ок подбеленных, будто наряженных в фартуки, вишен, а между ними, у водопроводного крана, — два пчелиных улья.
— У Орлова… есть кто дома? — запинаясь, спросил Гаевой.
— Есть, сегодня есть, — весело заговорил дед. — А то два дня пусто было, вовсе никого. Мне и скушно. Я человек, можно сказать, общительный, артельный, люблю словцом побаловаться. И вдруг поговорить не с кем… А нынче не то… Ишь, как лихо смеется тезка-то мой…
Из раскрытого окна донесся захлебывающийся смех ребенка. Тимонин и Гаевой переглянулись.
— Заходите, заходите, — пригласил старик. — А я сейчас… Открою ульи…
В комнате было шумно. Из-под кровати, застеленной серым солдатским одеялом, торчали ноги, обутые в кирзовые сапоги, и кто-то басом пел:
— Я коза-дереза, за три копейки куплена…
А посередине комнаты стоял белоголовый мальчишка с веревочным кнутом в ручонке и, топая ножкой и смеясь, командовал:
— Выходи из зайкиного дома!..
Услышав, что скрипнула дверь, мальчик быстро повернул головку, посмотрел на вошедших живыми, искрившимися от смеха глазами.
— Вы к папе?
Из-под кровати вылез хозяин кирзовых сапог, одетый в милицейскую форму.
— Степан? — удивился Тимонин.
— Так точно. — Гаврюшкин грустными глазами взглянул на старшего лейтенанта, развел руками: — Полковник Рогов прислал. Надо, говорит, отправить… в детдом… Да вот…
Сержант не договорил и, тяжело вздохнув, сел на кровать.
Мальчишка сразу заинтересовался военным. Он подошел к нему, тронул за руку:
— Мой папка тоже был солдатом. Вы его знаете?
Тимонин вздрогнул. На него смотрели ясные, как весеннее небо, глаза мальчишки, которым невозможно соврать и которым страшно говорить правду… Борис присел на корточки, прижал к себе теплое и ласковое тельце ребенка, взволнованно прошептал:
— Егорка…
Мальчик радостно заглянул в лицо:
— Вы и меня знаете?
— Да, малыш, знаю…
— И папку?
— Да…
— Вот он какой! — Егорка вырвался из объятий Тимонина и подбежал к столу. — Тетя Марина, дайте…
Только теперь Тимонин заметил в глубине комнаты девушку в простеньком цветастом платье, с длинными, до пояса, косами. Она гладила электрическим утюгом детскую рубашку, краем глаза посматривая на вошедших.
— Что тебе? — Девушка поставила утюг и наклонилась к мальчику.
— Ту карточку. Там солдаты и русский танк.
— А если разобьешь?
— Не-е…
Егорка обеими ручонками схватил фотокарточку в застекленной рамке и протянул ее Тимонину.
— Вот мой палка, — гордо произнес он, тыча пальчиком в стекло.
Борис сразу узнал эту фотографию, сделанную фронтовым корреспондентом. Она была опубликована в газете 2-го Украинского фронта, вырезку из которой Тимонин хранит до сих пор. На снимке — окраина стобашенной Златой Праги. Улица, мощенная булыжником, перегорожена перевернутым трамваем, железными бочками, мешками с песком. К баррикаде подошли два советских танка с бойцами на броне. Им навстречу выскочили ликующие чешские повстанцы, в воздух летят кепи, цветы… Незабываемая встреча. На первом танке прямо на стволе пушки сидит в накидке и с автоматом Никита Орлов, а рядом держится за его плечо Борис Тимонин с перевязанной головой…
Такая фотокарточка была только одна: ее выпросил Никита у корреспондента, которого ему поручили на второй день сопровождать в редакцию.
— Вот мой папка, — еще раз напомнил Егорка.
— Я вижу, вижу, — очнулся Тимонин. — Он… А рядом с ним я…
— Это? С белой головой? А почему?
— Перевязан бинтом.
— Вас фашисты стрельнули?
— Да, Егорка…
— А папку нет?
— Его… нет…
Егорка! — позвал от стола Гаевой, тихо беседовавший до этого с девушкой. — Пойдем гулять на улицу.
— Я с тетей Мариной и с дядей Степой пойду, — ответил мальчик. — Ага, мы в парк пойдем, на самолете будем кататься… — Он повернулся к Тимонину, которого уже признал своим: — А вы пойдете?..
За окном затрещал мотоцикл и остановился у дома… Кто-то постучал в калитку. Егорка бросился к окну:
— Папка, папка приехал!..
Дверь распахнулась. На пороге вырос Саша Рыбочкин, запыленный, чуточку взволнованный. В белой тенниске с молнией, серых брюках и сандалиях он казался совсем мальчишкой.
— Илья Андреевич, — быстро заговорил эксперт, — я, за вами и старшим лейтенантом.
— Что случилось?
— Сейчас едем…
— Тогда пошли. — Гаевой обеими руками пригладил волосы, направился к двери. Потом остановился, повернулся к девушке: — Вы сделаете все сами, Марина?
— Конечно, Илья Андреевич, — ответила та. — Ведь уже все договорено.
— Сержант, поможете ей.
— Есть, — козырнул Гаврюшкин.
Уже захлопнулась дверь за Гаевым и Рыбочкиным, а Тимонин не мог оторвать взгляда от Егорки. Мальчик не понимал, о чем говорили взрослые, но, видимо, тревожное чувство проникло и в его трепетное сердце. Он глядел на всех широко открытыми голубыми глазенками, в которых застыло недоумение, любопытство и какое-то невысказанное желание…
Саша вел мотоцикл на бешеной скорости. Ехали молча. Переезжая трамвайный мост, Рыбочкин, чуть повернув голову назад, спросил:
— Вы где живете, товарищ старший лейтенант?
