— И чего ты жаждешь, недостающее звено эволюции? — обернулся к нему Сангре.
Богатырь, указал в сторону донжона, где защитники продолжали сопротивляться, и зарычал еще раз, гулко грохнув в свою могучую грудь кулаком. Да и тон рыка сменился, став куда воинственнее.
— Хочешь, чтобы я отпустил тебя повоевать, — догадался Петр.
— А еще он говорит, что ему стыдно, ибо он до сих пор не убил ни одного врага, — добавил Улан.
— Ох ты мой кровожадненький, — умилился Сангре. — Ну ничего, я тебя позже медалькой награжу «За взятие на понт», — а Улан, обратившись к Локису, что-то сказал ему, отчего тот расплылся в широченной, от уха до уха улыбке.
— Он что, так обрадовался будущей медали?
— Я пояснил, что благодаря ему ты застрелил не меньше двух десятков, следовательно, он как заряжавший твой арбалет может записать на свой счет половину, — улыбнулся Улан и вновь что-то произнес.
На сей раз Локис недовольно нахмурился, резко мотнул головой, взревел пуще прежнего, указывая на Петра.
— А с чем он теперь не согласный? — осведомился Сангре.
— Сказал, что отпускаю его, а он не согласился. Мол, ты его начальник и пока не дашь разрешения…
— О как! — восхитился Петр. — Стало быть, помнит общевоинский устав. Ну что ж, у каждого из нас свои мужские слабости. Ладно, иди, поточи зубки, мой ласковый и нежный зверь. Можешь и братца своего прихватить заодно. Короче, благословляю вас, чада мои, на убой крупного двуногого скота, — и он махнул рукой в сторону донжона, откуда по-прежнему доносились людские крики.
Повторять не потребовалось — Локис, моментально уразумев, что разрешение дано, сорвался с места и, косолапя, торопливо устремился в сторону донжона. Вилкас метнулся следом. Петр оглянулся по сторонам и присвистнул:
— Оказывается, нас одних не интересует залихватское дробление костей, крушение черепов и скоростная безнаркозная ампутация прочих конечностей, а все остальные на празднике жизни, — констатировал он, оглянувшись по сторонам. — Ну что, предводитель каманчей, пойдем, поглядим, как там с завершением процесса. Заодно напомним Кейстуту, что, согласно уговору, дядя Дитрих — наша законная добыча, кою нельзя кантовать, трамбовать, увечить и калечить, а то вдруг запамятует по запарке. Ты чего? — спросил он у Улана, внимательно рассматривавшего щит, совсем недавно прикрывавший его самого.
— Любуюсь, — буркнул Буланов. — Однако славные у Сударга сыновья. Вот значит, почему он так настойчиво просил, чтобы мы их с собой взяли.
— Славные, — помрачнел Сангре. — Особенно Сниегас, стоящий возле меня. Умирал уже, сознание потерял, а на ногах держался и, мало того, щит из рук не выпускал. Каким чудом — поди пойми. Настоящий герой. Ох, лишь бы выжил парень. Да и твой курносый, что возле тебя стоял. Ему, конечно, поменьше досталось, но тоже изрядно. Болтом аж к стене пришпилили, а ведь даже не пикнул. Это какое терпение нужно!
— Его так и звали: Кантрус. В переводе с литовского — терпеливый.
— А я Сниегаса во время тренировок эльфом называл. Из-за волос, — Петр прикусил губу. Глаза его увлажнились. Он поднял щит и, указывая на торчавшие в нем арбалетные болты, заметил: — Смотри, он же меня не от одной, а минимум от трёх смертей спас. А вот этот нижний болт вообще кошмар, — Петр забрался на выступ, держа в руках щит, примерился и уверенно произнес: — Смертельная рана или нет — трудно сказать, но Римгайла была бы очень недовольна. Ладно, будем надеяться, что парни выживут, тогда и сочтемся, — он вновь грустно вздохнул.
— Как-то ты не выглядишь победителем, — и Улан шутливо толкнул друга в бок. — Где радость, бурное ликование и прочее?
Сангре поморщился.
— Для полноты кайфа мне не хватает неких товарищей из числа странствующих дервишей, успевших позавчера улизнуть из замка.
— Погоди расстраиваться, — обнадежил его Улан. — Наблюдатели же не видели, кто сидел в возке. Может, там другие были, мало ли.
— Точно они, — твердо сказал Петр. — Я их, гадов, как Шариков котов — сердцем чую. Но самое скверное, что они, скорее всего, и Боню с собой прихватили. И как нам тогда с кузины выкуп спрашивать?
— А Дитрих, выторгованный тобой у Кейстута?
— Этот наглый боров, конечно, потянет на приличную сумму, особенно если его продавать на вес, однако дяденьку комтура вначале живым надо взять. К тому же хотелось бы повторить будущую сцену с выплатой выкупа, не меняя актеров, а для этого… — он досадливо махнул рукой и неспешно побрел к донжону. Улан направился следом, но возле кучи трупов задержался.
— А знаешь, что мне нравится в этом времени? — крикнул он другу. Тот обернулся. — Что нам не придется отписываться за эту здоровенную гору покойников, — кивнул он на груду тел, — хотя каждый второй в ней пал либо от твоего арбалета, либо от моего. — Он неожиданно присвистнул и указал вернувшемуся Петру на одно из тел.
