А когда мы все были уже вымотаны до предела, и даже козёл тяжело дышал (осталось ещё 28 монстров, судя по показаниям детектора опасности), Хеккеран неожиданно остановился и указал на массивную дверь с большой печатью.
— Это… знак Тринадцати Героев. Надпись внизу на мёртвом языке…
Я выступила вперёд — в Академии мы часто используем… то есть использовали языки стран, уничтоженных при нашествии Злых Богов или даже раньше, Королями Жадности. Не могу сказать, что я все их научилась читать прямо как родные, но суть понять для большинства могу. Особенно в той части терминологии, которая касается магической науки. А здесь были именно те слова.
— Открой дверь эту… путник… нет, приключенец… лишь если уверен в силе своей… Потому что враг… заключённый здесь… демон, что пойдёт за… тобой… до края мира… И вернётся в узилище… лишь когда один из вас будет мёртв…
Мы переглянулись.
— Думаю, озвучу общее мнение, — сказал наконец Хеккеран, — что связываться с этим не стоит. Дочищаем уровень и возвращаемся. Награды за два будет достаточно, учитывая, что мы получим от господина Бафомета. Те команды, что не вернулись… вероятно, они как раз открыли эту дверь. Или не знали старых языков, или сочли себя достаточно экипироваными, чтобы попытаться.
Робердик и Имина синхронно кивнули, подтверждая. Я несколько секунд поколебалась, но тоже кивнула.
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — как-то непривычно неуверенно заговорил зверолюд, — но ведь запечатанный здесь демон является частью этажа? И он входит в общее количество 72 противников, которых отобразил детектор на входе?
Чёрт! Я в раздражении ударила посохом по полу. Он прав! Без демона нам весь этаж не засчитают!
— Я предлагаю вот что, — продолжал Бафомет, поняв по моей реакции и выражениям лиц остальных, что ответ положительный. — Вы пока поднимитесь на минус первый этаж, а я один открою дверь и попытаюсь справиться с тем, кто там. Если победит он, то вас преследовать не станет — открывшим дверь числюсь только я. Если же я побеждаю, то вы спускаетесь, дочищаем этаж вместе и идём в город за наградой… за обеими наградами.
— Это… смело, — Хеккеран проглотил более резкое выражение, — но конечная оплата за доставку тебя в столицу — больше, чем за зачистку второго этажа. Поэтому нам выгоднее не рисковать, вернуться сейчас вместе с тобой и получить от императора деньги только за первый — зато гарантированно получить четыреста золотых от тебя.
Идиот! Он что, уже проникся к этому людоеду дружескими чувствами? Только из-за устроенного вчера спектакля?!
— А знаете что? — козёл погладил бородку. — Думаю, вы правы. Я был слишком эгоистичен в своей жажде сражений и подвигов. Вам в первую очередь нужно получить свою оплату, в этом смысл существования рабочих. Согласен, идём обратно.
Глава 19. Мы в проруби не плачем, в огне мы не горим, мы выполним задачу, мы боссу угодим
Брать с меня по высшей мере
Обещай мне, обещай!
Малодушья, маловерья
Не прощай мне, не прощай!
Оступлюсь — не милосердствуй.
И предам — не снисходи.
Не смягчай к проступкам сердца,
Без сомнений осуди.
Будь со мной прямей и строже,
Чем Всевышний Судия!
Нет мне нежности дороже,
Чем взыскательность твоя.
Снисхождения не надо!
Оправдания не жду!
Мне любовь твоя — награда!
За нее и в ад сойду!..
Мюзикл «Последнее Испытание», «Присяга»
Если б я был султан, я б имел трех жен
И тройной красотой был бы окружен
Но с другой стороны при таких делах
Столько бед и забот, ах, спаси аллах!
Неплохо очень иметь три жены
Но очень плохо с другой стороны
Фильм «Кавказская пленница», «Если б я был султан»
Альбедо, Смотритель Стражей:
Это было одновременно невыносимо больно, невыносимо страшно и невыносимо приятно.
Жалкие людишки просто ничего бы не поняли и не почувствовали, если бы Высшее Существо снизошло до того, чтобы покопаться в их мелких грязных мыслишках. Они могли бы (самые умные из них, если понятие ума вообще применимо к таким примитивным созданиям) путём глубокого самоанализа обнаружить РЕЗУЛЬТАТ, понять, что их характер или воспоминания изменились. Но воспринимать ПРОЦЕСС им было нечем. В той кучке слизи, что заменяет им мозги, нет болевых или осязательных рецепторов.
Но Альбедо была слеплена совсем из другого теста. Как главный защитник Назарика, она должна была уметь обнаруживать любые вторжения, в том числе и ментальные. Влиять на чужие мозги она не могла и не умела, разве что косвенно — через доступные ей как суккубу методы соблазнения и запугивания. Но любые изменения в собственном уме, чувствах и душе отслеживала моментально.
