Расплатившись за завтрак, россияне скоро уже шагали к Сешерону. В Женеву они прибыли утренним поездом, местности не знали, по-французски не разговаривали и, проплутав по загородным улицам часа два, как-то сбились с пути.
Был жаркий день, оба уморились. Особенно распарило того, что был в шапке. Он присел на придорожный камень. Человек с шевелюрой увидел едущего по шоссе велосипедиста. Тот нажимал на педали так энергично, что не было смысла останавливать его. А жаль, очень похож на русского, мог бы все объяснить.
Вдруг велосипедист на полном ходу притормозил и слез с машины. Прозвучала родная речь:
— Вы что ищете, путники?
Человек с шевелюрой назвал улицу и номер дома. Не без труда выговорил:
— Шмен дю Фойе, десять.
— И кто вам там нужен?
— Человек один. Простите, а вы кто?
Приезжие внимательно оглядывали велосипедиста. Он, в свою очередь, изучал их лица и одежду. Потом спросил:
— Вы из России?
— Да. А вы, случайно, не на той ли улице живете? как ее?.. Шмен дю Фойе.
— Там. Вам именно в номер десять? В таком случае вы, наверное, ко мне, — сказал велосипедист и широко улыбнулся. — Я живу там. Пойдемте, товарищи!..
Так встретились на женевской земле два делегата второго съезда РСДРП с Владимиром Ильичем.
Человек с шевелюрой оказался делегатом от саратовской организации Лядовым. Второй, в шапке, — питерским металлистом Шотманом. Владимир Ильич знал об их предстоящем приезде, ждал их. Каждый день к нему на Сешерон тянулись люди. Лядов и Шотман были не первыми, — несколько человек еще до них прибыли из России с мандатами на съезд.
Выздоровев, Владимир Ильич не дал Надежде Константиновне и Елизавете Васильевне ходить по Женеве в поисках дешевой и удобной квартиры. Сам пошел искать.
Кое-что подсказал Плеханов, давний житель Женевы. Тот переезжал на лето с семьей в Клеран — дивное местечко на берегу Женевского озера. Георгий Валентинович звал туда и Владимира Ильича. Удивительно, до чего порой доходила у Плеханова забывчивость. Черновую редакционную работу надо вести, «Искра» должна выходить! А переписки сколько? И на носу съезд. Не так просто все.
— Ну, коли хотите оставаться, то ищите на Сешеро-не, — посоветовал Георгий Валентинович, — там почти загород. Тихо и спокойно…
Владимир Ильич отправился на Сешерон. Сел на велосипед и поехал. Прислала велосипед Мария Александровна. Один ему, сыну, другой Наде. Сэкономила из пенсии и сделала им подарок.
На улице Шмен дю Фойе Владимир Ильич наконец набрел на то, что искал. За палисадником — типичный швейцарский домик с островерхой крышей. Внизу — большая кухня с примыкающей к ней комнатушкой, на втором этаже — две мансардные светелки. Рядом — густой парк. Все устраивало.
Все… за исключением главного! За дни болезни Владимир Ильич еще больше убедился в своей правоте — не следовало переезжать сюда, в Женеву.
На первый взгляд казалось, стало легче выпускать «Искру», кончилась мучительная переписка между ее разбросанными по разным странам соредакторами. Теперь впервые за все время существования «Искры» они могли каждый день общаться, видеть друг друга, решать вопросы без излишней затраты времени и не совершая далеких поездок для встречи.
В Женеве жили уже и Аксельрод, и Потресов. Вся шестерка была в сборе. Типография для выпуска «Искры» нашлась без труда; тут выходило в разных, больших и маленьких, типографиях немало русских политических газет и журналов всевозможных течений — «экономистские», анархистские, эсеровские (в России недавно образовалась партия эсеров), духоборческие и всякие иные.
Набирать и печатать «Искру» тут было не сложно. А вести ее стало труднее, чем прежде.
Недоразумения в редакции «Искры» участились. При обсуждении статей для очередного номера на первом же совещании редакционной шестерки сразу пошла тяжба по наиболее серьезным статьям. Трижды в этот день шестерка раскалывалась при голосовании.
А единство в «Искре» в эти решающие дни перед съездом требовалось позарез. Доходили вести, что в России далеко не во всех социал-демократических организациях избирают на съезд искровцев. Но даже среди последних окажется немало тех, кого хотелось называть «мягкими», то есть не стойкими; а «твердых» будет не так много.
Вот почему Владимир Ильич так обрадовался приезду Лядова и Шотмана. Оба были искровцами. Все, что Владимир Ильич знал о них, об их работе в подпольных социал-демократических комитетах, позволяло надеяться, что обоих можно отнести к «твердым».
Дома он долго беседовал с ними. А те, рассказывая о жизни в России, о своей работе в подполье, ко всему приглядывались, и чувствовалось, их трогает более чем скромная обстановка квартиры и радушная простота ее обитателей. В комнате Владимира Ильича никакой мебели, кроме письменного стола, железной кровати, застланной пледом, двух-трех стульев да грубо сколоченной полки для книг.
