Вдруг глаза Филиппа прояснились. Удивление пропало, взгляд стал испуганным. Фил сморгнул туман, взглянул на старшего брата и прошептал:
– Прости… Франц… так… должно… было… слу…
Он шевельнул губами и застыл, глядя голубыми глазами в пустоту.
Франц не шевелился. Смотрел в эти ледяные глаза и видел в них отражение себя и еще – рогатую голову Каликса за своей спиной.
«Нет. – Мысль была тяжелая, словно жернов. – Нет… не может…»
Послышался гул голосов. Айсиды подступили к нему, окружили.
Кто-то потянул Франца за руку, чьи-то костлявые пальцы легли на плечо.
– Нет! – заорал Франц. – Не трожьте! Не смейте! Прочь! Я убью вас! Нет, нет, нет!
Но цепкие айсидские руки подняли его в воздух. Оторвали от тела брата, увлекли назад, и хотя Франциск брыкался и отбивался так, как никогда в жизни, вырваться не смог.
Его не отпускали. Он видел, как серебряный гигант склоняет рогатую голову к Филиппу, поднимает безвольное тело мальчика на руки. Каштановые кудри рассыпались, белая рука свесилась – такая маленькая и хрупкая и совершенно недвижимая.
В торжественной тишине, прерываемой лишь криками Франца, монстр пронес тело младшего близнеца к краю моста. Калике поднял Филиппа над водой.
– Нет! – вопил, бился Франц. – Не смей! Убери от него свои руки! Не трожь моего брата!
Толпа затихла, ни звука не срывалось с уст айсидов. Они глядели на застывшую фигуру Северного Ветра с хрупким телом мальчика на руках.
Мгновение.
И тело Филиппа полетело вниз.
Послышался громкий всплеск.
Северный Ветер отступил от края моста и распрямил плечи. Высокий и сильный, гордо вздымающий голову.
Сотни мотыльков, усеявших пол, вдруг растаяли, словно ушли под землю.
Вдруг по тронному залу разнесся истеричный, захлебывающийся вопль:
– Ты! Ты! Добился! Своего!
Франциск на мгновение оторвал заплаканные глаза от Каликса. В воротах стоял Эмпирей, все тело которого было обмотано ледяными цепями. Лицо Эмпирея скривилось, и никогда еще в своей жизни Франц не чувствовал столь сильной ярости. Такой, что сражает противника лишь взглядом. В янтарных глазах Эмпирея горело пламя.
Он ненавидел.
Всей душой.
Всем сердцем.
Всем своим естеством.
– Ненавижу! – проорал он, брызжа слюнями. – Ненавижу, ненавижу тебя! Что, добился чего хотел? Будь ты проклят, навсегда ненавистный брат! Будь ты трижды проклят, Калике Мизери-и-и!
– Уведите! – пролился ледяной голос.
Франц никогда не слышал, чтобы его друг говорил так.
Каликса словно подменили.
Бьющегося Эмпирея увели, но его крики и ядовитые проклятия еще долго слышались из дальних проходов.
Франциск столкнулся взглядом с Каликсом.
Глаза серебряного монстра были холодны: настоящий север, такой ледяной и бесчувственный, каким может быть только он.
«Как же так… ты же был нашим другом». – На глазах Франциска снова выступили слезы.
Глава 28 о песне Северного Ветра
Франц открыл рот, чтобы выкрикнуть эти злые слова, но Калике отвернулся.
Все замерли и затаили дыхание.
Что-то происходило. Франц не слышал то, что слышали другие. Но вдруг и он уловил: далекое жужжание доносилось из-под земли. Из недр горы – из тех самых подземелий, куда утекала река, приближалось гудение.
Миг – и река взметнулась фонтаном, брызги разлетелись сотнями искр, и из воды поднялся столб черно-желтых телец. Северный Ветер отступил.
В его движениях чувствовалось что-то затаенное, волнующее, мистическое.
Он сейчас был точь-в-точь таким, как когда увидел Северные горы во время полета на ковре.
Франц застыл, широко распахнув глаза.
Облако мотыльков поднялось над рекой и зависло над мостом, а уже в следующий миг они ринулись вниз, сбиваясь в кучу, и та словно бы уменьшалась в размерах, формируя тело…
И через секунду на пол тронного зала опустились ноги, составленные из тысяч сбившихся в кучу мотыльков.
У черно-желтого человека не было лица.
Руки и ноги, тело, шея и голова, всё – бабочки.
Мгновение человек смотрел перед собой. Вдруг жужжание резко оборвалось, будто кто-то захлопнул дверь.
Бабочки съежились, и тело стало человеческим.
Перед собравшейся в тронном зале толпой стоял маленький мальчик.
У него была белоснежная кожа. Длинные волнистые волосы цвета ночи. Голубые глаза сияли точно звезды.
Он молчал, глядя удивленно распахнутыми глазами на замершую толпу.
Калике сделал пару шагов к Филиппу и вдруг встал на колено, преклонил голову и протянул руку к мальчику. Взяв его бледную ладонь в свои когти, Калике опустился так низко, как только мог, и с превеликим волнением – таким же, с каким склонялся перед Мудрецом – поцеловал белую руку.
– Мой господин… – прозвучал его голос. Неожиданно громкий и низкий, будто доносящийся из глубин холодного северного моря. Северный Ветер впервые говорил своим настоящим голосом. – Мой господин!
По серебряным щекам монстра заструились сияющие слезы.
