Двое мужчин яростно смотрели в глаза друг другу. У Тиллмэна были деньги, и он обладал актерскими навыками – и то и другое вместе представляло собой двойную фору.
"Ради всего святого, – подумал Свистун, – что-то наверняка случилось в его пользу. Этот ублюдок не испуган и ведет себя так, словно у него нет никаких причин пугаться. Надо бы взять у него эту пару сотен и сделать ноги".
– Что ж, если меня попросят как следует, то, может быть, я и дам. Но держать себя под дулом пистолета я не позволю, – сказал Тиллмэн.
– Насколько я понимаю, роли мисс Эндс не видать, – сказал Свистун.
– Ей еще повезло, что я не попросил кое-кого с нею разобраться.
– Ах вот как! Значит, в ваших правилах и такое?
– Возьмите свои две сотни, мистер Уистлер.
– Если вы полагаете, будто вся моя заслуга в том, что я отвез даму домой, этого слишком много.
– Я не скуплюсь на чаевые. Я плачу даже тем, кто оказывает мне дурные услуги.
Тиллмэн усмехнулся, показав пятитысячедолларовую работу дантиста. У него был сейчас вид игрока в покер, у которого на руках флеш-рояль, а ставки все удваиваются и удваиваются. Даже человеку с крепкими нервами против такого долго не продержаться.
– Вы все не так поняли, Уистлер. Приехавшие Детективы…
– Как их зовут?
– Лаббок и Джексон. Черт побери, с какой стати я должен называть вам их имена?
– Подумаешь! Что это, тайна?
– Ну вот, они повели себя со мной надлежащим образом. – Тиллмэну казалось, будто, рассказывая об этом, он одерживает решительную победу над оппонентом. – Мы с ними оказались добрыми знакомыми. Не раз пили пиво. И отнеслись они ко мне как к другу. Более того, как к коллеге.
– И не оштрафовали вас за вождение в нетрезвом виде?
– Вот еще!
– Что это значит – вот еще?
Тиллмэн внезапно замолчал. Его рот превратился в ниточку, оскорбленно скрутившуюся на одном конце и насмешливо подрагивающую на другом. И вновь он помахал в воздухе двумя сотенными.
– А что насчет мертвого водителя? – спросил Свистун. – Что насчет обезглавленного тела?
– Никакого тела не было, идиот вы несчастный! Это был манекен из инвентаря киностудии. Водитель вез его в съемочный павильон.
Свистуна внезапно скрючило: сырость отозвалась судорогами в паху.
– Берите же! – Тиллмэн вновь подсунул ему сотенные. – Вы все сделали правильно. Доставили эту сучку домой.
Свистун уставился на деньги, потом посмотрел Тиллмэну в глаза. Ему хотелось предложить актеру вставить эти сотни себе в задницу. Но из-за этого минутного удовольствия, подумал Свистун, тебе придется вернуться домой на две сотни беднее.
Он взял деньги из руки у Тиллмэна, не прикоснувшись пальцами к его пальцам и не оторвав взгляда от его глаз. Сложил их в четыре раза и спрятал в кармашек для часов. Мелкая добыча. Вернулся в свой "шевроле".
– Остается надеяться на то, что ваши ворота не нападут на мою машину.
Глава восьмая
Дождь в конце концов так и не прекратился. На всех четырех углах вновь не осталось ни души. У «Милорда» по-прежнему никого не было, кроме самого Боско, сидящего на высоком стуле за стойкой, и печального бродяги в мокрой фетровой шляпе, который, притулившись к стойке, хлебал из тарелки суп.
Айзек Канаан, а звали этого бродягу именно так, был третьим по должности детективом в голливудской полиции нравов, отдел по борьбе с сексуальной эксплуатацией несовершеннолетних. Глаза у него вечно были красными, словно он только что прекратил плакать. Работать он предпочитал в одиночку; о нем поговаривали, будто он никогда не спит.
Боско читал сочинение Чарльза Дарвина о естественном отборе как универсальном законе существования и развития. На огонек заглянул Свистун – и уселся в нише у окна. Поглядел в окно на обломки афишного стенда, все еще валяющиеся на тротуаре. Все остальное уже убрали; разве что кое-где попадались осколки стекла и подозрительного происхождения пятна.
Боско подошел, сунув книгу под мышку ампутированной выше локтя руки, и подал Свистуну чашку кофе.
– Присядь, – сказал тот. – Послушай, что мы сегодня ночью тут видели?
– Аварию, в которой погиб водитель и выбросило из машины обезглавленный труп. Аварию, виновником которой стал телеактер, то ли пьяный, то ли нанюхавшийся, которому захотелось побаловаться в машине вместо того, чтобы следить за дорогой.
– Именно так ты и ответил бы, если бы тебя спросили в официальном порядке?
– Нет, я бы сказал, что кто-то в машине отчаянно нажал на тормоза, чтобы не задавить бездомную кошку, после чего автомобиль пошел юзом и врезался в фонарь, убив самого водителя и выбросив на мостовую надувную куклу для кинотрюков, которая выглядела как обезглавленная женщина.
– Это ты и сказал?
– На этом и присягнул.
– Как же такое вышло?
– Потому что полицейские объяснили мне, что я видел именно то.
– Быстро же ты сдался!
– Я никогда не перечу полицейским. Боско с виноватым видом потер культю.
– Ну и говном же они нас заделали!
– Да кому какая разница? Кто станет докапываться до истины?
