— Я не трус и не побегу!..
По многим городам прокатились рабочие забастовки. Опять собирались на сходки и бунтовали студенты. Вдруг в один из весенних дней в Петербурге прозвучал выстрел, всполошивший всю Россию. Студент Киевского университета Балмашев убил крупного царского сановника — министра внутренних дел Сипягина. Этот человек длительное время держал в своих руках почти всю исполнительную власть российского государства. Свирепо и беспощадно подавлял он революционное движение в стране. Официальные русские газеты и часть западной прессы оплакивали его гибель и требовали еще более жестоких мер против революционной «гидры».
Именно в эти дни в Россию пришла книга Владимира Ильича «Что делать?». На обложке значилось: Н. Ленин.
— Как вовремя! Как это кстати! — восклицал Глеб Максимилианович, когда читал с Зинаидой книгу. — Ведь после выстрела Балмашева у некоторых опять вспыхнули старонароднические настроения. Они чувствуются даже в нашей социал-демократической среде. Я сам слышал разговоры о том, что демонстрации обходятся слишком дорого и что террористические действия скорее ведут к цели. А Владимир Ильич как раз показывает своей книгой, в чем состоит наша настоящая сила. В организации! Еще и еще раз — в организации! В сплоченной марксистской партии!
Избранное в Самаре бюро русской организации «Искры» вело работу именно так, как хотел Владимир Ильич: оно собирало в один кулак искровские группы и успешно добивалось, чтобы социал-демократические комитеты признали «Искру» своим руководящим органом.
Днем Глеб Максимилианович ходил на работу в свое паровозное депо. Начальником он был хорошим, его уважали. В солидном, представительном инженере с интеллигентным открытым лицом городские власти никогда не могли бы заподозрить тайного агента «Искры», который по ночам пишет в Лондон шифрованные письма.
В Самаре находилось много активных искровцев. Тут побывал Сильвин, окончивший срок солдатской службы, Ленгник — давний товарищ Глеба и Сильвина по питерскому «Союзу борьбы» и сибирской ссылке. Оба теперь работали в русском центре «Искры». И еще в Самаре жили и помогали новому центру сосланные сюда брат и сестра Владимира Ильича — Мария и Дмитрий. Охранка выслала их из Москвы за участие в подпольной работе среди рабочих.
Из депо Глеб Максимилианович приходил домой усталый, приносил запах угольной гари. Искровцы бывали здесь часто. Садились за накрытый стол, у самовара, и за чаем вели дружеские беседы.
Книгу Владимира Ильича все одобряли. Из социал-демократических комитетов шли вести, что она имеет успех. Глеб Максимилианович радовался и всячески ее пропагандировал.
— Давайте-ка, братцы, еще разок почитаем Ленина, — предлагал Глеб, когда чувствовал, что кто-то из гостей (а часто у него бывали и приезжие из других комитетов) не очень еще твердо усвоил положения книги.
Зинаида Павловна извлекала из тайника небольшую брошюру, мягкая обложка которой была для сохранности обернута в старую газетную бумагу, и передавала Глебу.
Полистав ее, он останавливался на какой-нибудь странице (это зависело от состава присутствующих) и начинал:
— Разберемся, товарищи, сначала в вопросе, который тут сформулирован гениально просто и коротко: «…роль передового борца может выполнить только партия, руководимая передовой теорией». Это не в бровь, а в глаз бьет наших экономистов. Они ведь твердят, что раз в истории все совершается по стихийным законам, то незачем вносить социалистическую теорию в рабочее движение. Оно, мол, само, стихийно, дорастет до социализма. Давайте опять послушаем, что говорит нам Ленин. Прошу внимания!
С железной логикой доказывалось в книге, что делать ставку на стихийность — это значит вовсе отдавать рабочее движение в руки буржуазии, губить его, уводить в сторону от революции. Марксизм как наука революционизирует рабочий класс, дает ему ясное социалистическое сознание, освещает светом теории путь к победе.
За обсуждением выпивали не один самовар. Нередко возникали жаркие споры.
Кржижановских в городе любили, это были чуткие, отзывчивые люди, всегда готовые помочь другому, поддержать товарища в беде.
Не всегда бывало удобно собирать местных искровцев или приезжих у себя на квартире.
Глеб Максимилианович и Зинаида Павловна придумали назначить некоторые встречи на местном кладбище. Стоят в снегу кресты, запорошены скамейки. Зато тут тихо и безлюдно.
Счисть снег со скамейки, садись и беседуй на свежем морозном воздухе, любуйся очаровательным видом зимней заволжской дали.
Была на кладбище могила, возле которой Глеб особенно часто назначал встречи.
Высился над оградой скромный белый крест. Рядом с ним был выложен из кирпича и известняка пьедестал для памятника, который, по-видимому, когда-то предполагался, но так и не был воздвигнут. Но из полуразрушенного пьедестала сам собой вырос живой памятник — высокий серебристый тополь. Это была могила писателя-народника Павла Ивановича Якушкина.
