Нет, сдаваться нельзя.
Покуда есть шанс на спасение – нужно держаться, ведь будущего не знает никто. Разве что Мудрец.
«Ты вернешь себе то, что принадлежит тебе по праву, еще до того, как истает луна…»
Так он сказал, а значит, предсказание сбудется, и Франциск сумеет вернуть нечто ценное, это уж точно. Жизнь Филиппа? Его благосклонность? Ключ от Двери в Англию?
Что-то вернет, а это хорошо. Так почувствовал Франциск, и воспоминание о чудесном аромате розового чая, о теплом фарфоре, греющем руки, об уютных креслах в Гнезде на мгновение всплыли из темноты и ободрили мальчика.
Нет, теперь Франц чуть более храбрый, чем прежде.
Не даст съесть себя так легко.
И обмануть не даст.
Только мальчик успел так подумать, как вой пропал.
Нечто страшное, оглашавшее лес стонами, ушло.
Остров окутала тишина.
– Что же… – Калике поглядел на близнецов грустными глазами. – Дальше мне хода нет.
– П-почему? – спросил Франц, опешив от неожиданности.
– Это территория второй печати, – отвечал вместо него Фил. – Разве не ясно?
Так неожиданно было слышать его голос! Франциск повернулся к брату, но Фил смотрел мимо него.
Калике тяжело вздохнул:
– Это верно… Ступить на берег может лишь тот, кто идет по Стезе. То есть вы двое. – Калике прищурился, вглядываясь в туман. – Кажется, я узнаю это место… За тысячи лет полетов над Полуночью я, пожалуй, выучил все уголки страны Мертвого Принца. Это остров Плакальщика.
– Остров… Плакальщика? – Голос Франца дрогнул. – Что т-там?
– Что бы там ни было, вам дадут шанс открыть печать.
Но Франц не мог сладить с волнением и ужасом.
– Богомол тоже давал шанс! – вырвалось у него. – Но это не шанс вовсе! Если бы не тот стражник…
Калике внимательно посмотрел на Франциска:
– Уж не думаешь ли ты, что помощь была случайной?
Франц заморгал.
– Что ты имеешь в виду, Калике?
– Что я имею в виду? Цветы защитили вас от взгляда Эмпирея в первый раз и защищают до сих пор: разве мы бы оторвались от погони так легко, не будь Цветов? Неужели не видишь, что тебе подкидывают шанс один за другим? Много чего вам дает Стезя… Мудрец пролил вашу кровь и скрепил с Кризалисом – и, хоть и плата за обещание ужасна, это ваш шанс. Твой. И Филиппа.
Тут Калике смолк и погрузился в раздумья.
Франциск вспомнил о плате, которую придется отдать, если они не откроют печати…
«…он высосет вашу кровь до последней капли, и вы станете частью темной завесы, разделяющей мир живых и мертвых…»
Мальчик сглотнул.
Глоток прозвучал слишком громко в белой пустоте.
Калике повернулся к Францу всем телом, показал ему раскрытую ладонь:
– Смотри. Что ты видишь?
По ладони Каликса бежали, точно ручейки по долине, линии жизни, сердца, судьбы. Совсем как у людей.
Но больше ничего не было.
– Ничего…
На всякий случай мальчик наклонил голову вправо, потом влево – вдруг предмет, который показывает Ветер, прозрачный?
– Да нет, точно ничего…
– Твой ответ неверен.
Ветер вновь играл с ним в загадки! Серебристые глаза сияли.
– Франциск Бенедикт Фармер. – Монстр торжественно произнес его полное имя и склонился к мальчику. Калике был совсем близко, и в носу защекотало от аромата морозной хвои. – Ты смотришь, но не видишь, дитя, – прошептал он. – У меня в руке пу-сто-та. Разве нет, мой господин?
Франц озадаченно морнул.
Калике легонько сжал пальцы на запястье мальчика и положил его крохотную ладонь на свою.
– Мир гораздо больше и интересней, чем тебя учили в детстве, не так ли? Когда я попросил взглянуть на мою руку и сказать, что там, ты ожидал увидеть некий предмет – ключ, пуговицу или волчок, я угадал? Но у тебя и в мыслях не было, что пустота тоже существует. – Гигант растянул губы, приоткрывая клыки. – Когда наступит роковая минута и тебе покажется, что не осталось ничего, ни малейшего шанса, вспомни о том, что сейчас и в моей, и в твоей ладони по-прежнему кое-что есть. Эти печати, Франциск, на самом деле не страшны. И загадки отгадать не труднее, чем развязать шнурки на ботинках. Монстры, защищающие артефакты… Если ты их боишься, то знай: они такие же, как я, как Филипп и как ты.
Франциск удивленно округлил глаза.
– Да, как ты! – подтвердил Калике. – Я знаю, каковы монстры, – ведь я один из них. И внутри мы одинаковы, потому что у каждого есть тайное желание, мечта и страх. Даже у того, кто не имеет ни имени, ни памяти, ни лица. Таково любое существо в мире солнца и в мире ночи. И пусть ты всего лишь человек, когда поймешь, что значит быть человеком, разгадаешь все остальное. Видеть мир вокруг себя мало. Лишь тот, кто его чувствует и понимает, сможет отыскать Дверь в Кризалисе, ведь печати, монстры и загадки – пустяк. В тот миг, когда ты осознаешь, что раскрытая ладонь чего-то полна, мой господин… Ты сделаешь то, что прежде считал невозможным: увидев пустоту, ты протянешь в нее руку и нащупаешь в существующей пустоте вполне себе существующую дверь. Вот какова отгадка Кризалиса.