Калике плакал от радости и волнения. Его фигура застыла в священном трепете, какой испытывают лишь перед тем, кто является твоим повелителем. Это был трепет того, кто сердцем жаждет служить так, как никто другой. Быть всегда рядом. Защищать от бед. И проливать свою кровь за повелителя.
Лицо Каликса светилось от благородного счастья.
Филипп ничего не говорил, лишь моргал, не понимая.
Калике поднялся на ноги и обернулся к айсидам.
Его голос дрожал от торжественности.
– Мертвый Принц умер… Да здравствует Мертвый Принц!
Толпа айсидов взорвалась ликующими криками. В воздух взметнулись крылья и руки. И рогатые хоро, и крылатые маа, и другие существа, которых Франц впервые видел, рыдали и протягивали руки к Северному Ветру и Филиппу.
Их голоса звенели от неистового, исступленного ликования.
– Да здравствует Мертвый Принц! Да будет ночь!
Многие, плача от счастья, обнимали друг друга, некоторые даже упали на колени.
Вдруг в зал из коридора ворвался ветер. Створки зашатались на петлях. Калике застыл, глядя на дверь.
– Расступитесь! – скомандовал он.
Айсиды поспешно разошлись по сторонам, увлекая за собой ничего не понимающего Франциска, замерли по левую и правую руку от прохода. Калике же и Филипп стояли напротив ворот – по другую сторону моста, у подножия трона.
И тут послышался звон.
Франциск его мигом узнал.
Пустоты и коридоры недр горы оглашало пение сотни колокольчиков и бубенцов. Дзиньканье и бреньканье приближалось. Ветер усилился. Внезапно в темноте, сгустившейся по ту сторону ворот, возникло яркое, рассыпающее во все стороны искры и блестки пятно.
Мгновение – и в зал влетел пестрый ковер. По толпе айсидов прокатился взволнованный шепот. Мимикры затормозили и, стрекоча крылышками, опустили ковер на каменный пол. На плиту ступила расшитая блестками туфля, следом – вторая. И вот уже перед толпой стоял яркий пестрый человечек с гигантской шляпой на голове. На его тонких губах таилась спокойная улыбка. Он поднял голову, расправил плечи и посмотрел через весь зал на Каликса и Филиппа.
Айсиды зароптали и зашептались, расступаясь у него на пути, – коридор между рядами расширился, словно существа боялись даже приближаться к Мудрецу.
Не глядя по сторонам, Мудрец сверкнул зелено-голубыми глазами в сумраке и зашагал вперед. За ним полетели две пары мимикров, держа на вытянутых руках свертки: один из темнокрасного бархата, другой из бледно-голубого.
В тишине отчетливо слышался звон всех до последнего подвесок, бусин, бубенцов на его одежде.
Звяк.
Дзиньк.
Звяк.
Дзиньк.
Каждый шаг рассыпал сноп звуков и искр.
Яркое пятно проплыло мимо Франциска к Филиппу и Каликсу.
Северный Ветер опомнился:
– Мой господин, преклоните колено!
Он подал руку мальчику, и тот – по-прежнему словно ничего не осознавая – послушался.
Мудрец подошел к ним двоим, щелкнул пальцами.
Мимикры подлетели и протянули ему сверток.
Он щелкнул еще раз.
Малыши откинули бархат. Франциск прищурился, силясь разглядеть, что же там лежало, но видел лишь тусклый отблеск. Когда же Мудрец взял предмет в руки, Франц разглядел венец.
Мудрец подошел к Филиппу и поднял корону над его головой. По залу пролился чарующий голос:
– Да будешь ты отныне и до последней своей звезды Мертвым Принцем, наместником великой Полуночи, стражем этих земель – от Мертвой Мельницы и до Северных гор, заступником и хранителем Кризалиса, черным сердцем, бьющимся из ночи в ночь, чтобы тьма царила в Полуночи вечно. Отныне и на долгие годы да продлится твоя тень. Да забудет любая душа твое имя и твое лицо, и будет знать лишь твой титул, которым наделяю тебя я, хозяин Полуночи.
Именем Истины, да будет ночь.
Отныне – и вечно!
– Да будет ночь! – прокатился ропот по толпе айсидов. – Отныне и вечно.
«Хозяин… Полуночи? Что? – Слова эти пронзили Франциска до глубины души, он был не в силах поверить в происходящее. – Но ведь Мудрец говорил… Он говорил, что Полночь принадлежит… Смерти! Неужели… он…»
Франциск вспомнил, что Калике падал на колени всякий раз, как видел Мудреца. Его дрожащий, исполненный восторга голос. Смущение, когда Мудрец ему покровительствует. Все это время Калике действительно вел себя так, словно Мудрец… его господин!
Мудрец щелкнул пальцами, и мимикры отбросили бархат с голубого свертка.
Мудрец взял в руки лиру из лучезарного серебра и протянул Каликсу.
Северный Ветер упал на колени и, склонив голову, принял музыкальный инструмент.
– Ну что же… – прозвучал ясный голос Мудреца. – Наступает правление Севера!
– Север пришел! – вскричали айсиды. – Север пришел! Кари-то имаши!
Они выкрикивали имя Каликса, слезы струились из их льдистых глаз. Толпа ликовала вне себя от счастья. Им наконец-то вернули долгожданную свободу!
– Кари-то имаши! – грозно вскрикнул Калике, обратившись к своему народу.