Так же скромно была обставлена комната Надежды Константиновны, с той только разницей, что ее письменный стол был поменьше и не так завален книгами.
Но больше всего приглядывались гости к Владимиру Ильичу.
О нем эти люди не могли не знать: в России среди социал-демократов, особенно искровцев, тем более агентов «Искры» вряд ли кто-либо не читал «Что делать?» и более ранних работ Владимира Ильича. За зиму он успел опубликовать новую книгу — «К деревенской бедноте». Широкое распространение получило в социал-демократическом подполье «Письмо к товарищу», где Владимир Ильич снова коснулся жгучих вопросов строительства партии. Читали все многочисленные статьи Ильича в «Искре».
Но статьи в «Искре» шли без подписи. Что касается книг, то в России лишь одиночки угадывали, что Владимир Ульянов, знакомый многим по Самаре, Казани, Петербургу, есть тот самый Ильин, который написал «Развитие капитализма в России», и тот самый Ленин, книгой которого «Что делать?» зачитываются русские революционеры.
Только приехав в Женеву, узнавали об этом. А побеседовав с Владимиром Ильичем, долго оставались под впечатлением радостного открытия: так вот, оказывается, как живет и выглядит тот, кто так много сделал для партии! И оказывается, это он, а не Плеханов главный в «Искре»!
А в России, издалека, многим казалось, что именно Плеханов ведет «Искру», он — главная скрипка. Только тут, в Женеве, открывалось, кто есть кто.
— Так это вы «Катя»! — радостно говорил Лядов Надежде Константиновне и с чувством тряс ее мягкую руку.
Шотман, человек мастеровой и физически очень сильный, в благодарном порыве так сжал руку Надежде Константиновне, что она потом минуты три от боли дула на пальцы.
— А ведь я вас видел лет десять назад в Москве, — говорил Лядов Владимиру Ильичу. — Только я был тогда совсем молодым щенком.
Надежда Константиновна не отпустила, конечно, гостей без обеда. Ушли они после полудня. Солнце уже сдвинулось с зенита, было знойно. Женевцы, ехавшие или шедшие по шоссе, старались держаться тени. Лядов и Шотман шли по открытым для солнца местам.
Забыли про все. От обилия впечатлений голова шла кругом. Порой оба останавливались и начинали разбираться, все ли они рассказали, не пропустили ли чего-нибудь важного.
То Шотман, то Лядов восклицали:
— Постой! А вот еще про это мы забыли!
Оглядывались на давно исчезнувший из виду островерхий домик и, понимая, что возвращаться неудобно, шли дальше.
— Теперь ведь будем видеться с ним каждый день, — успокаивал один другого.
— Да, конечно.
— Это надолго. Пока соберутся все, пока съезд пройдет. Да, брат, повезло нам, надо откровенно признать.
На руках у Лядова и Шотмана была записка к Дейчу, жившему на одной из центральных улиц Женевы. Принимал и устраивал делегатов с житьем и питанием он, Лев Григорьевич. И делал он это толково, расторопно. Владимир Ильич точно разгадал в старике хозяйственную жилку.
Одновременный отъезд нескольких десятков активных социал-демократов из России был бы замечен охранкой. Ведь за малым исключением они были на учете, их знали. Поэтому выбирались из России делегаты большей частью нелегально и поодиночке. Уезжали поближе к западной границе, связывались с нужными людьми и в ка-кую-то глухую, темную ночь одолевали последние опасные версты, отделявшие Россию от Западной Европы.
А там, по ту сторону, в Берлине, сидел агент «Искры» Пятницкий и встречал тех, кто перешел границу. Избранным на съезд делегатам давались явки, деньги. Делегату говорили:
— Вот тебе швейцарский адрес и пароль. На месте все узнаешь.
Было святым обычаем: приехав в Женеву, каждый новичок из русских революционеров-эмигрантов шел сначала на поклон к Плеханову. Для русского социал-демократа он был кумиром. Некоторые делегаты и сейчас шли прежде всего к нему. Когда он приезжал с дачи в город, в дверь его квартиры на улице Каруж без конца стучались поклонники. А он не очень охотно принимал их. Предпочитал являться «народу» в залах кафе «Ландольт».
А там за столиками уже вовсю шли словесные перепалки. Спорили прибывшие, спорили местные эмигранты. Пенились пивные кружки, ароматно попахивал крепкий черный кофе, который подавался в изящных черных чашечках.
Войдешь в кафе, и сразу тебя обдаст этими запахами, оглушит разноголосицей, шумным хором голосов, звучащих вразброд. Один твердит одно, другой — другое. Вон в углу Бауман (вчера приехал из Цюриха) уже сцепился с кем-то из приезжих. Это бундовец. Николай Эрнестович встречался с ним лет пять назад в тюрьме. Оба тогда были узниками. Но это ничего не значит.
Бундовец отстаивает право своей организации — Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России — состоять в партии на федеративных началах. Бауман против «партии в партии». Это напоминает ему нечто вроде того, что существует в английской социал-демократической партии. Там тоже так: каждая организация самостоятельна, делай что хочешь. Но пусть бундовец не забывает, что в одиночку не побороть самодержавие в России.