Но Франц не мог уснуть. Он лежал и думал о том, что случилось. Все еще потрясенный до глубины души.
В ушах бился крик хризалиды. Крик боли. Крик отчаяния.
Франц накрылся пледом с головой, но не избавился от этого вопля. То, что он увидел, стояло перед глазами. И наверное, останется с ним навечно. Как рубец на сердце. А потом он провалился – то ли в сон, то ли в приступ, который подкрался в обличье сна.
Теперь Франц сидел в ногах монстра, думая, какие мысли сейчас бродят в голове Ветра. «Ведь тебе больно». Он все понимал.
Но ничего не говорил.
В кронах шептала ночь, а где-то высоко под луной носился ветер, наполняя поднебесье величественной мелодией.
«Ведь тебе больно».
По щеке мальчика побежала крупная горячая слеза. Ладонь чудовища приподняла его подбородок – такая большая, что в ней, казалось, уместилась бы полная луна.
– Что ты чувствуешь? – прошептал Калике.
Франц помолчал.
– Мне страшно, Калике…
На широком лице монстра отразилось понимание. Удовлетворение.
– Да. Это хорошо.
– Почему? Почему это хорошо, Калике?
– Страх есть величайшее благо. Только в нем ты видишь себя настоящего.
Отражающие луну серебристые шары спокойно глядели на заплаканное, пылающее лицо мальчика.
Калике склонился ниже. Распахнул глаза так, что Франц смог увидеть в них свое отражение.
– Скажи, что ты видишь?
«Себя», – подумал Франц.
Испуганного мальчишку с бледным растерянным лицом, который стоит в ногах громадного чудовища.
Маленького мальчишку. Наивного.
Беззащитного перед всем миром.
– Ты всего лишь ребенок, – промолвил Калике. – Вот что ты видишь. Не так ли?
Франц тяжело сглотнул.
– Прими себя таким, какой ты есть. Слабым. Жалким. Всего-навсего ребенком. Зная правду, ты сможешь идти дальше.
По тропе тернистей, чем прежде, но по тропе верной, мой господин.
Монстр говорил загадками, как и большинство существ Полуночи. Никто из них не говорил прямо. Так, как мать Франца или тетушка Мюриель. Они были иные, и это завораживало. И еще пугало.
Франциск не понимал Полночь.
Не понимал даже Каликса, единственного существа, кому он был нужен.
– Почему ты зовешь меня господином, если я слаб и жалок? Ты же гораздо сильнее меня и храбрее. Почему?
Монстр распахнул и без того огромные глаза и растянул губы в улыбке, приоткрывая клыки.
– Это одна из тех вещей, мой господин, которую люди понимают, лишь когда их тернистая тропа подходит к концу…
Франциск хотел плакать. Но после того как Калике ему это разрешил, уже почему-то не мог. Он вытер слезы. Монстр продолжал смотреть, все так же не говоря ни слова, но все понимая.
И в этих странных фразах, и в безмолвном понимании было что-то пугающее. И еще нечто, чего Франц прежде не знал. Нечто, изменившее мальчика. Будто ветер внезапно поменял направление и, вместо того чтобы дуть навстречу, подул в спину, наполняя невидимые паруса.
Франциск сел рядом с Каликсом на поваленное дерево.
– Ты поспал?
Мальчик мотнул головой.
– Хм…
От этого недовольного мычания Франц почувствовал стыд.
– Теперь мы пойдем за Цветами, Калике?
– Да. Теперь – по Стезе.
Когда путники стремительно покидали долину хризалид, им было не до Стези. Калике запутывал следы и не спускал мальчиков на землю. Но на первом же привале Франциск обратил внимание, что Цветы изменились, став молочно-белыми.
И теперь они не выпрыгивали из земли, а скорее выскальзывали, плавно поднимая белоснежные головки и медленно распуская длинные лепестки. Вели себя Цветы тоже иначе: они качались на невидимом ветру, нежно касались собратьев длинными лепестками и листьями, кивали головками. С узких лепестков срывались прозрачные капли.
Заметив, что цветы Стези изменились, Калике долго к ним приглядывался. Потом склонил голову и насторожил уши. Братья, затаив дыхание, тоже замерли. Цветы еле слышно пели грустную протяжную песню, от которой по коже бежали мурашки.
Потом Калике пальцем снял с Цветка прозрачную каплю и слизнул ее.
– Точно, слеза, – кивнул он. – Это Цветы Памяти. Думаю, я знаю, куда на этот раз ведет Стезя. В Полуночи есть одно место, которое называют Плачущим лесом. Если это так, по пути нам встретятся те, у кого мы найдем приют и, возможно, лодку, чтобы доплыть до леса по Лакримозе – реке Слез. Да, деревня айсидов совсем близко…
– Айсиды? Кто это?
– Существа льда и снега. Они не любят Эмпирея и не служат Мертвому Принцу.
– Но Мудрец говорил, что нам никто не захочет помогать в Полуночи!
Монстр поглядел на Франца спокойными умными глазами.
– Это так. Никто не захочет идти против Мертвого Принца. Но айсиды всегда были моими добрыми друзьями, и я надеюсь, они согласятся помочь и вам. Ради нашей дружбы.
От этих слов полегчало.
Мысль о том, что где-то впереди на темной тропе, ведущей в никуда – в самую черную ночь, – их ждет приют, уютный костер и, быть может, крыша над головой, немного утешила Франциска после всех страданий. Быть может, айсиды действительно им помогут… Калике сказал, они могут дать лодку.
