— Только совместная борьба в одной шеренге совсем пролетариатом России открывает путь к свободе, — твердит Бауман.
— Нет, нет! — выделяется из общего гула голос Веры Ивановны. Она спорит с горячим кавказцем Зурабовым.
Тот гулко басит:
— А я говорю — да! Верьте мне, мадам!
— Я не мадам!
— Извините. Я хотел сказать — коллега.
Вот где Георгий Валентинович мог проявить себя во всем блеске! Трудно приходилось тем, кто с ним спорил. Его доводы бывали метки и часто неотразимы. Заходил сюда, в кафе, и Владимир Ильич. А Юлий Осипович, можно сказать, тут почти дневал и ночевал.
Зато Аксельрод обрабатывал делегатов у себя дома, он не выносил сидение и споры в шумном кафе. Предпочитал домашние обстоятельные беседы за чайком.
Но тех же самых людей часто можно было встретить на Сешероне, в домике у Владимира Ильича. Приходил сюда и сам Георгий Валентинович. Потому что здесь, в домике, особенно часты интересные и в то же время деловые разговоры и споры.
Большая кухня стала как бы своеобразным партийным клубом. Публика сидит на чем попало, стульев мало, мебели почти никакой. Устраивались кто на подоконнике, кто на ящике из-под книг, привезенных из Лондона. А иные, поговорив час-два стоя, шли в ближний парк или на берег озера, находившийся рядом, и там продолжали свои обсуждения, усевшись на скамьи.
Тут можно было увидеть много новых россиян. Землячку — активную искровку, еще молодую женщину с умным, строгим лицом. Астраханскую искровку Лидию Михайловну Книпович, очень хорошо работавшую для «Искры» с первых дней создания газеты. Брата Владимира Ильича — Дмитрия., приехавшего делегатом от Тульского комитета. Делегата из Баку Кнунянца. Члена Организационного комитета по созыву съезда Красикова. Он только что прибыл из России.
Елизавета Васильевна и Надежда Константиновна едва успевали всех накормить и напоить.
Как-то поздно вечером, когда кухня опустела, Владимир Ильич попросил Мартова, еще не успевшего уйти, подняться наверх. Там была рабочая комната Владимира Ильича.
Не успел или не хотел уйти еще один из недавно приехавших россиян. Это был Стопани, делегат от «Северного рабочего союза» — одной из крупных социал-демократических организаций России, давний знакомец Владимира Ильича и Мартова по Пскову. Владимир Ильич и его пригласил подняться наверх.
— Я насчет устава хочу посоветоваться, — сказал он, когда все уселись. — Набросок вот у меня новый. Не первый, — добавил Владимир Ильич, устало улыбнувшись.
Да, это был уже не первый набросок проекта устава партии, сделанный рукой Владимира Ильича. Он держал в руке несколько бегло исписанных страничек. Всего несколько. Но в них содержался итог громадного и длительного труда.
Собственно, основные идеи устава были заложены в самой «Искре», так же как и главные идеи уже выработанной редакцией программы. Весь сибирский план нашел в программе и в этих нескольких страничках проекта устава живое воплощение. Эти идеи вытекали из всех трудов, написанных Владимиром Ильичем в последние годы, из множества его статей в «Искре», сотен писем в Россию, частных разговоров и споров с товарищами.
Жаль, не было Глеба Кржижановского в те минуты, когда Владимир Ильич при свете лампы читал свой новый набросок устава. Глеб непременно сказал бы: «Удивительная, просто удивительная последовательность!» Во всем, начиная с сибирского плана, нет, впрочем, еще с значительно более ранних времен, еще, пожалуй, с 1893 года, когда молодой двадцатитрехлетний Владимир Ильич только что появился в революционных кругах Питера.
Глеб Кржижановский, сам тогда совсем еще молодой студент-технолог, сразу обратил внимание на эту черту в Ульянове из Симбирска, — «какая железная устремленность к цели!» Но Глеб был далеко. Он не смог приехать, остался в России, как и ряд других активных искровцев, — нельзя было там все оголять, оставлять подполье без руководства.
— Ну как, товарищи? — спросил Владимир Ильич, прочитав свои странички.
В уставе был пункт, которому он придавал особое значение. И словно предчувствуя, что на съезде вокруг этого пункта могут возникнуть большие споры, Владимир Ильич как бы заранее выяснял точки зрения товарищей. Он добавил шутя, но это прозвучало очень серьезно:
— Приходится делать своеобразную перекличку. И именно по этому пункту.
Юлий Осипович подхватил, тоже шутливо:
— Но мы не солдаты на поверке и не ученики, только что севшие за парты.
— Почему не солдаты? — все тем же добродушным тоном сказал Владимир Ильич. — В некотором роде солдаты.
— Ах, в некотором роде! — рассмеялся Мартов. — Ну, на такую формулировку я еще кое-как соглашусь.
В комнату вошла Надежда Константиновна. Ее лицо выражало беспокойство, хотя и улыбалось. Она сообщила:
— В одном из залов «Ландольта» сегодня дошло до драки, представляете? Сейчас проходили мимо соседи и рассказывали. «Ваши товарищи, говорят, любят доказывать свои доктрины с помощью кулаков». Горький юмор!
