративными связями с уфимскими и златоустинскими революционными рабочими, снабжала их подпольной литературой, заведовала партийной кассой местной социал-демократической организации.
И много и упорно училась. Брала уроки немецкого и французского языков, самостоятельно изучала польский язык, без конца читала.
— Пойдем в парк, — предложил ей Владимир Ильич по дороге с вокзала. — День воскресный, надо немного и отдохнуть.
В Мюнхене много достопримечательностей, и среди них — красивый, тенистый сад с ровными аллеями, чудесными цветочными клумбами, фонтанами и скульптурами. Он почему-то назывался Английским. Владимир Ильич не раз бывал здесь на прогулках.
— Нравится? — спрашивал он у Надежды Константиновны, когда они уже ходили пи саду.
Она кивнула. Ей больше всего нравилось, что опять она вместе с ним; нравилось, что он выглядит таким бодрым, полон сил и весел, хотя пережил многое и без устали работает. Только что в эти апрельские дни ему исполнился тридцать один год. Приезду Надежды Константиновны он бурно обрадовался, и это тоже ей было приятно. И было просто хорошо шагать с ним по густо-зеленым аллеям и чувствовать его рядом, совсем-совсем близко, слышать его голос и смех.
Он успел еще вчера многое поведать ей, но о случившемся в Корсье рассказал только сейчас. Кое-что она, правда, знала из его писем, но то были лишь глухие намеки. По соображениям, которые Владимир Ильич считал важными, он старался, чтобы слухи о мучительных раздирательствах с Плехановым в Корсье не распространялись. Это было бы не в интересах «Искры» и сплочения партии.
Надежда Константиновна возмутилась, узнав всю правду об этих раздирательствах:
— Володя, ведь он вел себя ужасно, судя по всему. Как он мог так? И это Плеханов!
Владимир Ильич рассказал, что в январе Плеханов и Аксельрод вдвоем приезжали сюда на короткое время, и в этот раз все обошлось без драки.
— Зачем же они приезжали? Инспектировать, как поставлена «Искра»? Ну их!
Владимир Ильич, когда рассказывал о событиях в Корсье, хмурился, и чувствовалось, до сих пор ему причиняют боль те переживания, которые тогда выпали на его долю. Вопрос Надежды Константиновны и ее непосредственное, из души вырвавшееся восклицание «ну их!» снова вернули Владимиру Ильичу веселое расположение духа. Он расхохотался и вдруг, остановившись, сказал внушительно:
— Только не вздумай, пожалуйста, Надя, как-нибудь выразить свои чувства Георгию Валентиновичу, когда он приедет.
Тут и она рассмеялась.
Приезжали «женевцы», как называл Владимир Ильич Плеханова и Аксельрода, за тем, чтобы ближе познакомиться с положением дел в «Искре». Переписка с ними после Корсье шла деятельная. Владимир Ильич старался держать женевских членов редакции «Искры» в курсе дел газеты, советовался с ними по наиболее важным статьям для очередных номеров. Приехав, «женевцы» нашли, что все в порядке, и укатили.
— А сейчас Георгий Валентинович сам захотел снова побывать у нас, — рассказывал Владимир Ильич. — Ну, что ж. Я ему буду рад. Планов у меня новых много. Поговорим, обсудим.
Об этих новых планах Владимир Ильич говорил Надежде Константиновне и в те часы, когда они прогуливались по саду, и потом, когда они, усталые, но довольные прогулкой, возвращались домой.
Он собирался написать новую книгу, которую мысленно уже назвал «Что делать?», и сожалел, что обилие работы пока мешает засесть за нее. Он много думал в последнее время о принципах организационного строения партии и ее программе. За программу пора приниматься, хотя до съезда партии еще далеко. Зрела мысль о том, что в России пора создать искровский центр; пока там нет такого центра, а отсюда, издалека, трудно координировать работу возникающих там искровских организаций.
— Все это очень интересно, — одобряла Надежда Константиновна.
Давно она не была так счастлива, как в этот день. Опять Владимир Ильич рад возможности делиться с ней самым сокровенным, опять она окружена его вниманием. Ее чуть не до слез растрогало, когда по дороге он купил в киоске букетик фиалок и преподнес ей со словами:
— Это тебе, Надя!.. Ко дню рождения.
