– Замечала когда-нибудь, что ты никогда не говоришь про американцев «мы»? – сказал он. – Всегда «они». Как будто говоришь о китайцах или еще о ком.
– Я провела большую часть своей взрослой жизни за пределами страны, и возможно…
– Да, да, да. – Кевин отвел взгляд и снова уставился на экран. – Я просто хочу знать, что заставляет тебя считать себя такой особенной.
– Ева, давай, садись и наслаждайся вместе с нами! – сказал ты. – Это та серия, где Ричи заставляют пойти на свидание вслепую с дочкой босса, поэтому он уговаривает Потси…
– Это значит, что ты видел его раз двадцать, – нежно поворчала я, испытывая благодарность за то, что ты пришел мне на помощь. Сколько серий подряд вы уже отсмотрели – три, четыре?
– Это первая! Впереди еще пять!
– Пока не забыла, Франклин, – я уговорила доктора Сахатьяна на стеклянный.
Гладя по тонким светлым волосам Селию, которая висела на моей ноге, я воздержалась от уточнения – что именно стеклянное. Раньше тем же днем мне выпало вывести нашу дочь из заблуждения: она ожидала, что ее новый глаз сможет видеть.
– Е-ваа, – пропел ты, не в настроении ссориться, – полимер – последнее слово теех-ни-кии.
– Немецкий криолит – тоже.
– Меньше инфеек-циий, меньше шансов раз-биитть…
– Полимер – это лишь модное название пластика. Я ненавижу пластик. Материалы – это все. – Я закрыла прения.
– Ты посмотри-ка, – обратил ты внимание Кевина на экран, – Ричи слинял со свидания, а она оказалась красоткой.
Я не хотела портить вам веселье, но я только что вернулась после довольно мрачного занятия и не могла тут же начать жевать ваш визуальный фастфуд.
– Франклин, уже почти семь. Мы можем посмотреть новости? Пожалуйста.
– Скукотища! – воскликнул ты.
– Нет, в последнее время не скучно. – Моника-гейт[250] продолжал разворачиваться – медленно и сладострастно. – В последнее время даже непристойно. Кевин? – вежливо повернулась я к нашему сыну, – ты не будешь очень против, если после этой серии мы переключимся на новости?
Кевин развалился в большом кресле, полузакрыв глаза.
– Все равно.
Ты подпел финальной мелодии: «Понедельник, вторник, счастливые дни!», а я опустилась на колени, чтобы вытащить белую замазку, прилипшую к волосам Селии. В семь часов я переключила телевизор на Джима Лерера. Это была главная тема программы. В кои-то веки нашему президенту придется держать ширинку на брюках застегнутой и уступить дорогу двум неприятным мальчишкам из своей страны, старшему из которых было тринадцать, младшему – всего лишь одиннадцать.
Тяжело опустившись на кожаный диван, я простонала:
– Неужели опять…
В средней школе Вестсайд, Джонсборо, штат Арканзас, Митчелл Джонсон и Эндрю Голден, одетые в камуфляж, ждали в засаде, спрятавшись в кустах после того как спровоцировали срабатывание школьной пожарной сигнализации. Когда ученики и учителя стали выходить из здания, эти двое открыли огонь из винтовки 44-го калибра и из охотничьего ружья. Они убили четверых девочек и одного учителя, ранив еще одиннадцать учеников[251]. Будучи раненным сам – правда, всего лишь неудачей в любви, – старший из мальчиков, похоже, накануне сообщил одному из своих друзей, кинематографично хвастаясь: «Мне надо кое-кого убить». Младший, Эндрю Гордон, поклялся некоему доверенному лицу, что он планирует застрелить «всех девушек, которые с ним когда-либо расставались». Ранен был один-единственный мальчик, все остальные пятнадцать жертв оказались женского пола.
– Гребаные идиоты, – прорычала я.
– Эй, Ева! – запротестовал ты. – Следи за языком!
– Опять они упиваются жалостью к себе! – воскликнула я. – О нет, моя девушка больше меня не любит, пойду-ка я убью пять человек!
– А как насчет всей этой армянской чепухи? – спросил Кевин, бросив на меня косой и бесчувственный взгляд. – Типа, о нет, миллион лет назад турки были такими подлыми, а теперь всем на это наплевать! Это разве не жалость к себе?
– Я бы не ставила в один ряд геноцид и брошенного девушкой мальчишку.
– На на на наа-на-на на-на на на-на-НААА на на-на-на-на на-на-на на-НААА-на! – передразнил меня Кевин вполголоса. – Господи, сколько можно!
– И что это еще за разговоры по поводу того, что он хочет убить всех девушек, которые его бросали? – сказала я насмешливо.
– Ты не могла бы замолчать? – сказал Кевин.
– Кевин! – запротестовал ты.
– Вообще-то я пытаюсь слушать, а она ведь сказала, что хочет посмотреть новости. – Кевин часто говорил о своей матери так же, как я об американцах: мы оба предпочитали делать это в третьем лице.
– Но этому засранцу всего одиннадцать лет! – Я тоже всегда не выносила людей, которые разговаривают во время просмотра новостей, но не могла сдержаться. – Сколько у него могло быть девочек?
– В среднем? – сказал наш доморощенный эксперт. – Около двадцати.