– Что, эта твоя штука тревожит тебя?
– Все время. То она чешется, то в ней появляется нечто вроде пульса, а то мне кажется, что и рука цела, даже кисть. Иногда мне кажется, будто я чувствую на коже ремешок часов, которые носил на этой руке.
– И как ты с этим борешься?
– Я никак не борюсь с вещами, бороться с которыми невозможно, – ответил Боско на все заданные ранее Свистуном вопросы.
– Такую премудрость ты извлек из всех книг, которые прочитал?
– Я извлек из книг, что мир или не замечает тебя, или же норовит загнать тебе дурака под кожу, – ответил Боско. – Я научился не слизывать слезу со швейцарского сыра. Научился тому, что железо имеет свойство ржаветь.
Здоровой рукой он стиснул Свистуну запястье медвежьей хваткой.
– Послушай, Свистун, тебе что, невдомек, что уже день? Что, не будь дождя, вовсю сияло бы солнце? Иди проспись. Нынешним утром ты этот мир все равно не спасешь.
– А тебя не занимает такой факт? В Новом Орлеане находят голову в отсутствие тела, а у нас, в Лос-Анджелесе, тело в отсутствие головы?
– Меня нет. В отличие от того истукана. Свистун посмотрел на сидящего у стойки Канаана.
– А он знает об аварии?
– Я у него не спрашивал, а сам он об этом не говорил.
Свистун встал из-за столика и подсел к детективу.
– Об аварии я слышал, – сказал тот.
– Когда?
– Только что.
– У вас отличный слух.
Канаан высыпал горсть крекеров в остатки супа.
– Завтрак? – спросил Свистун.
– Ужин.
– Ну, и почему, по-вашему, они раскрыли такой зонтик над Тиллмэном, что ему на голову не упало и капли?
– А кто такой Тиллмэн?
– Телеактер. Да вы сами знаете.
– Нет, не знаю. У меня нет времени смотреть телевизор. Да я бы и не понял, что показывают.
– Ну, так что вы об этом думаете?
– Думаю, что это дело по ведомству дорожной полиции. А возможно, и по отделу расследования убийств.
– Его отпустили Лаббок и Джексон.
– Наверное, у них были на то свои причины.
– А вам не хочется выяснить, какие именно?
Уперевшись локтем в стойку и продемонстрировав при этом три дюйма грязного рукава, Канаан поднял в воздух волосатую руку, почти столь же крупную, как у Боско.
– Что это такое?
– Ваша рука.
– А не лапа? Я хочу сказать, вы твердо убеждены в том, что это рука, а не лапа?
– Я вижу, что это не лапа.
– А не кошачья лапа?
– Какого хера!
Свистун посмотрел на Боско, призывая его в свидетели того факта, что человек у стойки явно сошел с ума.
– Байка про кошачью лапу, – начал было Боско.
– Да знаю я, что такое кошачья лапа, – заорал Свистун.
– Детектив Канаан полагает, что ты вновь пытаешься использовать его в собственных интересах.
– Да не прошу я его ни о чем. Просто поддерживаю светскую беседу.
– А попросишь потом. С тобой, Свистун, всегда так, – сказал Канаан.
– Ну, я полагал, что если вы что-то случайно узнали, то могли бы поделиться со мной. Не понимаю, почему это должно считаться одолжением.
– Просто все это тебя не касается. Вот в чем дело.
Свистун полез в карман.
– Только без этого, Свистун. Не вздумай платить за мой суп.
– Ну, как знаешь.
– Хреново, правда? Даже тарелкой супа друга не угостить!
Уистлер устал, но спать ему не хотелось. Он решил пройтись по бульвару. Хотя прогулка и началась под проливным дождем. Он полюбовался на себя в темном зеркале стеклянной витрины. Волосы налипли на лоб. Дождь струйками, похожими на слезы, стекал по всем складкам жесткого лица.
Он завернул под первый попавшийся кров – и очутился в кинотеатре для взрослых. У билетерши в прозрачной будке тело напоминало россыпь влажных подушек. На постели, на которой занимались чем угодно, кроме спокойного сна. Взяв деньги и оторвав билет, она смерила посетителя столь убийственным взглядом, что ему показалось, будто его сейчас задавят ляжками или задушат грудями. И эта внезапная, с трудом сдерживаемая ярость объяснялась просто: она поняла, что этот клиент не стал бы спать с нею, даже если это было бы вопросом жизни и смерти. Ухмыльнувшись акульим оскалом, она назвала его дорогушей.
Да и на кого она охотилась, сидя в билетной будке в шесть утра, подумал Свистун. Это же противоестественно. На такое могла бы решиться лишь настоящая вампиресса.
Матовый свет, которым был залит кинозал, напоминал туманное и ненастное утро на улице. Красные лампочки на выходе лишали помещение приватности, в поисках которой и завернул сюда Уистлер. Без особых усилий он мог различить лица других посетителей. Их, правда, было немного. И все – пожилые люди. В ожидании чуда, которое снизойдет с экрана и вернет им молодость. Руки известно где. Сердца – неизвестно где.
От Свистуна в его мокрой одежде пахло, как от бездомного пса.
На экране прехорошенькая девица занималась с юношей тем, что сулило обоюдное удовольствие. Так ли это на самом деле? – подумал Свистун. В конце концов, соски у нее стояли торчком, да и вся грудь раскраснелась. Когда нажмешь на нужные кнопки, тело реагирует автоматически. Мигрень и отвращение преодолеваются моментально.