— Уже давно прошел мой день! Что ты!
— Я помню, — рассмеялся он, — в феврале… Но ты была далеко. Вот хоть с опозданием прими.
Надежда Константиновна была на год старше Владимира Ильича. Недавно, в феврале, ей исполнилось тридцать два года.
Она с благодарной улыбкой приняла букет.
На другое утро, за чаем, словно стараясь заглушить, сгладить в душе Надежды Константиновны то гнетущее впечатление, которое осталось у нее от его рассказа о случившемся в Корсье, он говорил о Плеханове много хорошего, хвалил его научные труды.
— Знаешь, Надя, после Корсье я опять обратился к его книгам по марксизму. Читать их — наслаждение! Широта кругозора, глубина мысли, превосходное знание человеческой истории. В статье «На пороге двадцатого века» во втором номере «Искры» он снова блеснул.
Надежда Константиновна соглашалась:
— Да, хорошая статья, я читала.
Вышедшие номера «Искры» она изучила от корки до корки. Статья Плеханова ей нравилась, и, конечно, она целиком разделяла взгляды Владимира Ильича на талантливые книги Георгия Валентиновича по вопросам марксизма. Она сама воспитывалась на этих книгах, их идейное влияние на умы революционной молодежи в России было велико.
Но после того, что произошло в Корсье, к прежнему почитанию Плеханова прибавилось сознание, что этот человек не без серьезного недостатка.
— Ведь мы говорили с тобой о нем, помнишь, Володя, — спрашивала Надежда Константиновна, — еще в Сибири.
— Ив Уфе, помню, — произнес он и, словно не желая ворошить старое, махнул рукой.
О встрече с матерью Владимира Ильича, о жизни его родных в Москве Надежда Константиновна рассказала еще в первые часы приезда в Мюнхен. Много нового сообщила она о революционной жизни в России. Она подтвердила, что «Искрой» все зачитываются, и, конечно, всеобщее внимание в подпольных кругах привлекла к себе статья Плеханова, но особенный интерес вызвала передовая «Насущные задачи нашего движения» в первом номере.
— Я сразу поняла, что это ты писал, — говорила Надежда Константиновна. — Знаешь, Володя, когда в Уфе и потом в Москве я читала «Искру», то мне казалось, что почти вся она написана одним тобой. Твой язык, твои мысли. Я узнавала все, о чем мы говорили в Сибири и Уфе.
Смеясь, она добавила:
— Даже мама моя угадала. «Это Володя писал!» Я показывала ей «Искру». С трудом достала в Питере. Каждый номер на вес золота. Я и почерк Плеханова узнала, когда прочла его статью. Но удивительная вещь, право, — продолжала Надежда Константиновна, — даже эта хорошая статья мне показалась, как тебе сказать, излишне масштабной и потому хватающей по верхам. Основная ее мысль, что двадцатый век будет веком неизбежных побед марксизма в общеевропейском масштабе, настолько бесспорна и очевидна, что не требует таких архинаучных рассуждений и ссылок на прошлые века, какие он делает в своей статье.
У Владимира Ильича это замечание вызвало протестующий жест — нет, нет!
А Надежда Константиновна стояла на своем и уже с некоторой запальчивостью повторяла:
— Да, да, Володя! Право, твоя передовая в первом номере стоит десятка таких статей, как статья Плеханова. Я твердо убеждена! Сказано, что делать и как, а не общие слова и грозные пророчества.
В статье Плеханова было одно место, которое звучало почти зловеще. Надежда Константиновна взяла лежавший на комоде второй номер «Искры» и обратила внимание Владимира Ильича на это место:
— В России мне многие показывали на эти строки. Малоутешительное предвидение высказано тут.
«Мы вовсе не думаем, что нас ждет легкая победа, — говорилось в статье. — Наоборот, мы хорошо знаем, как тяжел путь, лежащий перед нами… Не мало в течение этого пути разойдется между собой людей, казалось бы, тесно связанных единством одинаковых стремлений. Уже теперь в великом социалистическом движении обнаруживается два различных направления, и, может быть, революционная борьба XX века приведет к тому, что можно будет mutatis mutandis назвать разрывом социал-демократической «Горы» с социал-демократической «Жирондой».