– Ба! – сказала я. – А сколько было у тебя?
– Ни-од-ной. – Кевин уже так сполз в кресле, что почти лежал; голос его стал сухим и скрипучим – скоро он будет таким всегда. – Поматросил и бросил.
– Полегче, Казанова! – сказал ты. – Вот что получается, когда рассказываешь ребенку про секс в семилетнем возрасте.
– Мамочка, а кто такой Поматросил? Это то же самое, что матрос?
– Селия, милая, – сказала я нашей шестилетней дочери, чье сексуальное воспитание могло и подождать. – Ты не хочешь пойти поиграть в детской? Мы смотрим новости, а это не очень-то весело и интересно.
– Двадцать семь пуль, шестнадцать попаданий, – тоном эксперта подсчитал Кевин. – Да еще и по движущимся мишеням. Знаете, для малышей это приличный процент.
– Нет, я хочу остаться с тобой! – сказала Селия. – Ты мой дррруг!
– Но мне хочется рисунок, Селия. Ты за весь день ничего мне не нарисовала.
– Лад-дно. – Она помедлила, теребя юбку.
– Давай-ка, обними меня сначала.
Я притянула ее к себе, и она обхватила меня руками. Никогда бы не подумала, что шестилетний ребенок может обнять так крепко; было мучительно отрывать ее пальцы от моей одежды, так как она никак не хотела меня отпускать. Когда Селия понуро вышла из комнаты, остановившись в дверях и помахав собранной ковшиком ладошкой, я успела заметить, как ты посмотрел на Кевина и закатил глаза.
А тем временем журналист на экране брал интервью у дедушки Эндрю Голдена, у которого дети украли часть использованного арсенала, включая три мощных ружья, четыре пистолета и кучу патронов.
– Это ужасная трагедия, – сказал он дрожащим голосом. – Мы проиграли. Они проиграли. У всех сломана жизнь.
– Это точно! – сказала я. – Что еще могло произойти, кроме того, что их поймают, задержат и запрут на целую вечность? О чем они вообще думали?
– Они не думали, – сказал ты.
– Шутишь, что ли? – сказал Кевин. – Для таких вещей требуется планирование. Может, они за всю свою убогую жизнь так усердно не думали.
С самого первого случая Кевин принимал эти инциденты, и когда бы ни поднималась данная тема, он напускал на себя авторитетный вид, который действовал мне на нервы.
– Они не думали о том, что будет дальше, – сказала я. – Может, они и продумали свое идиотское нападение, но не последующие пять минут; и еще меньше – последующие пятьдесят лет.
– Я бы не был так в этом уверен, – сказал Кевин, протянув руку и взяв горсть кукурузных чипсов с флуоресцирующим сыром. – Ты не слушала, как всегда, потому что Сел нужны были обнимашечки. Им еще нет четырнадцати лет. Согласно законам Арканзаса, эти Бэтмэн и Робин снова будут разъезжать на «Бэтмобиле», когда им исполнится восемнадцать[252].
– Это возмутительно!
– Еще и доступ к делам закроют[253]. Но в Джонсборо все с нетерпением этого ждут.
– Ты ведь не всерьез считаешь, что они заранее сходили в юридическую библиотеку и сверились со сборниками законов.
– Х-м, – неопределенно промычал Кевин. – Откуда ты знаешь? Да и вообще: может, это тупо – думать о будущем все время. Откладывай настоящее достаточно долго, и оно, типа, никогда не случается; знаешь, о чем я?
– Не зря ведь малолетних преступников приговаривают к меньшим срокам, – сказал ты. – Эти ребята не соображали, что делают.
– Ты так не думаешь, – язвительно сказал Кевин. (Если мои насмешки над подростковыми тревогами его возмущали, то твое сочувствие, возможно, оскорбило его еще больше.)
– Ни один одиннадцатилетний ребенок не понимает по-настоящему, что такое смерть, – сказал ты. – У него нет настоящего понимания того, что такое другие люди, что они чувствуют боль, да даже что они существуют. И его собственное взрослое будущее тоже не является для него реальностью. Поэтому его гораздо легче выбросить на ветер.
– Может, его будущее для него реально, – сказал Кевин. – Может, в этом-то и проблема.
– Да ладно, Кев, – сказал ты, – все эти ребята, устраивавшие стрельбу, были из среднего класса, а не из каких-нибудь городских трущоб. Эти ребята рассчитывали на жизнь с ипотекой, машиной и работой менеджера, с ежегодным отпуском на Бали или типа того.
– Ну да, – промурлыкал Кевин, – как я и сказал.
– Знаешь что? – вмешалась я. – Кому какое дело. Кому какое дело, являются ли для них реальными люди, в которых они стреляют, и кому есть дело до их болезненных ссор с подружками, у которых еще даже сиськи не выросли. Кому какое дело. Проблема в оружии. В оружии, Франклин. Если бы оружие не валялось в домах этих людей, словно какие-то веники, никто из этих…
– О боже, началось, – сказал ты.
– Ты слышал, Джим Лерер сказал, что в Арканзасе владение огнестрельным оружием несовершеннолетними даже не является незаконным?
– Они их украли…
– Потому что их можно было украсть! И у обоих мальчиков имелись собственные ружья. Это абсурд. Нет оружия – и два этих отморозка идут и пинают кошку, или – это