Значит, не нужно будет красться по лесу, озираясь по сторонам и остерегаясь жутких черных лап, которые постоянно высовывались из ветвей. Пару раз и Франц, и Филипп чуть им не достались, но Калике вовремя выхватывал их из цепкой хватки жутких теней. Если бы не монстр, близнецы ни за что не зашли бы так далеко.
Теперь Калике сказал, что где-то там их ждут друзья…
Хоть бы это оказалось правдой!
Глава 14 об Эмпирее, Южном Ветре
Каликс сидел рядом с Францем, пока мальчик предавался своим печальным мыслям, смотрел на Цветы и слушал их горестный плач. Луна плыла в высоте – большой белый корабль, сопровождаемый флотилией сияющих созвездий, разливающих призрачный свет меж черных стволов…
Цветы качались, обнимая длинными листьями головки друг друга, роняли печальные слезы в выбеленный луной папоротник.
Вдруг Калике резко поднял голову.
Да Франц и сам различил неподалеку низкое, гулкое гудение. Зависая то над одним, то над другим Цветком, к ним подлетал бражник. Необычно крупное тело, черно-желтый рисунок черепа… Это был тот самый бражник. Он завис над Цветком Памяти и обмакнул хоботок в слезу.
А затем…
Калике вскочил и ошарашенно завертел головой, присматриваясь к теням за угольно-черными стволами. Его уши, украшенные в нескольких местах кольцами, дернулись, рассыпав серебряный звон. Гигант напрягся, замер.
Вдруг на луну набежала туча. Лес накрыла тень.
– Бежим!
Калике схватил Франциска и потянул за собой. Он растолкал Филиппа, схватил их пожитки, и уже через несколько мгновений близнецы и монстр мчались по лесу, и белоснежные Цветы Памяти едва успевали вырастать и рассыпаться прахом за их спинами. Стезя указывала путь туда, где деревья росли выше, корявее и уродливее, где ветви сплетались плотнее. Она выбирала места укромные и темные, такие, где не только можно потеряться самому, но и тебя могут потерять…
– Скорее, – торопил Калике, – ну же, скорее!
Но вымотанные от страха и долгого пути дети выбились из сил слишком быстро. Они спотыкались о корни, таившиеся среди травы клубками черных гадюк. Листья били по щекам наотмашь, ветви свистели возле ушей, грозя располосовать лицо или вовсе выбить глаз. Потерянные, испуганные, братья и Калике мчались так, будто за ними гналась стая диких собак, хотя Франц ничего не слышал.
Лишь ветер шумел в высоте.
Правда, его напев изменился. Стал надрывным, тревожным.
Внезапно Калике остановился. Бросил взгляд назад, но не на Стезю, а на небо, процедил что-то сквозь зубы и, подхватив близнецов на руки, помчался дальше. Рога вспарывали колышущуюся черную ночь будто нож – брюхо рыбы. Глаза Каликса сверкали – огромные, остекленевшие.
И вдруг…
Повисло мертвое, гнетущее молчание. Приближалось нечто грозное, какая-то неведомая сила, и звезды меркли перед этой мощью. Казалось, из-за горизонта поднялась гроза и теперь надвигается на них, повергая землю в страх, тревогу и мрак. Даже мигающие голодные глаза спрятались. Все затихло и затаилось, попрятавшись в дуплах и корнях. Тени растворились между папоротников, поваленных стволов, кустарников.
Остались только трое беглецов.
Калике ссадил братьев на землю и наклонил к ним лицо.
– Когда я нападу на него, – выдохнул монстр, – бегите. Так быстро, как только сможете, вперед, к реке. Она уже близко. Ниже по течению увидите пещеру… Там айсиды… Вы должны…
Ветер вдруг взвыл совершенно ужасающе, и слова Каликса потонули в этом вое. Франц испуганно вцепился в когтистую руку, но гигант оторвал от себя мальчика и подтолкнул к кустам, оставшись один на поляне под бушующим небом.
Грянул гром.
Полыхнуло золотом.
Резкий порыв ветра пригнул верхушки деревьев, над лесом метнулась тень от гигантских крыльев.
Посвист ветра. Шелест перьев. Хлопки. Шумное дыхание.
Окутанное мерцанием и огнем, на поляну рухнуло гигантское существо. Оно упало с небес точно шаровая молния, озарив поляну золотым светом и гулко ударив тяжелыми ногами в землю.
Франциск, залегший с братом в кустарнике, ощутил себя совершенно беззащитным, словно они лежали на открытой местности. Хотелось обернуться мелкой мошкой и зарыться в листву.
На поляне стояли две светлые фигуры.
Одна – серебряная.
Другая – золотая.
Тот, второй, был тоже высоким и сильным, с длинными крепкими ногами и крепкими руками. Мех, струившийся по телу, испускал золотистое сияние. Лицо незнакомца оказалось таким же широким и странно-причудливым, как у Каликса. Острые скулы. Огромные выпуклые глаза, также отражающие луну. С подбородка ниспадала сияющая золотом борода, заплетенная в косицы, которые украшали золотые колокольчики, тенькающие и пинькающие на все лады. В острых ушах тоже были кольца, кое-где утяжеленные колокольчиками. Рога, в отличие от рогов Каликса, нависали надо лбом.