ночь, которое столетие…
Страшные то были мысли.
Страшнее не придумаешь.
Правильно сказал Мудрец: даже у самого кошмарного монстра есть страх и мечта. Мечта этого чудовища была такая же жаркая и пленительная, как у ребенка. В глубинах темной души – такой же беспросветной, как сотни лет пребывания в лабиринте, – эта мечта настоялась и вызрела точно вино. В черном сосуде его разума желание обрастало иными красками, принимало новые формы и оттенки и становилось все более пленительным и сладким.
Сшитый любил свою мечту.
Берег как зеницу ока, ибо она придавала цель его существованию, и, если бы Сшитый лишился мечты, он бы сошел с ума от отчаяния. Но разъяснить чудовищу, что его желание никогда не исполнится, не мог никто. Лишь, быть может, Мертвый Принц, но тот молчал, ибо ему было нужно, чтобы монстр пребывал в нижних ярусах замка всевечно: бродил там и выглядывал путников, которые совались в лабиринт с коварной мыслью пробраться через подземелья в Мертвый Замок.
Монстр должен был только стремиться исполнить мечту, но никогда и ни за что не достигнуть цели.
Сшитый не ведал, что милость Принца – обман.
Он свято верил, что однажды получит то, чем так страстно желал обладать, и потому ни единая живая душа, оказывавшаяся в его подземельях, не могла покинуть жуткого лабиринта.
Иногда, оставаясь слишком долго без посетителей, Сшитый выходил на охоту сам. Выбирался в лес, бродил по овражинам и ущельям, ловил зазевавшихся стражей Принца или ни о чем не подозревающих обитателей нор и гнезд. Однако всякий раз, хватая новую жертву, Сшитый ревел и плакал от досады.
Стражи Принца не были людьми.
А Сшитому нужен был именно человек.
И вот сегодня впервые за столько ночей в черном, словно ночь, лабиринте появились люди! Сшитый сразу учуял их присутствие, и его кромешно темный разум затрепетал от мысли, что, быть может, на этот раз он преуспеет. Почему бы нет?
– Они дети-с-с, – просвистел Сшитый, раздувшись от невероятного довольства. – Маленькие люди, не так ли?
В незапамятные времена, когда он еще не стал Сшитым и у него было другое имя и лицо, монстр слыхал, будто именно дети обладают самыми чистыми и прекрасными сердцами, а значит, на этот раз все может получиться.
«Но, Грего, быть осторожен, – обратился к себе Сшитый. – Не так ли? Должен выслеживать и подслушивать, потому что маленькие детеныши пахнуть металлом».
Он учуял запах кинжала: волшебные существа более чутки к магическим вещам, чем люди, а потому осторожничал. Сшитый крался за гостями подземелья и тихонько свистел себе под нос:
– Они идти в северный коридор, Грето. Это хорошо, очень хорошо…
Монстр следовал за детьми, нюхая воздух: по коридорам плыл аромат свежей крови. Пульсирующий запах живой плоти дурманил голову, и Сшитый радовался тому, что эти дети такие свежие и юные.
– С-с-скоро, очень скоро, – свистел он.
Когда дети забрели в дальний коридор и запутались в силках, Сшитый подкрался – так, как умел лишь он, – похватал жертв и утащил в свою мастерскую.
Да, в глубине лабиринта имелась мастерская.
Сшитый хранил там инструменты, плел коконы, а в остальное время лежал в углу на камне, свернувшись клубочком, бормоча себе под нос всякие рассуждения и смакуя новые и новые оттенки мечты.
Теперь Сшитый стоял в дверном проеме и таращился на двух маленьких мальчиков, подвешенных к потолку сотнями липких нитей. В его памяти всплыло воспоминание о былых временах, когда он сам был таким же маленьким детенышем с мягкой кожей и светлыми – словно пух одуванчиков – волосами. Предчувствие чего-то хорошего – разумеется, хорошего по мнению Грего Сшитого – охватило его самодовольную душонку.
– Здравс-с-ствуйте. – Сшитый протянул мохнатую руку – одну из шести – к стене и повесил лампу у входа.
Дети затихли, словно птички при виде змеи.
Их маленькие глазки так блестели! Совсем как у птенчиков или оленят, которых Сшитый ловил в лесу. Человеческие детеныши были куда медлительнее звериных, но, правда, хитрее – тут он был вынужден признать.
Двое маленьких, хороших детей. Они точно смогут сделать то, что не сумели их предшественники.
Грего сделал несколько шагов к гостям, – он называл жертв именно так, возможно, потому, что считал себя вовсе не злодеем-похитителем, но хозяином здешнего подземелья, а это совсем другое дело, согласитесь.
Сшитый потер руки: сначала верхние конечности, затем средние и после нижние – и склонился к Цветам, обступившим детей ощетиненным войском. Цветы шипели и тихонько клацали зубами, и Сшитый почувствовал в них что-то родственное.
«Грего нравиться эти цветы, – сказал он себе. – Как и дети, да, как и дети».
Мальчик покрупнее таращился на его грудь – и, перехватив взгляд ребенка, Сшитый выпрямился и положил мохнатые конечности на золотистый щит, покрывавший его грудную клетку. Сшитому нравился этот щит: крепкий и твердый, словно броня, он красиво отблескивал в пламени свеч.
Это был подарок Мертвого Принца. Но Грего не имел ни малейшего понятия, что это вовсе не украшение, а печать, скрывающая тайную вещь, очень нужную Принцу. Вещь, которую монстр должен был хранить и беречь, не зная о ее истинном предназначении, а потому он продолжал думать о печати как о своей золотой броне.
