Меж тем Сударг, обличительно устремив палец в сторону иноземцев, что-то хрипло выкрикнул. И, резко развернувшись, направился к выходу. Кейстут невозмутимо посмотрел ему вдогон и повернулся к подошедшей троице. Лицо его осветила мягкая улыбка. Поприветствовав гостей, он перешел к делу:
— Полагаю, с пленниками ясно без слов, — Сангре хотел поблагодарить, но князь опередил его, подняв вверх руку и заметив: — Я ни при чем. Одна из сторон отказалась явиться на суд, а потому признается правота второй. Если кого и благодарить, так Римгайлу, да самих себя, что оказались… весьма настойчивы в своем заступничестве.
Сангре смутился. Судя по словам Кейстута и его многозначительной паузе, он явно знал о том, что происходило этой ночью, и как Петр уговаривал жрицу простить пленников. Успокаивала лишь добродушная усмешка на лице судьи. Стало быть, человек отнесся с пониманием.
— Должный уход за ними и достойное лечение раненого я обеспечил, — продолжал Кейстут. — У нас хоть и не христианские лекари, но кое-что умеют и лечат подчас даже лучше, чем они. Хотя все это мне самому, признаться, не очень-то по сердцу. Да вы и сами видели Сударга.
— Какой-то он кровожадный, — не удержался от комментария Сангре.
— Тут иное, — покачал головой Кейстут. — Узнав, что я уважил иноземцев, разрешив оставить в живых двух человек, он потребовал, чтобы я оставил и остальных, для того чтобы он мог выкупить свою семью. Оно всегда так: стоит раз нарушить вековой обычай, и все, дальше как снежный ком с горы.
Он умолк, но было понятно, что его речь не закончена. Пока длилась пауза, Петр бросил еще один взгляд на свисающие гобелены. Красиво, чёрт побери. Подметив, куда тот смотрит, Кейстут небрежно пояснил:
— Это привезено из одного орденского замка еще при кунигасе Витене. Рыцари не хотели их отдавать, но мой дядя оказался… настойчив, и они любезно уступили.
«А у него и с чувством юмора неплохо», — отметил про себя Петр, а вслух поддержал шутливый тон хозяина замка:
— Мы еще вчера успели заметить, что у вас очень добрые соседи. А главное, веселые. С такими не соскучишься.
— Скучать нам и впрямь не приходится, — согласился Кейстут. — Однако, хотя в иных странах и говорят, что литвины — грубый народ, развлечения наших соседей гораздо грубее. От них давно стонет вся Жемайтия, да и Аукшайтии[24] приходится несладко. И вчерашняя их забава далеко не первая, поскольку от их Христмемеля до наших земель рукой подать. Потому мне и хотелось попросить их переселиться подальше. Одна беда — хозяева попались несговорчивые. Помнится, вчера вы обещали помочь, дабы моя просьба выглядела убедительнее…
Сангре, тяжело вздохнув, открыл было рот, но Кейстут жестом остановил его.
— Не торопитесь. Не хочу, чтобы у моих гостей хоть на миг закралась в головы мысль, будто я рассержусь в случае отказа помочь, а потому вначале хочу предупредить, что каким бы ни был твой с побратимом ответ, мое гостеприимство останется неизменным. За спасение от поругания святилища богини Мильды и ее служителей вы заслужили его в полной мере, и пока гостите у меня, вы ни в чем не будете нуждаться, а раненного пленника продолжат лечить. В том я даю свое крепкое слово, и пускай Перкунас покарает меня, коль я его нарушу.
«Правильно Улан вчера сказал про него, — уважительно подумал Сангре. — Действительно рыцарь. Во всяком случае, старается им быть. Такому помочь сам бог велел. Если получится, конечно».
Об этом он и заявил. Мол, приложат все силы, но не уверены, что их хватит. Однако в любом случае надо сперва встретиться с пленниками, переговорить с ними, затем посмотреть на сам Христмемель, все прикинуть, взвесить. Ну а потом они изложат надуманное.
— Поэтому пока нам требуется лишь перо, чернила и много бумаги, — добавил предусмотрительный Улан.
— Будут, — кивнул Кейстут. — И к замку сопроводим. Просьба одна — не затягивать… с думами. Мы в любом случае попытаемся его взять, с вами или без вас, но нам надо управиться за месяц, от силы за полтора, не позднее. Далее наступит весна, а берег у замка низкий и болотистый. Туда летом даже продовольствие завозят по реке. И стоит морозам ослабеть… — он развел руками.
— А почему именно этой зимой? — уточнил Улан.
— Я выслушал путтонов, вейонов и жваконов[25]. Обычно они редко бывают столь единодушны, а тут в один голос заявили мне, что нынешняя зима — наиболее благоприятное время для захвата замка. Взять же Христмемель для нас — дело чести. Кунигас Витень два года назад пытался это сделать, однако у него не вышло, несмотря на камнеметы. Он отступил ни с чем, если не считать множества погибших воинов и двух тяжких ран, полученных им самим. От них-то он через месяц и умер. У нас принято сжигать тела, а не предавать земле. Но когда человека убивают, на погребальном костре мы сжигаем не только умершего, но и его убийцу. Желательно живого. Увы, душа кунигаса улетела к небесам одна, а потому она до сих пор не пребывает в чертогах Перкунаса, терпеливо дожидаясь, когда мы на земле осуществим справедливое возмездие. Я не знаю, кто из рыцарей нанес князю раны, ставшие причиной его смерти, а потому надлежит сделать погребальным костром весь замок. Но для этого он поначалу должен оказаться в наших руках.
