к ты, — принялся бойко переводить запыхавшийся Яцко. — Теперь он…
Сангре, невозмутимо выслушав цветистое славословие жмудина, воздавшего должное замечательным воинским достоинствам своего начальника, без тени улыбки на лице удовлетворенно кивнул и спокойно напомнил:
— Тогда за работу, орлы.
Локис охотно закивал и метнулся к лежащим на снегу арбалетам. С этого мгновения он стал не просто беспрекословно подчиняться любым приказам Петра, но и стремился выполнить их как можно лучше. А уж какими влюбленными глазами он взирал на него, как жмурился от удовольствия, когда удостаивался его скупой похвалы — куда там коту, облопавшемуся сметаны. Да и называл его в разговорах с братом не иначе как «наш кунигас», ставя на одну доску с Кейстутом и Гедимином.
Надо ли говорить, что с того дня освоение конвейерной системы зарядки арбалетов пошло на лад. К тому же Сангре разбил процесс на ряд простейших операций, заставляя отдельно отрабатывать каждую из них по нескольку десятков раз, добиваясь таким образом автоматизма движений, и обучение стало двигаться вперед семимильными шагами.
Улан тоже времени даром не терял. Тщательно вычертив несколько сюрикенов, он после обеда отправлялся со своими рисунками в кузницу, где местный умелец не переставал дивиться, зачем чужеземцу столь странные четырех- шести и восьмилучевые украшения, да еще с весьма острыми концами этих лучей. Но тем не менее он в поте лица корпел над их изготовлением.
А еще Улан чуть ли не каждый день прохаживался по небольшому местному торжищу, обстоятельно беседуя с тамошними купцами. На недоуменный вопрос друга он ответил, что тем самым одновременно убивает трёх зайцев. Во-первых, выясняет насчет пороха (может кому-то доводилось о нем слышать), во-вторых, узнает о ценах на разные товары, а в-третьих, получает данные о политической обстановке в разных странах. Кто знает, сколько им придется проторчать в этом времени, а потому информация такого рода может оказаться далеко не лишней. Кроме того она позволит в случае чего блеснуть своими познаниями в разговоре с их будущими нанимателями, дабы показать, на кого они работали в прошлом и насколько успешно.
Попутно он отыскал хорошего швеца, как тут именовали портных, и друзья обновили свой гардероб, заказав себе по паре комплектов повседневной одежды и плюс один «парадный», чтоб было в чем показаться перед тверским князем, если таковая встреча вообще состоится.
Что же до ежедневных далеких конных прогулок совместно с Кейстутом, то нет худа без добра. Как-то, проезжая вдоль по берегу Немана, Кейстут сообщил о том, что недалеко от Христмемеля имеется еще один орденский замок, построенный гораздо раньше на месте бывшей крепости скалвов Рагнит. Друзья переглянулись. Одна и та же мысль пришла в их головы. Получалось, во время штурма Христмемеля оттуда на помощь осажденным запросто может подоспеть помощь. Вот только в какие сроки?
По счастью, привычных в понимании человека XXI века границ тут не имелось, и до Рагнита они на следующий день преспокойно добрались, остановившись в километре от него, да и обратно вернулись без помех. Вычислял расстояние между замками Улан. Как именно, Петр не пытался вникать — такая заумь была не по нему.
— Ты мне друг и я принимаю твои слова на веру, — высокопарно заявил он. — Раз сказал, что между ними где-то двадцать пять километров, значит, быть посему. Маловато, конечно, от нашей Бизены до Христмемеля чуть ли не в полтора раза дальше, но деваться некуда: подумаем насчет засады и где именно ее выставить, чтоб задержать их подкрепление.
— Надолго притормозить крестоносцев в любом случае не выйдет, — озабоченно заметил Улан. — А морозы приличные и лед крепкий, так что переберутся на наш берег без помех. Получается, нужно сокращать сроки штурма.
— Не боись, и с этим чего-нибудь сообразим, — успокоил его Петр и невольно поморщился, с видимым трудом слезая с трофейной немецкой лошади и костеря на чем свет стоит непарнокопытных Гансов.
Те были гораздо больше и выше русских и литовских лошадок, спины имели тоже не в пример шире, и у Сангре с непривычки изрядно болели мышцы ног. Если бы не настоятельные рекомендации Улана время от времени ездить на них, Петр никогда бы и ни за что, но к советам друга он всегда внимательно прислушивался. Мол, это как бы дополнительная закалка мышц ног. Зато в случае дальнего путешествия на коньках местной породы, даже проведя весь день в дороге, у Петра вообще не возникнет никаких проблем.
Впрочем, имелись и дополнительные преимущества. Во-первых, смотрелся Петр на здоровенном битюге не в пример солиднее, поскольку из-за своих длинных ног он до того, как пересесть на немецкого жеребца, вынужден был сидеть на лошади чуть ли не враскоряку. Имелся иной выход — для удобства сидения отпустить стремена на нужный уровень, но он не подходил. Тогда они получались свисающими чуть ли не до земли, и Сангре дважды успел угодить носком по встретившемуся по пути пеньку. Хорошо, что он был в берце, а если бы в мягких сапогах?
