Павел Матвеевич недовольно покосился на разведчика.
- У подвала охрану выставили?
- Там Во-Ганг в засаде. Я ему пулемет дал. Вот он и ждет.
- Ждет, когда тварь вылезет?
- Ага... Парень он терпеливый, обязательно высидит. Мацис ширкнул носом. - Это у него как бы месть. За Злотницкого.
- Ну и зря, - подал голос старик. - ОНО теперь долго может не показываться. Неделю, а то и две. Вы ж его напугали. Тем паче, и человечка вашего утащил, голодать не будет.
- Ну, паскудник! - Мацис вскочил было с места, но полковник успокоил разведчика движением руки.
- Не горячись, малыш. Давай сперва узнаем, о ком нам тут толкуют. Рассказывай, дед! О ком речь ведешь?
- Так черт их разберет. Либо крокодил, либо аллигатор.
- Чего ты мелешь!
- Ничего я не мелю, - старик обиделся. - Или крокодилов не знаете? Такая гадина не только человека, - буйвола под воду уволочь может. Потому и вино в подвале уцелело. Мы-то туда почти не совались, понимали чем рискуем. Это пуриты дурные пронюхали про склад - и ринулись толпой. Что им какой-то крокодил, когда там несколько сот бутылок. Вот и сломали дверь.
- Как же он там живет? Крокодил твой чертов?
- Откуда ж мне знать! Как-то, значит, живет.
- Ага! Кажется, понимаю, - Мацис возбужденно завозился. Подвал-то сквозной! В смысле, значит, наружу выходит - прямо в океан. Вот он там и плавает, наверное. А голодно становится, в подвал прется.
- Крокодилы в океанах не живут, - угрюмо пробормотал смотритель станции. - У них жабер нет.
- Жабер? - Павел Матвеевич усмехнулся.
- Ну жабров, какая разница? Я вам не филолог, чтобы все знать. Только эти твари воздухом дышат, понятно? И среди акул не плавают.
- Есть еще морские крокодилы.
- Они тоже посреди океана не плавают. Только близ рек и побережий.
- Чего же он тогда не выныривает? - Мацис посмотрел на старика возмущенно. - Во-Ганг его ждет там, понимаешь, а ты говоришь - недельку!
- Погоди! - полковник ощутил смутное беспокойство. В памяти зашебуршилось давно слышанное - о заповедной штольне, о способности крокодилов задерживать дыхание, о прочей чепухе. Давай-ка подробнее и с самого начала.
Павел Матвеевич стянул с себя вязанную шапочку, бросил на стол. Возбужденно взъерошил волосы. Он и сам еще не понимал причины своего волнения, но что-то маячило на горизонте что-то, может быть, очень важное, и он чувствовал, что спешить не следует, дабы важное это не спугнуть, как того же крокодила.
- Так что у нас там с подвалом, дед? - он взглянул в серенькие глаза станционного смотрителя.
- Да ничего. Все в образцово-показательном!
- Ты, дед, на нас не злись, сам видел, какая каша тут бурлила. Когда было разбираться, кто свой, кто чужой.
- Могли бы и разобраться! По-человечески!
- Вот я и пытаюсь. А ты помоги.
- Так я же не отказываюсь. Только все равно не поверите.
- Во что не поверим? В штольню пуритов? Так это действительно бред. А вот подвал... С подвалом - сложнее. Откуда там взяться аллигаторам?
- Вот и я у спрашиваю, откуда? - старичок хитро прищурился. - Либо сами догадаетесь, либо и толковать больше не о чем. Вы же меня чокнутым объявите и к стенке следом за Радеком и Митькой поставите.
- Не поставим, слово даю! Мы ведь уже поняли, кто есть кто.
- Поняли они, как же!..
- Так откуда аллигаторы, дед?
- Я уже сказал, с суши. Они на бережку обычно греются, под солнышком. А за добычей в воду ползут.
- Так... И где же твоя суша располагается? - Павел Матвеевич неожиданно ощутил, что начинает обильно потеть. Голова становилась мокрой, словно его сунули в парильное отделение.
- Это уж я не знаю, но только где-то, верно, есть. Может, даже совсем близко. Пуриты считали, что под водой.
- Во, дают! - фыркнул Мацис. - Какая ж там под водой суша? Там - дно!
- Вот и я им про это говорил: дно, мол, там. А они мне объяснили, что со спутников землю тридцать три раза успели просветить насквозь. Потому и рванули из космоса назад. Нет ведь там никого. Молчат станции. Потому как рассмотрели, где и что. Поезда, мол, поездами, а суша - сушей.
- Ничего не понимаю! - честно признался Мацис. Полковник задумчиво продолжал глядеть на "языка".
Застучали шаги, дверь распахнулась. Майор Рушников, отряхивая с капюшона воду, сумрачно доложил:
- Трупы убрали и, кажется, вовремя. Литерный на подходе. Просили передать поздравления. Все довольнехоньки!
- У них есть на это причины.
Майор подсел к Мацису, устало разбросал по спинке дивана руки.
- Сказали, что хотели бы остановиться минут на десять-пятнадцать. Что-то там у них с буксами. Обещали управиться побыстрее.
Полковник взглянул на смотрителя.
- Как тут у тебя с остановками? Держат еще опоры?
- Покуда держали. Один-то состав - еще не страшно.
- Вот и ладушки! - полковник вздохнул. - Тогда вернемся к нашим баранам...