— Я же говорил, что инквизиторы могли оставить их здесь. Смотри, вот тебе и Вальтер. Правда, мертвый.
— И когда его, болезного, кто-то из нас пришиб, ума не приложу, — недоуменно протянул Петр, глядя на арбалетную стрелу, торчащую в груди у бывшего пленника. — М-да-а, сержант, никогда ты не будешь майором, — вздохнул он, с легким сожалением глядя на бывшего члена великого капитула. — Ну-у, тогда есть смысл поискать и Боню.
Однако, как ни старались, отыскать испанца среди покойников ни здесь, подле ворот, ни далее, им не удалось…
Глава 25. Райские блага за наличный расчет
Кейстут не забыл о своем обещании. Когда его люди вломились в башню (в первую очередь усилиями Локиса, с маху высадившего дубовую дверь вместе с косяком), княжич запретил убивать Дитриха, велев взять живым. Пленение надменного гордеца обошлось в трёх погибших со стороны литвинов. Могло быть и больше, но в дело вмешался Вилкас. Он испросил у брата разрешение и, припомнив один из приемов Сангре, прыгнул в ноги крестоносцу и с силой дернул их на себя. Почти сразу на комтура навалились и другие литвины. Дитрих оказался неимоверно силен, но слишком много насело на него народу, а увесистый удар Локиса по голове довершил дело.
С остальными не церемонились, попросту подпалив башню и крикнув, чтоб те, кто не хочет сгореть заживо, побыстрее выходили и тогда каждому третьему Кейстут обещает даровать жизнь. Стойких оказалось мало. В большинстве своем недавние бравые воины не пожелали оказаться мучениками, погибшими за святое дело крещения непокорных язычников. Конечно, один шанс из трёх — не ахти, но хоть что-то, и они повалили с верхних этажей, откуда, словно в упрек убегающим, вскоре зазвучало заунывное песнопение.
— Сейчас я пленных порасспрашиваю насчет Бонифация, — предложил Улан.
Идея принесла свои плоды буквально через пару минут. Оказывается, бывший пленник находился в небольшой подвальной каморке, размещенной в подсобных помещениях под казармой, где жили воины. Участия в недавнем сражении он не принимал, поскольку был надежно прикован за ноги парой тяжелых железных цепей, второй конец коих крепился к могучим железным скобам, вбитым в стену.
Впрочем, даже при отсутствии цепей он бы не смог принять участие в обороне замка, ибо выглядел лежащий на здоровенной охапке соломы испанец не ахти. Глаз он не открывал, пребывая без сознания, однако, судя по тяжелому, прерывистому дыханию, и без того было ясно, что досталось крестоносцу изрядно и отцы-инквизиторы до своего отъезда зря времени не теряли. Об этом же говорили и повязки на его руках и ногах, сквозь которые проступала кровь.
При виде их Петру припомнилось, как последние несколько дней его самого кидало то в жар, то в холод и вдобавок изрядно ныли руки с ногами, особенно пальцы, и он недовольно поморщился. Симптом был весьма красноречивый, лишний раз подтверждающий, что есть у него с этим испанцем какая-то загадочная связь.
— Не, ну это свинство, — возмутился он. — Мы им продали такой чудесный товар всего-навсего с одной-единственной дырочкой на всем теле, да и то аккуратно заштопанной, а они что творят?!
В это время во второй куче соломы, наваленной в другом углу, что-то подозрительно зашуршало. Улан нахмурился и, подойдя к ней, запустил внутрь руку. А через мгновение вытянул за сутану хорошо им знакомого Сильвестра.
— А-а, и ты тут, раввин недоделанный, — зловеще протянул Сангре. — Ну и какого хрена ты изгалялся над парнем, мулла занюханный?!
Тот в ответ торопливо залепетал что-то по-немецки.
— Он говорит, что не принимал участия в пытках этого доблестного воина, — перевел Улан, — и даже не присутствовал при них, хотя точно знает, что терзал благородного рыцаря Фернандо Вальдес, каковой и является палачом. И делал он это по повелению фра Пруденте. Самого же Сильвестра оставили подле Бонифация с одной-единственной задачей — как можно скорее излечить крестоносца, чем он неустанно и весьма успешно занимался.
Едва Улан закончил переводить, как Сильвестр, видя, что Сангре по-прежнему мрачен, ойкнул, торопливо метнулся к соломе и извлек из ее недр свой заветный сундучок. Распахнув его, он извлек пачку небольших бумажных рулончиков и трясущейся рукой протянул их Петру, продолжая что-то бормотать при этом.
— Что за хрень? — осведомился Сангре.
— Индульгенции, — пояснил Улан.
— А-а-а, райские блага за наличный расчет.
Сильвестр непонимающе посмотрел на обоих и, спохватившись, вновь принялся что-то торопливо лепетать.
— Чего он? — осведомился у друга Сангре.
— Говорит, готов предложить в качестве выкупа за себя кое-что бесплатно.
Сильвестр торопливо закивал головой, извлек из своего сундучка несколько бумажных рулончиков и торжествующе протянул их Петру, что-то тараторя при этом.
— Он говорит, что теперь ты сможешь очиститься от кары за любые совершенные тобой грехи: прелюбодеяние, грабеж, кражу, поджог и убийство, причем вне зависимости от того, кого ты убил, — перевел Улан, о чем-то спросил Сильвестра и, услышав его ответ, продолжил: — У него с собой имеются особые индульгенции, дарующи