Калике убрал ладонь и отодвинулся.
Сердце Франца колотилось. Он повернулся к Филиппу, но того рядом не оказалось. Франциск даже не заметил, как брат выскользнул из челнока и выбрался на берег. Брат не слушал рассказ монстра. Или знал ответ до того, как серебряный монстр все разъяснил?
Фил стоял на камне, повернувшись к ним спиной. Всматривался в гигантскую сикомору сквозь туман.
– Если ты все еще сомневаешься, – послышался шепот над ухом, – то знай: есть кое-кто, кто в тебя верит.
– К-кого ты имеешь в виду, Калике? Себя? Или… – Франц поглядел на отвернувшегося брата, и в сердце затеплилась надежда.
– Тебя, – прозвучал тихий ответ. – А теперь – идите.
Вот и все.
Остров ждал.
Это чувствовалось в том, как завитки тумана нетерпеливо подталкивают лодку к берегу, как Цветы Памяти кивают и манят к себе. Франциск поднялся на подгибающихся ногах, закатал истрепавшиеся брюки, снял ботинки и, зажав их в правой руке, оперся на корму и осторожно опустил ступню в холодную воду.
Едва он выбрался на берег и засунул мокрые ноги в ботинки, как с реки послышались голоса и хохотки: Беспамятные, отставшие было от лодки и растворившиеся в тумане, появились вновь, и теперь летели к ним.
Вдруг из глубины острова снова принесло вой – тоскливый, безутешный плач, и у Франциска буквально душа ушла в пятки от этого жуткого звука. Остров Плакальщика, так сказал Калике. Значит, это оно воет и стонет…
Франц желал всем сердцем, чтобы плач обошел их стороной, и неизвестное существо не учуяло гостей и убралось восвояси, но в то же время понимал: именно то, чего он боится, случится. Цветы Памяти привели их на остров Плакальщика, а значит, это он охраняет вторую печать…
Филипп стоял прямо и глядел вперед, всем видом показывая, что готов к встрече с пугающим хозяином острова. Но плечи брата подергивались, и Франц чувствовал его внутреннее смятение… Знал: внутри Фил далеко не такой спокойный. Что творилось в его душе, оставалось лишь догадываться, и Франциск даже боялся себе представить, какие бури и штормы разразились в сердце кажущегося хладнокровным брата.
Вой раздался вновь. Приближается.
Ежась и вжимая голову в плечи, Франц сделал пару шагов вперед и встал за спиной брата…
Беспамятные кружили над рекой, оглашая криками туманный берег:
– А-ха! О-хо! Хозяин близ-ско, близ-ско!
Приближающиеся стенания явно обрадовали Беспамятных: они взмывали и тут же ныряли вниз, как те бледные мотыльки, которые появляются откуда ни возьмись, когда зажигаешь ночью фонарь, и бьются о стекло, и мечутся, и трепещут крылышками.
– Хозяин! Хозяин!
Плач раздался вновь, и куда ближе, чем в прошлый раз. Его донесло с правой стороны, где на берегу вздымались валуны, поросшие кустами. Оно уже совсем рядом!
У Франциска дыхание перехватило от страха, он пригнулся и попятился. Еще секунда – и ринулся бы обратно к лодке, но тут увидел, что Калике отплыл от берега, вдобавок от кромки воды его теперь отделяла стая Беспамятных. Существа будто поняли, что Франц думает о бегстве, и отрезали путь. Их выпученные глаза сверлили мальчика дикими взглядами, рты скалились в безумных улыбках. Жуткие девицы носились низко над землей туда-сюда и кричали:
– А-ха! О-хо! Крас-с-сивенькие человечишки, они на берегу! Хозяин, на берегу!
Стон раздался ближе, полный такой безнадежности, что Франциск покрылся ледяными мурашками, различив в рыданиях слова:
– Че-ло-век… на бе-ре-гу…
Вдруг между темных каменных горбов показался темный силуэт. Медленно покачиваясь, будто во сне, к братьям из белого тумана приближалось нечто.
– Че-ло-ве-е-ек! – донесся глухой стон.
Беспамятные закружили над головами мальчишек так низко, что ерошили кончиками пальцев волосы на макушке Франциска:
– Человек-человечишка, хозяин!
– А-а-ах… Бед-ный, бед-ный че-ло-век…
От этих слов Франциск пришел в настоящий ужас. «Бедный человек» прочно засело в голове – и душу мальчика обуял такой страх, что ему казалось, он весь превратился в комок ужаса, лишенный даже крупиц тех радостных и приятных моментов, которые еще хранил в сердце.
Сейчас не удавалось вспомнить ничего хорошего.
В ушах стоял плач «бе-е-е-ед-ный че-ло-ве-е-е-ек», от которого самому Францу хотелось рыдать и стонать. Он и сам не заметил, как схватил Филиппа за руку и в испуге прижался к плечу брата.
Наконец из тумана показался хозяин острова. Он был босой, по пояс обнаженный и шел как сноходец или слепец: держал голову неестественно высоко, а руки вытянул вперед и касался ими валунов, нащупывая дорогу. Каждый шаг вырывал из уст Плакальщика стон или всхлип.
– Че-ло-вееек…
У него оказалось худое, изможденное тело с выпирающими ребрами. А из груди… Франц почувствовал, как земля уходит из-под ног… Из груди Плакальщика торчало три острия, а за спиной маячила длинная рукоять: кто-то когда-то вонзил ему в спину вилы с такой силой, что зубья вышли из грудины!