Кроме золотой печати, в Грего Сшитом не было ничего красивого: у него было длинное черное тело, покрытое жесткими волосами и щетинками, шесть конечностей – таких же ворсистых и членистых, а за спиной – два больших крыла. Крылья были серые и обтрепанные и свисали с плеч будто пыльные занавески, но, к сожалению, уже не служили своей цели. Один из гостей Сшитого – гость крайне неблагодарный – изрезал их острым кинжалом, и, сколько портной ни пытался их залатать и починить, ничего не выходило. Он так и остался бабочкой, не умеющей летать. Впрочем, Мертвому Принцу и надо было, чтобы Сшитый никогда не покидал подземелья и оставался на месте, выжидая своих «гос-с-с-с-стей».
– Да будет ночь-с, – прошепелявил Сшитый.
Дети не откликнулись.
Он терпеливо ждал, но те молчали, лишь сверкали глазенками и часто дышали.
– М-мы пришли по С-стезе, – заикаясь, сказал мальчик поменьше. – Мы хотим открыть печ-чать…
– По С-Стезе? Вот как!
Бабочка Грето потер руки. Гости очнулись, значит, надо приступать к делу.
Он столько лет ждал… насилу дождался! Грето Сшитому не терпелось попробовать снова. Мечта вспыхнула ярким светочем, опалила его темную душу, и на Грего нахлынули фантазии, одна слаще другой…
А Франциск и Филипп висели, спеленатые от ног до макушки, и от страха сходили с ума. Как младшему хватило сил ответить этому чудовищу, он и сам не знал, но после язык будто отняло, и мальчик цепенел, в ужасе глядя на страшное существо.
Сшитый был высокий, черный, в нем имелись человеческие черты, но по большей части – насекомьи. Голова по очертаниям вроде людская, но лоб, нос и рот покрыты панцирными чешуйками, а глаза – огромные и сетчатые. Голова сидела на длинной шее, крепившейся к веретенообразному телу. Одежды он не носил, однако опоясывался ремнем с мотками ниток и иголок.
– Что же, – с присвистом кивнул монстр. – Тогда вот что сделать-с…
Скрипя суставами и похрустывая панцирными пластинками, Сшитый медленно подошел к мальчикам. В его огромных выпуклых глазах читалось странное чувство – вовсе не злоба, а что-то иное…
– Да… – Сшитый мечтательно осмотрел гостей. – Грего так давно не видеть люди… Но не забыть, каково это – быть человек.
Он протянул мохнатую руку и коснулся угольно-черными пальцами щеки Франциска. Мальчик вскрикнул, попытался увернуться и яростно задергался, но Сшитый не обращал внимания на его протесты и вопли, лишь любовно глядел на человеческое тело и бормотал:
– Такая белая кожа… И волосы… Чудесные волосы!
Франц с визгами пытался увернуться, Филипп что-то кричал, но Сшитый продолжал свистеть:
– Чудес-сные… Мягкие… Блес-с-стящие…
Он вцепился тремя руками в нити и заставил мальчишку недвижимо повиснуть перед собой, а четвертой принялся перебирать локоны Франца, пропуская каштановые кудри между пальцев. Его громадные глазища жадно блестели, из жвал вылетал свист:
– Крас-с-сивые… волос-с-сы…
Он нагнулся над дрожащим от ужаса Франциском и просвистел на ухо:
– У Грего тоже быть такие-с!
Мальчик притих, лишь испуганно моргал.
– У Грего тоже быть руки… – Сшитый ощупал конечности мальчишки. – Такие же мягонькие белые руки-с! И белая кожа-с! И еще… – Он указал когтистым пальцем на Фила: – И такие же голубые глаз-з-за-с!
Сшитый отпрянул и принялся ощупывать свое чешуйчатое лицо четырьмя конечностями, словно проверял, не изменилось ли что-нибудь. Но нет: под пальцами он ощущал все те же ворсинки и чешуйки…
– Ах-с… – Он покачал головой. – Но теперь у Грего нет человечес-с-ских рук, и ног, и глаз-с!
Он издал странный звук, похожий на бульканье.
– Когда-то Грего быть совсем как вы-с! Да-да, как вы-с! Давно… – Он закивал головой. – Очень давно-с… Грего быть человек, ходить по земля и видеть свет с-с-солнце-с!
Сшитый яростно тряхнул головой:
– Грего помнить: небо быть…
Он принялся перебирать пальцами, что-то нашептывая, будто вспоминал.
– Как твои глаза-с. – Он указал на Филиппа. – Такое быть небо! Не черное, как Полночь, нет-с, небо быть как твои глаза! Грето ходить по земля человеческими ноги. Но однажды Грето… – Он коснулся груди и застыл. – Да… – Взгляд монстра остекленел. – Однажды Грето прос-с-снуться и обнаружить, что превратиться в огромное и ужас-сное нас-с-секомое… – Черные сетчатые глаза потускнели. – Грето не нас-с-секомое. Грето скучать по мир с-солнца. Грето хотеть назад, в свое тело! Хотеть быть человек! А-а-ах!
Он горестно вздохнул, свист разлетелся по всем углам мастерской, и пламя в лампах всколыхнулось, на стенах заплясали пугающие длинные тени.
– Все, что у Грето остаться – с-с-сердце. Где же оно? Где твое сердце, Грето?