— Мы постараемся уложиться, — твердо пообещал Улан.
— Я надеюсь, — кивнул Кейстут. — Ну а сейчас… — и по его суровому лицу вновь скользнула улыбка, — пора за трапезу. Заодно расскажете мне про свой союз славных и смелых ратников…
В отличие от Липневки, где даже на праздничных застольях мясные блюда были представлены весьма скромно, у князя они оказались основными и на обычном обеде. Помимо кабанятины, лосятины, оленины, зайчатины, медвежатины, причем на любой вкус, печеной и жареной, вареной и вяленой, перед друзьями стояли и другие дары литовских лесов: моченая морошка, блюда с солеными грибами, земляника в меду, а лесные орехи челядь даже успела заботливо очистить от скорлупок.
Сам Кейстут ел немного. Так, ножка молодого кабанчика, копченое гусиное крылышко да пара-тройка небольших колбасок, благоухавших чесноком. Пил он тоже умеренно, опрокинув в себя всего пару кубков меду, больше налегая на кисловатый, приятно освежающий клюквенный настой. Зато вопросов задал без счета, благо, в отличие от вечерней трапезы, нынче их за столом сидело всего трое.
Касаемо союза, точнее, того, кто еще из славных ратников в него входит, Сангре выкрутился быстро. Не мудрствуя лукаво, он припомнил сказочные биографии русских былинных героев, добавил к ним кое-какие подробности из мультфильмов и заливался соловьем, рассказывая о героизме и славных подвигах отцов-основателей ордена защиты отчей земли.
Да и на вопросах о них самих (что, кто да откуда, да где побывали), Петр особо не заморачивался. Мгновенно вспомнив о вчерашнем вечере и своей беседе с Римгайлой, он приступил к повторному рассказу, легко и непринужденно повествуя о различных приключениях во время их многочисленных путешествий.
Кейстут слушал как завороженный. Интересовало его все: и подробности охоты на крокодилов в Антарктиде, и сколь ловко скачут по тропическим джунглям черненькие обезьянки под чудным названием обама, в коих так тяжко попасть стрелой, и как друзья отчаянно сражались с волосатыми пингвинами, прыгавшими на них с пальм.
Изрядно выручал и любимый Гумилев:
Восемь дней от Харрара я вел караван
Сквозь Черчерские дикие горы
И седых на деревьях стрелял обезьян,
Засыпал средь корней сикоморы[26].
Отвлекло внимание хозяина стола введенное к ним в трапезную в сопровождении двух воинов страшилище. Нет, одето оно было по-человечески, да и стояло на двух ногах, но рожа… Ох и рожа! Всклокоченные и нечесаные с самого рождения волосы, стянутые на лбу грязной повязкой, напоминали какую-то экзотическую прическу, маленькие глазки глубоко таились под могуче нависшими над ними серыми, словно припорошенными пылью бровями, зато крупный нос, в отличие от глаз, выдавался далеко вперед, занимая чуть ли не поллица. Щетина окружала его лицо, словно рамка — сюрреалистическую картину.
Вырвавшись из рук двух воинов, стоящих по бокам от него, страшилище резво подбежало к князю, плюхнулось перед ним на колени и жалобно зарычало.
— Гляди, гляди, — толкнув в бок друга, восхищенно зашептал Петр. — Вот оно, недостающее звено эволюции, давшее начало питекантропам и австралопитекам.
— Между прочим, это один из спасенных нами вчера охранников святилища, — подсказал Улан.
— Да ты что?! — изумился Сангре, но вспомнил огромного человека, лежащего без чувств на снегу. Правда, тогда он не обратил внимания на его лицо, к тому же оно было в крови, зато теперь… — Хорошо, что мы его спасли, — заметил он. — Будет, что изучать ученым. Глядя на него воочию убеждаешься, что все люди действительно произошли от обезьяны, только в разное время: одни раньше, другие позже, а этот Квазимодо вообще на прошлой неделе. Ему ж и копья не надо — шнобелем своим всех уроет. А мощь какая в теле! Эх, растерял народец былинную силушку на пути к прогрессу.
Силушка в могучем, почти квадратном теле «недостающего звена» ощущалась в каждом движении. Полное впечатление, что ему ничего не стоит усадить на здоровенный стол, за котором сидели гости, всех присутствующих, и, взвалив его на свои плечи, идти хоть час, хоть два.
— Жаль, казнят, — вздохнул Улан.
— Шо, гильотина суровой души Кейстута снова жаждет крови? А его-то за что? — удивился Петр.
— Ну ты же помнишь вчерашний рассказ Яцко. Этот мужик и его брат были в числе охранников святилища и не успели зажечь сигнальный костёр.
— Ну?
— Вот тебе и ну. У них за такой промах одна кара — смерть.
— И этому чудесному экземпляру, по случайности совершенно не попорченному тлетворным влиянием цивилизации, так запросто отрубят голову?! — удивился Петр. — Не-ет, как-то оно неправильно.