Господин Табула Смарагдина, конечно, мог бы просто усыпить её и дать посмотреть на изменения уже после пробуждения. Она бы всё равно ничего не упустила — память Смотрителя была идеальна, внимание — безупречно. Но Создатель в бесконечной щедрости и доброте своей позволил ей не просто наблюдать за процессом переделки её собственного разума в реальном времени, но и сопровождал это всё комментариями, позволяющими глубже понимать, что именно, как и зачем он делает.
Страх она испытывала вовсе не потому, что глубинная редактура основ сознания могла что-то повредить. Такие мысли ей даже и в голову не приходили. Она никогда не сомневалась в мастерстве Высшего Существа, чтобы допустить даже мысль, что он может сделать что-то плохое нечаянно, против собственной воли. А если он пожелает навредить специально, если это будет соответствовать его планам — Альбедо была бы счастлива получить любые физические или психические раны, какие Создатель пожелал бы нанести.
Боялась она совсем другого — что разочарует чем-то своего Создателя, что он останется недоволен результатами правки. Именно поэтому она вся вспыхнула от радости и смущения, когда господин сказал, что «исправить» её будет легче, чем сестёр. Ей меньше всего хотелось, чтобы Высшее Существо тратило на неё драгоценное время и силы. Но даже «недолгое» редактирование, как оказалось, означало в действительности «больше суток».
Шалтир уже допустила какую-то ошибку и реакция Высших Существ была немедленной и восхитительно безжалостной. Альбедо, правда, не могла понять, почему они ограничились лишь запечатыванием, а не упокоением. Эта малолетняя дурочка позорила Назарик самим своим существованием, каждым словом и действием… Но если Высшие не избавились от неё сразу, значит, она зачем-то нужна была им именно такой. Так же как Эклер был нужен с его смехотворными амбициями. Вампирша ошиблась в чём-то другом, допустила перед Высшими больший грех, чем её обычное безответственно-животное поведение. И теперь Альбедо панически боялась её ошибку повторить. Ей нужно было поговорить с Демиургом. Слабак и трус, он, тем не менее, всегда понимал Высших лучше, чем любой другой Страж. Но господин Табула Смарагдина не даст ей такой возможности раньше, чем закончит редактуру.
Она ощущала, как плавятся и разлетаются на куски самые основы её мировоззрения, то, что делало её Альбедо. Это было куда мучительнее, чем любая физическая боль, и суккуб плакала одновременно от боли и от наслаждения — потому что господин позволил ей страдать ради него, ради исполнения его воли. Жаль только было, что он видел в этом лишь работу, пусть даже интересную. Альбедо бы предпочла, чтобы процесс возбуждал Создателя не меньше, чем её саму. Она чувствовала любовь Высшего в каждом движении его разума внутри собственного… но эта любовь была лишь отцовской.
— Когда я создавал тебя, я задавался вопросом о том, как коррелируют понятия зла и жестокости, — делился бесценными воспоминаниями владыка Табула Смарагдина. — У нас тогда уже было два Стража с Чрезвычайно Злым мировоззрением — Шалти и Демиург. Ну, первая до вас не дотягивала — её мировоззрение -450, и её личность это отражает. Она больше злобная, чем злая. Её жестокость сводится к банальной кровожадности — она просто любит видеть, как льётся потоками кровь и летят в стороны кишки.
— И за это она была запечатана? — подхватила Альбедо. — За примитивность?
— Нет конечно, она вообще ни в чём не ПРОВИНИЛАСЬ. Просто кое-кому из Высших понадобилось по некоторым причинам отстранить её от активной деятельности. В этом не было наказания, лишь рационализм.
Альбедо с облегчением выдохнула. Страх ослаб. Конечно, мудрость Высших Существ непостижима, и им может понадобиться устранить и Смотрителя Стражей — на время или навсегда. Но это совсем не пугало — наоборот, мысль о том, что она сможет послужить им (а в идеале — Создателю!) ещё и таким образом вызвала волну наслаждения.
— Демиург был более интересным опытом. Он — предел зла, к которому и стремился Ульберт. Но как бы ни были изощрены проявления его жестокости, стоящая за ними мотивация всё ещё слишком банальна. Демиургу просто нравится смотреть, как другие страдают. Доминирование и эгоизм — очень примитивная комбинация, они двигали злодеями ещё до нашей эры… Поэтому я задумал тебя как своеобразный антитезис ему. Ты столь же несомненно зла и жестока, но твои мотивы при этом противоположны — это альтруизм и подчинение. Ты не думаешь о собственном удовольствии, когда несёшь смерть и мучения миру. Но для тебя высшее счастье — пожертвовать своими интересами, здоровьем и даже жизнью ради Высших. Это естественно, поскольку ты — главный танк Назарика и должна принимать на себя весь урон, который в противном случае достался бы кому-то другому. Более высокая жертвенность, чем у тебя — только у Виктима, но там особый случай. И ты проецируешь это понятие о высшем счастье на всех остальных. Ты в полной мере следуешь Золотому правилу нравственности: «Не делайте другим то, что вы не желаете для себя, и поступайте с другими так, как хотели бы, чтобы с вами поступили». А поскольку для тебя наивысшее благо — служить Высшим, и тем больше удовольствие при этом, чем больше приходится отдать — ты и другим такого же блага желаешь.