— Что такое? — не понял Тимонин, занятый своими думами.
— Где живете?
— В поселке Щорса. Наверх, по улице Павла Мусорова, потом налево…
— Знаю. — Саша сбавил скорость, вытянул левую руку в сторону, показывая поворот. — Сейчас оставим Илью Андреевича в управлении и поедем к вам. Вы должны надеть штатское…
Глава 19Он не мог этого сделать!
Ехали в открытом восьмиместном «газике». Капитан Байдалов держал на коленях развернутую топографическую карту и, время от времени заглядывая в нее, тихо говорил шоферу:
— Сейчас будем сворачивать вправо, Володя. Прибавь…
Володя Данилов, смуглый, худой парень, заядлый рыбак и охотник, исходивший горы вдоль и поперек, злился:
— Бросьте вы свою карту, товарищ капитан! Что я дороги не знаю, что ли? Обидно…
— Но ведь с картой легче, не ошибемся.
— Не ошибемся? — горячился Володя. — Ваша карта когда выпущена? Давным-давно. Ей в субботу сто лет стукнет. А местность у нас каждый год меняется. Вот вы говорили, что сейчас вправо свернем. Куда сворачивать? Поглядите. Здесь и дороги нет. Еще зимой была. А теперь кругом кукуруза. Вот проедем ее, потом пшеничное поле начнется, и за ним будет поворот вправо. А вы говорите карта…
— Признаю себя побежденным, — улыбаясь сказал Байдалов, пряча карту в планшетку, — и вверяю тебе свою душу. Только прибавь…
— Это можно.
Здесь, далеко за городом, дождя не было. Сухая земля потрескалась, словно по ней пролегли глубокие морщины, трава пожелтела и сникла. Серая пыль клубилась, за машиной, отсвечиваясь на солнце желтоватым шлейфом.
Долго ехали молча. «Куда мог деться запасной баллон? — напряженно думал Байдалов. — Или он мешал преступникам, или им заменили испорченный. А тот? Выбросили? Куда?..»
Молчание нарушил Гаевой.
— Оттиски следов сходятся, Алексей Тимофеевич? — опросил он.
— Абсолютно.
— Тогда надо арестовать Крейцера, — загорячился Саша. — Мне давно не нравятся его стиляжьи усики…
— Опять торопитесь, лейтенант, — улыбнулся Байдалов, откинувшись на сиденье. — А если он уже заменил рваную покрышку?
— Надо проверить.
— То-то же… Крейцером конкретно займется Синицын. Он уже в курсе дела.
Гаевой резко подался вперед, опершись на колени сидевшего рядом Тимонина, переспросил:
— Вы сказали — Синицын?
— Да, а что?
— Ничего, ничего, я просто так… — Гаевой выпрямился и, встретив любопытный взгляд Тимонина, хмыкнул про себя.
«Он что-то знает о Синицыне, — подумал Борис. — Надо будет порасспросить…»
Дорога запетляла между холмами. Подъем становился круче. Миновав неглубокую балочку, зеленовато-серый «газик» поехал по самому хребту Сунженского отрога. Невдалеке, на склоне хребта, паслась отара.
Показался густой кустарник. Из него вышли несколько человек в лохматых бараньих шапках и с длинными палками — чабанскими ярлыгами. Увидев машину, пошли навстречу.
— Останови здесь, — тронул шофера за плечо Байдалов и первым соскочил на землю. — Здравствуйте, товарищи, — поздоровался он.
— Салам, начальник, — загудели чабаны. — Посмотри, горе здесь большое… Иди туда, там ждут…
Старики поняли, что не зря сюда приехала группа людей на автомашине — значит, начальство.
Из кустов вышел офицер милиции. Он издали узнал Байдалова и ускорил шаги.
— Товарищ капитан… — начал было офицер, но Байдалов перебил:
— Показывайте.
Офицер в форме младшего лейтенанта милиции, видимо участковый уполномоченный из местного отделения, пошел вперед. За ним двинулась вся группа.
Метрах в десяти от кустов на земле лежал мотоцикл.
— Откуда? — спросил Байдалов.
— Мой, — пояснил младший лейтенант. — Я приказал чабанам дальше него в кустарник не заходить. Но тут уже много следов натоптано. Мне ведь сообщили о трупе с ближайшей фермы…
Из-под кустов, над которыми возвышался скрюченный дубок, виднелись ноги, обутые в красные туфли.
— Здесь он… — проговорил младший лейтенант, хотя и так было ясно.
Несколько минут все не решались подойти и стояли молча, словно отдавая дань памяти погибшего. Потом Байдалов заговорил сразу изменившимся, грубоватым, с хрипотцой, голосом:
— Начнем, товарищи. Вы, Илья Андреевич, с Рыбочкиным обследуйте местность вокруг, а мы с доктором Толоконниковым осмотрим труп…
Он повернулся к Тимонину:
— Останьтесь с нами, старший лейтенант.
Борис кивнул головой. Бледный, подавленный, он не мог выговорить ни одного слова и с завистью наблюдал, как привычно распоряжался Байдалов.
— Пригласите понятых, — сказал капитан, обращаясь к участковому.
— Они уже здесь.
— Тогда приступим к делу.
Сразу за первым кустом, возле дубка, оказалась небольшая поляна с примятой травой. Здесь и лежал труп лицом вниз. Голубая, в клетку, рубашка с засученными рукавами, черные брюки. На левой руке, вытянутой вперед как будто для упора, — часы. Казалось, человек пытался встать, но так и не смог, силы покинули его, и он упал на прижатую к груди правую руку…