— Будя с сантиментами.
Однако Локис никак не хотел уняться, а спустя минуту к нему попробовал присоединиться и его брат. Правда, старший сразу властно махнул ему рукой, и Вилкас послушно умолк.
— Не дедуй, — Сангре укоризненно погрозил Локису пальцем. — Хотя и это штука пользительная… ежели в умеренных дозах. Ладно, так и быть, назначаю тебя ефрейтором, — и он великодушно пообещал: — Не боись, со мной не пропадешь. Наполеон с Суворовым тоже с низов начинали, а с годами и до сержантов докатились.
Яцко вопросительно уставился на Петра.
— Эту непереводимую игру слов старого одессита ты в их черепушки не впихивай, — поморщился тот и сокрушенно вздохнул, глядя на забинтованную голову Локиса — о ране литвина он совсем запамятовал. Впрочем, учитывая, сколь много событий с ними сегодня приключилось, оба, скорее всего, попросту эмоционально выгоревшие и начинать с ними занятия не имело смысла. — Не буду я с вами, пустыми мешками контуженными, сегодня заниматься. И вообще, самый лучший вариант — отправить сегодня обоих на больничный.
— Куда? — робко переспросил Яцко.
— Лечиться! — рявкнул Сангре. — И все, а теперь шагом марш отсель! Завтра встретимся и уж тогда…
Выслушав переводчика, Локис возмущенно зарычал, поглядел по сторонам и проворно кинулся обратно к стене, где стояли два здоровенных, чуть ли не в запястье толщиной, копья. Схватив оба, он подскочил к Петру и, тряся ими в воздухе, разразился гневной тирадой.
— Сказывает, что совсем здоров, — выдал Яцко, — и ты сам в том можешь убедиться.
Едва он договорил, как Локис метнул копья одно за другим в бревенчатую стену. Впились они в нее на совесть. При осмотре — Сангре не удержался, полюбопытствовал — оказалось, что каждое углубилось минимум на десять сантиметров, если не больше.
— Бревна дубовые, — невозмутимо пояснил Яцко, — потому и худо вошли.
— С копьями наперевес против немецкой панцер-дивизии, — хмыкнул Петр. — Вы ж мне, мальчики, как помощники нужны, а не в виде пушечного мяса. Ну-ка, продемонстрируй лучше другое, — он вручил Локису один из арбалетов, а сам повернулся к Яцко, но отдать команду, чтобы тот достал пару стрел из колчана, не успел. Вовремя оглянувшись, он истошно заорал: — Стой! Стопинг! Хальт! Стенд ап! Стоять, говорю, мать твою за ногу!
Оказалось, Локис по простоте душевной решил, что врученный ему арбалет — очередное испытание его силушки, и ухватился за оба конца дуги с явным намерением согнуть ее окончательно. Или распрямить. По счастью, дуга была стальной, сразу не поддалась, а в следующую секунду Сангре успел остановить силача-жмудина.
— А гвозди компьютером забивать не пробовал? — возмущенно поинтересовался Петр, оглядывая дугу. — Тебя бы, паря, с кувалдой наперевес да к электронике американского авианосца — цены бы не было. Но к делу. Значит, слушай сюда. Без команды ничего с самострелами не делать. Ваше с братом дело — зарядить их и подать стреляющему, причем как можно быстрее.
Яцко мгновенно затараторил, переводя. Выслушав его, Локис весьма красноречиво развел руками и возмущенно рявкнул, указывая на арбалет.
— Как заряжать, покажу, — успокоил его Петр и вдруг возликовал. — О, идея! А какого лешего я вообще буду этим заниматься, когда у меня имеется… — не договорив, он повернулся к своему толмачу и возложив ему руку на плечо, сурово произнес: — Значит так, повышаю тебя в чине и назначаю своим замом по учебе. С завтрашнего дня приступишь. Да не боись, — ободрил он его. — Поначалу я вам все продемонстрирую, а уж потом оставлю тебя за себя. Там, честно говоря, делов-то на копейку. Они подают, а ты берешь и стреляешь. Понял? Ну и напарника себе подберешь. Заряжающих-то двое, значит, и вас тоже должно быть двое.
— А куда стрелять? — вытаращился на него Яцко.
— А вот это ты сам мне покажешь. И куда, и во что, и где, поскольку сегодня до вечера присмотришь где-нибудь в окрестностях Бизены учебную площадку и оборудуешь ее. Слушай и запоминай, что требуется. Во-первых…
Инструктаж переводчика длился недолго, Сангре постарался быть предельно ясным и лаконичным. Перечислив свои требования он на всякий случай потребовал повторить. Оставшись довольным услышанным — вроде толмач ничего не перепутал — он повернулся к жмудинам и тоном, не терпящим возражений, сурово произнес:
— А сейчас, мальчики, обоим в баньку и спать. Дозволяю на сон грядущий по чарке, — покосившись на Локиса, он поправился: — Нет, лично тебе можно три, иначе получится слону дробина. Брательнику хватит двух. А завтра я научу вас как родину любить. Буду гонять вас как сидоровых коз, чтоб лапти до задницы стерлись. Жаксы?
Выслушав перевод Яцко, оба брата в ответ на грозное предостережение дружно закивали и заулыбались.
— Вставать рано не рекомендую, поскольку к занятиям приступим после обеда. Куда пошли?! — рявкнул он. — А арбалеты? Я, что ли, буду их таскать?! Дедовщину в армии никто не отменял. Да чтоб несли бережно и глядите мне, не раскурочьте по дороге! — крикнул он вдогон и, прищурившись, посмотрел на солнце.