— Это, наверно, Зурабов, — сказал Стопани. — Кулаки у него литые из чистого железа! Я лично просто завидую.
Бородатый милый Александр Митрофанович каким был, таким и остался. Доброта и мягкость светились в каждой черте его лица. Эти три года он прожил в вечных скитаниях — то и дело приходилось уходить, скрываться от полиции. А глаза были чистые, ясные; нет, это был не загнанный человек, а твердый, убежденный революционер, которого невзгоды жизни и лишения только еще больше закалили.
Последнее время он жил в Ярославле и хорошо работал в «Северном союзе».
— Иногда нужны и кулаки, — продолжал он защищать Зурабова, — мне и самому иногда хочется дать кое-кому из наших противников в морду!
Раздался общий сдержанный смешок — не очень веселый. Владимир Ильич неодобрительно покачал головой. Эмигрантских потасовок на политической почве он не терпел, а в Женеве они не были редкостью.
— Ничего не поделаешь, у Зурабова кавказский темперамент, — весело сказал Мартов.
Из угла на него укоризненно смотрела Надежда Константиновна. Стараясь не глядеть на нее, Юлий Осипович протестующе пожал плечами: мол, при чем тут он? Не хотят ли его упрекнуть в том, что он голосовал за переезд в Женеву? Чепуха. В Лондоне тоже были бы драки.
— Страсти, страсти! Характеры! — произнес Юлий Осипович как бы в свое оправдание.
— Нет, страсти и характеры далеко не все объясняют, — возразил Владимир Ильич. — У нас уж был разговор на эту тему. Кстати, недаром утверждают, что самое верное и прекрасное средство для обуздывания страстей — это ясное понимание их. С Зурабовым и другими товарищами придется побеседовать. А пока давайте вернемся к первому пункту.
И Владимир Ильич снова обратился к своим страничкам. Перечитал первый пункт, четко и внятно выделяя каждое слово. В предельно сжатой, как пружина, формулировке говорилось: «Членом партии считается всякий, признающий ее программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций». Стопани попросил Владимира Ильича, снова прочесть этот пункт.
— Охотно, — согласился Владимир Ильич. — В нем суть проекта. Самая соль.
С особым ударением он перечитал слова: «личным участием в одной из партийных организаций». Вслушавшись в эту формулировку, Александр Митрофанович удовлетворенно кивнул.
— А как еще иначе можно? — спросил он и в недоумении развел руками. — Когда идет борьба, то кто может стоять вне партийной организации?
— Вот, вот, — улыбался Владимир Ильич, довольный, что Стопани сразу уловил главное.
— Конечно, — говорил тот, — носить партийный билет в кармане могут захотеть многие, а надо работать, организовывать рабочих, устраивать демонстрации, стачки, перевозить и распространять литературу. Иначе просто нельзя!
— Бесспорно! — подхватил Владимир Ильич. — Только в этом случае у нас действительно будет боевая партия пролетариата, а не клуб политических дискуссий, как кафе «Ландольт». Ну, а ты что скажешь, Юлий Осипович? — обратился Владимир Ильич к Мартову.
Юлий Осипович задумчиво морщил лоб.
— Я опять сильно похудел, правда? — проговорил он, проводя сразу обеими руками по впалым щекам. — Спать надо ложиться раньше, вот что. Да-с. А насчет проекта что можно сказать? Есть у меня кое-какие собственные соображения, и я их уже высказывал. Но будем считать, что прочитанный нам проект в данной стадии наиболее отвечает моменту.
Владимир Ильич усмехнулся:
— Ответ уклончивый.
— Ведь я не скрываю своих мыслей, — продолжал Юлий Осипович, задетый за живое.
Действительно, у него были иные соображения о характере устава, особенно по первому пункту. Юлий Осипович даже пытался набросать свой проект устава. Набросок получился неудачным, и он это сам признал. Особенно восстал Владимир Ильич против рыхлого и «расширительного» толкования принципа членства в партии, которым был проникнут первый пункт мартовского наброска.
У Юлия Осиповича этот пункт звучал так: «Принадлежащим к Российской социал-демократической рабочей партии считается всякий, кто, признавая ее программу, активно работает для проведения в жизнь ее задач под контролем и руководством органов партии». Получалось, что членами партии могут объявлять себя и люди, не состоящие в одной из ее организаций и не обязанные подчиняться никакой дисциплине.
Юлий Осипович не стал настаивать на своем проекте. Ему показалось, что вообще нет особой разницы в той и другой формулировке. И сейчас, снова повторив это, он сказал, что не возражает, чтобы именно набросок Владимира Ильича был предложен предстоящему съезду.
— Конечно, — закончил Юлий Осипович, вставая со стула, — поскольку императивные мандаты у нас отменены, на съезде у каждого будет право отстаивать свою точку зрения. Все-таки, что ни говори, — вдруг опять перешел он на шутливый тон, — а в Запорожской Сечи людям жилось не худо! Пей, гуляй, веселись! А позовут в поход, пойдут и лягут костьми.