Мудрец коснулся одной ладонью щеки Франца, а другой – Филиппа. Его яркие глаза сияли во тьме словно свечи.
– Быть может, быть ребенком – это чувствовать слабость и беспомощность. Но все же вы, Франциск и Филипп, должны помнить: тот источник сил, что питает человека, в высшей степени доступен именно ребенку. Взрослый, испытав горести и лишения, с трудом может дотянуться до сосуда своих сил, открыть крышку и набрать целебного зелья, чтобы излечить больное сердце. Лишь ребенок – невинное и чистое дитя… – Мудрец чуть приподнял пальцем подбородок Франциска. – Да, лишь ребенок может черпать это целительное снадобье полной горстью…
Голос Мудреца был чудесен и завораживал переливами тонов и звуков, словно трели соловья.
– О каком снадобье вы говорите? – не понял Франциск.
Мудрец отстранился и словно невзначай – так, чтобы братья заметили – коснулся пуговицы в виде сердца.
– Хм, пожалуй, оставлю вам это на память… Ведь вы подарили мне сувениры, а я вам – нет!
С этими словами Мудрец улыбнулся и, схватившись пальцами за пуговицу-сердце, с треском оторвал ее от курточки.
– Пуговица – лучший подарок! Не так ли?
Мудрец протянул пуговицу Франциску, и тот взял ее холодной рукой. Какое-то мгновение мальчик смотрел на пуговку. Совсем небольшая, деревянная, выкрашена красной краской. Но какой от нее прок? Вот же чудак все-таки этот Мудрец…
Франц сунул пуговицу в карман. По лицу Мудреца скользнула тень – то ли мальчику почудилось, то ли он просто мигнул.
Тут подошел Калике и опустился на колено. Теперь его большая, увенчанная серебряными рогами голова была вровень с мальчиками. Лицо Ветра выражало печаль, но и хранило строгую торжественность.
– Мой господин.
Франц не понял, к кому обращается монстр: его глаза смотрели на них обоих.
– Я сопровождал вас весь путь, и теперь настал черед прощаться. Выполните вы предназначение или нет – срок моей службы окончен… Я прошу меня отпустить.
Франц поглядел на лицо друга – такое причудливое и странное, но отчего-то завораживающее нечеловеческой красотой. Борода, волосы и тело Каликса ярко сияли на фоне черного леса.
Франц не мог поверить, что познакомился с Северным Ветром всего несколько ночей назад… Ему казалось, прошла вечность. А может, каждая ночь в этой стране и являлась маленькой вечностью.
– Берегите себя.
Ветер хотел было встать, но Франц не выдержал и, быстро подойдя к монстру, заключил его в объятия. Калике тяжело вздохнул и положил руку на плечо мальчика. В его вздохе чувствовалась горечь расставания.
– Ну же, – шепнул монстр на ухо Францу. – Помни то, что я тебе говорил. Хорошо, Франциск Фармер? Ты мне обещаешь?
– Да, Калике, да… – На глазах мальчика выступили слезы.
Он едва сдерживал плач.
Ему было страшно отпускать Ветра.
Страшно оставаться с братом один на один с Мертвым Принцем.
Одиночество. Вот что это было.
Жуткое и опустошающее чувство грызло Франца изнутри, заставляя вздрагивать от боли. Ветер отстранился. Он распахнул объятия для Филиппа, но младший брат был более сдержан и лишь протянул руку. Ветер пожал своими когтями его крохотную бледную кисть.
Сияние лунных глаз пронзило тьму.
– Да будет ночь, – сказал он Филиппу.
– Да будет ночь, – ответил тот.
Франц даже не пытался скрыть слез. Брат нахмурился и, взяв его под руку, потянул к краю оврага. Франциск едва волочил налитые свинцом ноги. Тело не повиновалось, а глаза резало от противных слез. Внутри словно выла стая собак. Так больно, плохо и страшно ему никогда-никогда не было! Он не удержался и, прежде чем спуститься к реке, обернулся.
Ветер стоял, сложив руки на груди и опустив голову. Мудрец держал руку на предплечье монстра и что-то говорил.
Франц сглотнул горький комок в горле и отвернулся.
Словно почувствовал: он никогда больше не увидит своих друзей.
Глава 24 о брошенных коконах
Едва братья вошли в пещеру, их поглотила непроглядная темень.
Брели во мраке вдоль подземной реки, слушая эхо шагов и холодный плеск волн.
Подгорного простора, подобного пещерам айсидов, здесь не чувствовалось: воздух стоял затхлый и тяжелый, и оттого тьма казалась гуще и непроницаемей. Поначалу глаза различали очертания низких сводов, острых выступов и блики на волнах, но чем дальше мальчики шли, тем плотнее их окутывала темнота. Казалось, голову замотали плотным мешком. Эта жуткая темень слепила глаза пуще солнца.
Францу дышалось тяжело. Следующий за ним брат хрипел и сипел от натуги, воздух словно застревал в груди, липкий и густой, как горькое варево.
Шли по Стезе, положившись лишь на слух и осязание. В оцепеневшей пустоте было слышно, как трескаются бутоны, шлепаются на землю сгустки гноя. Цветы клацали зубами, хищно шипели, если Франциск ненароком оступался и придавливал ботинком их листья.