Кроме того, было и во-вторых. Встречавшиеся им по пути местные жители, видя, на каких конях рассекают всадники, уважительно цокали языками и понимающе кивали друг дружке: ухитриться захватить в качестве трофея рыцарскую лошадь само по себе говорило о немалом воинском мастерстве и ратной доблести.
Ну и деньги. Это уже в-третьих. По сути, конь был живым банковским вкладом, ибо стоил, как авторитетно заверил Улан, раз эдак в сто побольше, нежели лошадки, доставившие их сюда.
Навестив сына, Гедимин одобрил составленный друзьями план захвата замка, оценил и предусмотрительность Петра с Уланом, предложившим выкопать волчьи ямы на дороге, ведущей к Рагниту, причем не раньше, чем в ночь перед штурмом, дабы не насторожить крестоносцев раньше времени. Ну и еще одни ямы — уже по пути в Бизену, чтобы погоня, буде таковая случится, тоже изрядно пострадала. Касаемо воинов он не скупился, посулив дать не только всех своих ратных людей, но и послать гонцов за дружинами сыновей, а также к младшему брату Воину, княжившему в Полоцке.
Однако за день до окончания временного перемирия Бизену посетила ответная делегация со стороны Тевтонского ордена. Возглавлял ее не Дитрих, а представившийся комтуром Рагнита Фридрих фон Либенцель, и был он, в отличие от фон Альтенбурга, куда покладистее. Дескать, орден не против выкупить своих людей, а потому предлагаем обсудить дату, время и место следующей встречи. На ней все и решим. Договорились, назначив свидание через день, в полдень, близ берега Мемеля[34], примерно посредине между обоими замками.
Проводив крестоносцев, друзья обратились к Кейстуту с просьбой установить постоянное наблюдение за замком, опасаясь, что просьба о продлении вызвана отнюдь не желанием выкупить пленников. Скорее всего, в ордене пронюхали о подготовке нападения и ожидают подкреплений. Князь дал людей и к вечеру сразу пятеро дозорных литовцев взяли замок в кольцо. Регулярно сменяясь, они не оставляли его без внимания ни днем, ни ночью.
Улан даже хотел снабдить их биноклем или, на худой конец, развинтить его и дать один из монокуляров, но Сангре выступил решительно против. Мол, слух о чудесной увеличивающей трубке обязательно докатится до Кейстута, тот заинтересуется и непременно загорится желанием приобрести. А отказ есть отказ и вне зависимости от благовидности причины непременно ухудшит отношение к ним сына Гедимина. Да и ни к чему наблюдателям бинокль, поскольку расстояние от разведчика до замка всего ничего — с полверсты. Опять же из-за болотистого берега, на котором стоял замок, крестоносцам даже летом все продукты привозили по реке, а потому единственные замковые ворота были со стороны Немана.
Опасения оказались напрасны. За все время разведчики засекли лишь два обоза с продовольствием, а за день до встречи, ближе под вечер, зафиксировали приезд крытого возка, вот и все.
Со стороны крестоносцев прибыло на встречу, как и договаривались с самого начала, шестеро: два воина, фон Альтенбург и три монаха. Ловушка исключалась — как предупредил командир литовских разведчиков, из крепости кроме этого квартета никто в ближайшее время не выезжал.
На сей раз надменный Дитрих хотя и вел себя точно так же, то есть взирал на Сангре, Улана, Яцко с Алесем и Локиса с Вилкасом с подчеркнутым высокомерием, но практически не вмешивался в завязавшуюся торговлю. Монахи же оказались чертовски любезными. Правда, с самого начала предупредили, что тевтонский орден отнюдь не богат и поначалу хотел вовсе отказаться выкупать своего рыцаря.
Даже после напоминания великому комтуру слов девиза ордена «Помогать, защищать, лечить» члены капитула продолжали колебаться. Дескать, воин, угодивший в плен, плохой воин и надо ли такого выкупать вообще? И лишь когда монахи пообещали выделить на благое дело часть требуемой суммы, те решились пойти на такой беспрецедентный шаг. Посему, прежде чем назвать цену, они просят благородного кабальеро принять во внимание все ими сказанное, ну и, разумеется, проявить со своей стороны христианскую доброту к несчастным пленникам, жаждущим освобождения.
Выдав это, тощий как жердь фра Пруденте, явно старший среди монахов, вопросительно уставился на Петра. Тот почесал в затылке, прикидывая, делать скидку или нет. Но в памяти всплыло унизительное стояние подле ворот Христмемеля, и он не стал менять заранее обговоренной с Уланом суммы, заломив сто пятьдесят тысяч золотых флоринов[35]. Когда переводивший его речь Яцко (Сангре настоял, чтобы Улан не раскрывал знание немецкого), озвучил цифру, глаза у монахов округлились, а придя в себя, они поинтересовались, откуда взяли оную нелепицу.
Петр усмехнулся, припомнив, сколько времени они потратили на обсуждение стоимости выкупа и в чем его требовать — ведь поначалу оба понятия не имели, как называются выпускаемые в настоящее время монеты. Впрочем, это им удалось выяснить достаточно легко, обратившись к Кейстуту с просьбой разменять полученное от него за три доспеха крестоносцев (четыре они оставили себе и Локису с Вилкасом, а еще одним расплатились с местным оруженосцем за подгонку по размеру) серебро на золото.