- Каким еще баранам? - с подозрением спросил Рушников.
- То бишь, аллигаторам. У нас тут, майор, интереснейшая темочка проклюнулась! Можешь поучаствовать в беседе. Если, конечно, есть желание...
***
- Почему вы пьете? - Мальвина смотрела на него в упор. Нет, правда, - почему?
Простой детский вопрос, ответить на который вряд ли представлялось возможным. Детские вопросы вообще ставят в тупик. Ибо от частокола взрослых условностей возвращают к главному. А потому особенно тяжело было глядеть девчушке в глаза. Так и видился он вчерашний - багроволицый, слюнявый, с косящими зрачками, блудливыми ручищами. Ей бы, по логике вещей, презирать его, а она сидит рядом, пробует разобраться в чужих бедах. Золотой ребенок! Или, может быть, одинокий? Зачем ей та же собачка? Давно известно, удел всех женщин-одиночек заводить домашнюю живность. Кошечка вместо ребенка, собачка вместо друга. Домашнее животное, домашний приятель... Впрочем, сейчас и домов-то нет. Вагонная жизнь, вагонное одиночество...
- Не знаю, - Егор глотнул чай и обжегся. - Все пьют, и я не отстаю.
- А почему все пьют?
Он взял хлебную корочку, растерянно помял в пальцах. Пьяные рассуждения насчет пользы опьянения уже не казались здравыми и убеждающими.
- Ну... У каждого, наверное, свои Сцилла с Харибдой, а я... Я, наверное, просто размазня. Жаль себя - вот и пью. Глажу таким вот пакостным образом себя по головке. Утешаю.
- Горлик говорил, что вы... - Мальвина смутилась. - Будто вы пропили свой талант. Могли написать что-то очень великое, но не не написали.
- Если бы мог, давно написал. Только вот не пишется отчего-то. - Егор вздохнул. - А Горлик - славная душа, всех щадит и нахваливает. Вполне возможно, он и для потомков труды наши переписывает по этой самой причине. Слава-то после смерти - штука иллюзорная, мало кого греет, а он не ленится. Толстого почти всего успел перекатать, "Поединок" Куприна, моего "Бродягу".
- А зачем?
- Чтобы запечатать в титановый контейнер и сбросить в океан.
- Значит, он добрый и трудолюбивый?
- Точно! Добрый и трудолюбивый, - Егор покривил губы. - В отличие от нас разгильдяев. Потому как мы большей частью лодыри и нытики. Не достает сил даже на самое малое. Потому и врем на всех углах, выдумываем для окружающих веские причины. Только причина, если разобраться, - одна-единственная... Егор споткнулся. Мысль, еще мгновение назад казавшаяся столь ясной и отчетливой, вдруг расплылась в блеклую многолучевую кляксу. Все равно как тушь на черных брюках - не промокнуть и не отцарапать. Он тряхнул головой. Хмель еще бродил в крови, терзал нейроны, порождая сиюминутные видения.
- Собственно, я много, чего написал, - пробормотал он. Гору всякой чуши. На проглот. Вроде сосисок. Сложить все тиражи кучей - пирамида похлеще египетской выйдет. Честное слово!
- Не понимаю, - Мальвина обезоруживающе улыбнулась, и Егор подумал, что только последний недоумок может вываливать на ребенка подобные проблемы. Хотя, и тут, если задуматься, начинались форменные дебри. Потому что так оно по жизни и выходит. Именно на детские спины взваливается весь хлам родительских разборок и взрослых неурядиц. Мы-то хлебаем да в носу ковыряем, а они, бедные, спрашивают. То есть, может, это даже не они спрашивают, а НЕКТО через них. Все те же вековечные вопросы к нашим душам. Бег по кругу без малейших надежд. Или, может, с одной крохотной, подсвечивающей китайским фонариком с неба. Поскольку все-таки спрашивают. А вот когда перестанут спрашивать, когда с пеленок младенческих будут угрюмо молчать, тогда и грянет начало конца. И не в потопе даже дело, не в поездах, - в тех, кто не устает удивляться и задавать вопросы, потому что в действительности это вопросы Вселенной. Вопросы к созревшим поколениям безумцев.
В купе ввалился сияющий Горлик.
- Сидите, чижики? А между прочим - станция на подходе! Умные люди давно переоделись, самые храбрые на променад изготавливаются.
Жестом гуляющего купчины-миллионщика Горлик высыпал на стол горку каких-то хлебных кругляшей.
- На-те вот, погрызите. Сырные сухарики. Самое то после сабантуев. И детям для зубов полезно.
Едва сдержав спазм Егор отвернулся. На пищу трудно было даже смотреть. Нутро скручивало в узел, в висках начинали позванивать кузнечные молоточки. Очевидно, ковались подковки на счастье - что же еще?
- Про братца твоего, гражданин писатель, в каждом вагоне нынче рассказывают. Ночью-то его войско на пуритов, оказывается, ринулось. По обрушившимся сферам. Часть в лоб ударила, часть с тыла зашла. В общем взяли молодчиков в колечко! Треть волонтеров потеряли, однако супостатов с позиций выбили. Кстати, до последнего момента опасались взрыва. Знающие люди говорят, что всего-то пару опор и нужно было повалить! Слава Богу, обошлось. Так что часика через полтора прибываем. Главный штурман по радио выступал, обещал, к примеру, короткую остановку.
- Для чего остановку? - уныло вопросил Егор. - Зачем она нужна?