Теперь Фил следовал за близнецом, вцепившись ему в подтяжку, чтобы не потеряться, а старший брат осторожно ступал шаг за шагом, отыскивая путь вытянутыми руками. Пальцы вдруг обрели невероятную чуткость. Под ладонями чувствовались шершавые камни, и пару раз Франц вскрикивал от того, что каменные осколки чиркали по коже, оставляя порезы и царапины. Пальцы то и дело натыкались на жирных, скользких червей, пауков и панцири мокриц.
Стезя вела и вела их к печати.
Минуты растворились во тьме.
Чувства и мысли онемели.
Вдруг стали попадаться туннели, – рука Франца иногда проваливалась в пустоту, и он отшатывался, предупреждая брата от опасности. Мало ли что там. Быть может, и вовсе дыра в земле, и они сейчас как ухнут – костей потом не соберешь… Стезя-то выбирала им верный путь, и сворачивать было нельзя.
Из одного туннеля донеслось дуновение смрадного ветерка, мальчики поежились и побрели дальше, стараясь не думать о том, что же там воняет.
Запах-то они узнали сразу.
Сладковатый, приторный аромат смерти.
Затем рука Франца провалилась вновь, и он на ощупь определил, что этот проход еще шире. Зловоние оттуда шло гуще, так что Франц поскорее потянул брата на звук лопающихся бутонов Цветов Зла, не в силах терпеть омерзительную духоту.
Через какое-то время до братьев донеслось эхо шумящей воды. Они вышли к водопаду.
Франц долго прислушивался к тому, как вода обрушивается с потолка в речной поток. Здесь туннель заканчивался тупиком – подземная река выбегала, по-видимому, из дыры в своде пещеры, но подняться туда было невозможно, а дальше были сплошные стены.
Цветы Зла шипели и клацали зубами, упорно зовя в один из боковых туннелей, такой же вонючий и душный, как остальные. Франциск сглотнул комок темноты. Не хотелось идти в полную черного смрада пустоту, и он топтался у входа, кусал губы и шарил руками по стенам, пытаясь отыскать другой путь.
Но его не было.
– С-с-сюда, – звали хищные цветы. – С-с-скорей.
«Н-нет, – упирался мальчик. – Ни за что».
Братья топтались на берегу реки час, быть может, два. В глухой темноте они сели на камни, по-прежнему касаясь друг друга, чтобы не потеряться. Достали фляги и промочили пересохшие рты, подкрепили силы парой лепешек. Мешок, к счастью, был не тяжел – все остальные банки, склянки и пледы остались у Каликса, а мальчики взяли лишь самое необходимое.
Скоро все должно было закончиться.
Но даже отдыхать было невмоготу.
Тишина и темнота напирали так, что оставаться на месте казалось страшнее, чем идти вперед. Забрезжила мысль, что хоть где-то там, возможно, они отыщут просвет или, быть может, оконце и подышат свежим воздухом.
Мысль-то забрезжила, но даже Франц понимал: это самообман.
Не может быть оконца в туннеле, смердящем словно выгребная яма.
– Отдохнул? – спросил он у брата.
Фил только тяжело вздохнул. Франциск нащупал его ладонь и обнадеживающе пожал. Совсем холодная.
Страх заставлял оттягивать время.
Но тут Цветы совсем взбесились. Чудовищные растения обступили мальчишек, тянули бутоны чуть ли не к самому лицу, клацали зубами и так брызгали гнойной слизью, что щеки мальчишек покрылись зловонной жижей.
– Тьфу! – Франц утер лицо и фыркнул на цветы. – Неймется же вам. Ну погодите! Еще немного!
Но цветы ждать не желали.
– С-с-скорей.
– Ишь ты, скорей да скорей. – Мальчик злобно выругался.
А сердце ныло, чувствовало, отчего они так торопят.
Затянув мешок, Франциск встал сам и поднял на ноги брата. Сделал пару глубоких вдохов – у реки воздух был пореже и почище, – и медленно направился в злополучный туннель. Поначалу смрад оглушил: никогда еще мальчик не чувствовал такой злобной вонищи. В проходе разливалось трупное гниение, и от духоты голова пошла кругом. Франц зашатался и чуть не упал. Он оперся о стену, слушая, как гулко кровь стучит в висках.
– Фи-и-ил.
Голос прозвучал жалобно в кромешной тьме.
Брат не ответил. Лишь нащупал его руку и сжал. Послышался кашель – кажется, брата тошнило.
Собрав остатки сил, Франциск решился.
– Пошли, – прохрипел он. – Пошли, Фил.
И он поплелся дальше, ведя за собой близнеца. Спустя какое-то время пальцы нащупали на стене что-то липкое, какие-то… нити.
Вдруг вдалеке забрезжил свет.
Братья ринулись на огонек, точно мотыльки, и вскоре подошли к прикрепленному к стене светильнику. Желтая свечка в нем горела тускло, но даже это слабое сияние показалось Францу сродни солнцу после нескончаемой ночи. Наконец-то не будут брести во мраке!
Франц взял светильник, вдруг вспомнил, что говорил Мудрец, и чуть его не выронил. Оплавленный воск пах действительно очень странно, и мальчик хотел было вовсе бросить проклятую свечу, но Фил не позволил.
Стараясь не думать, откуда здесь горящая свеча, они побрели дальше.
То липкое, что нащупал Франциск на стенах коридора, оказалось свисающими с потолка тонкими легкими нитями: они колыхались точно кружевные гамаки. Стоило задеть их рукой, как нити приставали к коже, оставляя липкие обрывки.