Огромный багровый диск низко свисал над близлежащим лесом, но еще не коснулся его нижним краем. Получалось, до вечерней трапезы у него в запасе имеются пара часов, а то и целых три. Довольно кивнув, Петр выждал, пока все трое не скроются за дверью, воровато оглянулся по сторонам, не видит ли кто, и взял в руки прислоненное к стене копье. Взвесив его в руке, он уважительно покачал головой, примерился поудобнее и с силой метнул в противоположную стену. Копье воткнулось в бревно, но в следующее мгновение, качнувшись, упало на снег. Сангре досадливо поморщился и повторил бросок, правда, с тем же результатом. Услышав позади смущенное покашливание, он резко обернулся. Оба жмудина и Яцко уже стояли позади. Но если лицо толмача было невозмутимым, то Локис выглядел явно разочарованным своим командиром. Впрочем, и Вилкас тоже.
— Это у меня от недосыпа, — хмуро пояснил Сангре и поплелся наверх.
Увы, но его заветному желанию поспать перед ужином так и не суждено было сбыться — снова вмешался Улан. Стоило Петру завалиться на постель и устало закрыть глаза, как он услышал недовольный голос друга:
— Ну сколько можно? Ты прямо как сурок какой. Давай, давай, поднимайся. Мне Вальтер столько всего наговорил, хоть стой, хоть падай…
Сангре недовольно приоткрыл один глаз и назидательно проворчал:
— Считай, я упал. Дабы не рухнуть вторично, предпочитаю выслушать лежа.
— Ну ладно, — миролюбиво согласился Улан и таинственно начал: — Тогда так. Началось все под рождество…
Новости оказались и впрямь прелюбопытными. Подремать под них, как втайне от друга вознамерился Петр, нечего было и думать…
Глава 19. Тайны и загадки
Как выяснил Улан, Вальтер совсем недавно служил в другом замке, Мариенбурге, считавшемся столицей Тевтонского ордена. Именно туда минувшим летом прикатили четыре монаха. Двое были доминиканцами: фра Пруденте Перес и фра Луис Эспиноса. С ними прибыл некий францисканец Сильвестр, надоедливо пытающийся продать огромную кипу индульгенций, привезенную им с собой в увесистом сундучке. Четвертый был молчаливым, огромного роста и весьма неприятным на лицо человеком, но его имени Вальтер не запомнил и к какому он принадлежит ордену тоже не понял.
Однако последние двое были так, сопровождающие, не более, а касаемо двух первых… Как ни удивительно, они оказались… инквизиторами, прибывшими из Арагона и желающими забрать с собой бывшего тамплиера Бонифация Филипе де Рохас-и-Марино, обвиняемого в ереси, причем в повторной, что значительно хуже, поскольку это считается рецидивом и еретик получает куда более суровое наказание — почти всегда это костёр.
Удивительно же потому, что крестоносцы, участвующие в святом деле крещения упорствующих язычников, считаются очищенными не только от всех прошлых грехов. Пока они пребывают на этой земле и продолжают числиться участниками крестового похода, любой их грех как бы и не грех, ибо автоматически аннулируется римским папой. То есть все рыцари — и с обагренными людской кровью руками, и стоящие в ней по пояс, и залитые ею по маковку — возвращались в родные земли чистые, аки невинные агнцы.
— Вот они, двойные стандарты Европы, — не удержавшись, прокомментировал Петр и восхищенно покрутил головой. — Надо же, сколько им лет. А я-то думал, что всю эту заумь лишь в конце двадцатого века для Косово и прочих цветных революций выдумали. Получается, намного раньше, а главное — кто. Да папашка римский, чтоб ему в аду затычку в задницу вставили и три раза в день пургеном пичкали. Кстати, а что за странные приставки? Почти фрак получается. Они бы еще камзол или жилет впереди своего имени поставили.
— Обычное сокращение, от латинского фратер, то бишь брат, — пожал плечами Улан. — Ты лучше слушай, что было дальше. Оказывается, за своих собратьев рыцари стоят крепко, иначе сдали бы Бонифация как бывшего тамплиера со всеми его потрохами, а они поступили иначе, но не сразу. Сперва великий гроссмейстер ордена Карл…
— Стоп! — остановил друга Петр. — Далее по возможности без сложных кликух. Они являются неотъемлемой частью моей идиосинкразии к иностранным языкам. Ну и… без должностей тоже.
— А если без них никак? — кисло поморщившись, осведомился Улан.
— Тогда валяй, — с видимым сожалением разрешил Сангре, однако внес уточнение: — но по возможности с переводом на нормальный русский. К примеру, великого магистра можешь переименовать, скажем, в паханы…
— Исходя из свежих животрепещущих воспоминаний, — понимающе кивнул Улан, посетовав: — Как на тебя пребывание в Нижнем Тагиле повлияло, — но возражать не стал, продолжив свой рассказ.
Поначалу противодействие инквизиторам было мягким и деликатным, сводясь к уговорам великого гроссмейстера (то бишь пахана, как поправил неугомонный Сангре) повременить и во всем обстоятельно разобраться. Доводы его выглядели и впрямь убедительно. Дескать, нельзя так поступать с благородным рыцарем, прибывшем из далекого Арагона, тем более все его прошлые грехи давным-давно аннулированы, а здесь он ведет себя весьма достойно. Настолько достойно, что даже принят полноправным членом