…Весной через Самару и Сибирь часто везли в закрытых вагонах арестованных студентов. Царские власти усилили репрессии в ответ на выстрел Балмашева, жестоко расправлялись с революционно настроенным студенчеством. К приходу состава с арестантскими вагонами на самарском вокзале собиралась большая толпа. Из арестантских вагонов неслись революционные песни. Как-то студентам удалось выставить белый плакат с надписью: «За правду и свободу». Через зарешеченные окна арестантам пожимали руки, совали деньги, еду.
Глебу нельзя было ходить на вокзал, чтобы выразить свое сочувствие арестованным студентам, это могло навести на него подозрение, а Зинаида Павловна ходила и потом все рассказывала.
Молодой Балмашев, убивший ненавистного царского сатрапа, тоже был волжанин, из Саратова, а отца Балмашева знали как видного народовольца. Старик этот, честный и готовый на все в своей любви к угнетенным, не раз говорил, что для него нет высшего счастья, как видеть своего сына «мучеником за народ». Молодой Степан — так звали террориста — остался верен заветам отца. Говорили, что старик с большим мужеством переносит неизбежную гибель любимого сына.
Глеб и сам жалел и старика и сына. И говорил Зинаиде, читая в газетах о Балмашеве:
— Какие люди у нас на Руси, какие люди! Обидно, что в наши дни, когда силы революции все больше пробуждаются к жизни, этот юноша не нашел правильного пути. А книга Владимира Ильича тем и важна, что открывает людям истинный путь.
Как-то вечером Глеб Максимилианович достал из тайника «Что делать?» и долго перелистывал книгу. Уже был поздний час, Зинаида Павловна сказала:
— Глеб, ведь ты знаешь в этой работе все почти назубок!
Он поднял на жену большие, сияющие глаза:
— Ты все-таки вдумайся, Зина, как хорошо сказано в книге! Нет, ты послушай! «…История поставила теперь перед нами ближайшую задачу, которая является наиболее революционной из всех ближайших задач пролетариата какой бы то ни было другой страны. Осуществление этой задачи, разрушение самого могучего оплота не только европейской, но также (можем мы сказать теперь) и азиатской реакции сделало бы русский пролетариат авангардом международного революционного пролетариата». Право, звучит как поэма.
И Глеб начинал взволнованно фантазировать: вот произошла революция и в России началось великое преображение. Мир удивится! Весь мир!..
А Зинаида Павловна, слушая мужа, уже работает за столом. Перед ней — пузырек с химическими «чернилами», ручка и какой-то научно-технический журнал. Улитка пишет очередное письмо в Лондон. Вот она обмакнула перо в пузырек и начала писать бесцветной жидкостью между строк пятой страницы журнала, где идет речь о нарезке трехзаходных шнеков на токарном станке.
Садится за работу и Глеб. У «Искры» из-за ее переезда в Лондон увеличились расходы, нужно помочь ей деньгами. И он берется писать (тоже химией) письма в искровские группы Астрахани, Саратова, Ярославля, Москвы.
— Послушай, Зина, — сказал однажды Глеб, вернувшись домой как никогда веселый и довольный. — Ты ведь знаешь, что наши Кранихфельды ждут наследства?
— Знаю.
Семья Кранихфельдов происходила из обрусевших немцев. У Сергея Николаевича Кранихфельда — убежденного социал-демократа, отбывавшего ссылку в Самаре, вдруг объявился за границей дальний родич, который оставил после себя большое наследство. Утром Сергей Николаевич пришел в депо и сообщил Глебу Максимилиановичу, что хотел бы отдать свою долю наследства «Искре».
— И много? — деловито спросила Зинаида Павловна.
— Видишь ли, наследство достанется Сергею Николаевичу не целиком, оно завещано еще двум его двоюродным братьям. На троих придется примерно около ста тысяч рублей. На его долю выйдет, следовательно, тысяч тридцать с лишним.
— Ого! — не удержалась Зинаида Павловна. — Но позволь, Глеб, у Кранихфельда семья и много сестер, живущих очень бедно. И сам он очень нуждается.
— Да, вот он и решил: третью часть отдать сестрам, десять тысяч нашему самарскому центру, а остальные отдать «Искре» на подготовку съезда партии.
— А себе?
— А себе почти ничего. Таковы наши люди, Зина, в том-то и наша сила. Садись, пиши «Фекле». Пусть обрадуются.
Из России от агентов «Искры» наконец начали поступать письма. Огромного труда стоило Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне наладить переписку. И они прямо ожили, когда письма пошли потоком.
Порадовало письмо от «Сони» (конспиративная кличка самарского искровского центра). Владимир Ильич предложил, чтобы деньги Кранихфельда были сохранены для нужд предстоящего съезда партии. О съезде Владимир Ильич теперь начинал поговаривать все чаще. Мартов и Засулич поддержали его предложение. Они тоже жили теперь ожиданием предстоящего съезда. Мартов не забывал шутки Блюменфельда о том, что на этом съезде «полетят пух и перья», и говорил:
— Пускай летят. Тем интереснее будет на съезде…
Владимир Ильич смеялся:
— Батенька мой, не всякая драка полезна. Но борьбы на съезде не избежать, это ясно. Все зависит от того, как мы поработаем этот год. Есть и добрые предзнаменования.