Скоро заслышали и стук барабанов и бряцанье кандалов, такое бряцанье, словно бы гнали табун скованных коней. Да и был их, точно, целый табун: не одну сотню нагнали скованных.
В числе первых старые наши знакомые: дядя Савелий с седою бородой, Васька-дворовый, Илюша-чудовидец да краснобровый солдат, да только уж не рыжий, а тоже седой. А других и перечесть нельзя, кажется.
Тут и собачонка Маланья, веселая такая, резвая. Она увидала своего любимца краснобрового и знает, что он и сегодня возьмет ее после на руки и поцелует.
Конвойные солдаты с сухим подьячим во главе поставили под виселицы четырех арестантов, в том числе и краснобрового солдата.
Собачке и видно его хорошо впереди всех, она и хочет броситься к нему, но конвойные солдаты не пускают ее, а только улыбаются ей: они тоже полюбили ее, Маланью. Маланья целых два месяца не отходила от острога, где сидел ее любимец, как ни старались отгонять ее часовые. Сначала она выла, ее били да швыряли в нее: а она все тут торчит. Потом им стало ее жаль, и они посвистывали ей издали, заигрывали с нею. А она тоже ничего. Дальше больше - и совсем полюбили ее, как свою родную: делились с нею и порционами и ласками, а когда холода настали, то и прятали ее в свои тулупы, потому: псица-де махонькая, безобидная. Ну, и совсем друзьями зажили солдатики с доброю Маланьею.
- Как же это, паря, их четыре, а виселиц всего три?
- А как! Начальство уж само знает как: двух на одну вздернут.
- То-то и я мекаю себе: как же это?
Бьют барабаны, читают приговор, приводят статьи законов:
- "...Разбойников, которые учинили смертное убивство, наказывать смертию..."
- Ишь ты, смертию.
- А ты как бы думал, животом!
- "...кто на людей на пути и на улицах вооруженной рукою нападет и оных силою пограбит или побьет, поранит и умертвит, оного колесовать и на колесо тело положить".
Прочитали приговор. Завязывают глаза четырем главным, в том числе и краснобровому, не видать больше красных бровей! Собачка так и запрыгала от радости, когда увидала, что ее любимцу завязывают глаза: играть, значит, с ним в жмурки, как вон, она видала, солдаты, бывало, в полку игрывали. Одному это завяжут глаза, а другие бегают от него, а он их ловит, растопырив руки, а Маланья за ним бегает, лает, хватает его за штаны, весело так! А он - хвать! И поймал Маланью. Веселье на всю роту.
А вон сухой подьячий подходит к Ваське и к краснобровому и подносит к ним шапку. Вот смешно!
- Вымай жребий! - кричит он Ваське.
Васька сует руку мимо шапки, глаза-то завязаны, так не видать, а потом и в шапку, и вынимает из шапки какую-то маленькую бумажку. Подьячий берет ее...
- Пустой! - громко кричит подьячий и подносит краснобровому.
И краснобровый вынимает бумажку.
- Пустой! - опять кричит подьячий.
"Что они делают? Вот выдумали игру", - думается собачонке, и она глаз не сводит с этой новой игры, и так бойко, весело мелет ее хвост в воздухе.
- По второму жребию! - кричит другой подьячий, толстый.
Опять подносят шапку к Ваське. Опять Васька вынимает бумажку.
- Повесить! - кричит подьячий.
Собачонка вздрагивает. Уж не ее ли повесить? Ведь она слышала, что вешают собак.
Но вздрагивает и Васька... и опускает руки и голову. Ему на шею тоже надевают веревку. Что же дальше будет? Вот смешная игра!
Подьячий опять подносит шапку к краснобровому. Тот опять вынимает бумажку.
- В Рогервик сослать! - кричит подьячий и развязывает краснобровому глаза.
А вот что-то опять кричат, и вместо жмурок те, что с завязанными глазами, уже висят в воздухе и болтают ногами, только арестантские коты стучат друг о дружку.
А там других начали класть на какие-то подмостки и сечь большими, толстыми треххвостными ремнями, те кричат:
- Ох, батюшки! Православные, простите! Ой, ох, ой!
А тут этим ноздри рвут щипцами... кровь... крики...
Весна 1772 года. По дороге к Рогервику плетется партия арестантов, погромыхивая кандалами. Все, и арестанты с вырванными ноздрями, и конвойные, идут вперемешку, разговаривают, шутят, смеются.
Чего ж не смеяться! Все равно всем жить скверно, да и недолго.
Впереди партии бежит собачонка, веселая такая, довольная, хвост бубликом.
- "...Маланья" да "Маланья", так за Маланью и пошла.
- И в Турции, баишь, была?
- Была. Под Кагулом на штурм с нами ходила, на самого турецкого визиря лаяла.
- Ишь ты, занятная. А давно у вас?
- С самой турецкой земли, так под забором солдаты подняли щенка, жалко стало, все же оно творение.
- Знамо, творение жалко. И в Москве была?
- И в Москве, и в карантинах бывала, и мор мы с ей на Москве перебыли. Уж и времячко же было - и-и! И не приведи Бог, а особливо как мы за Богородицу шли. А вон что вышло!
- Что ж! Теперь на Бога поработаете - зачтется вам.
- Так-то так, а все бы семью повидать хотелось.
- Оно не што, да и нам не лучше.
Одной Маланье весело: радостно поглядывает она на своего краснобрового любимца, и тому на сердце легче делается... Скоро Рогервик, говорят. Маланья и Рогервик увидит, видала она и Кагул, и Яссы, и Хотин, и Киев, и Москву, а тут и Рогервик. Вот веселье! Только изредка она вспоминает высокого, доброго хохла, что иногда носил ее за пазухой. Куда он сгинул?
В тот же день, очень далеко от Рогервика, именно в Киеве, по Крещатику, звеня валдайским колокольцем под дугою, бежала ямская тройка, впряженная в крытую дорожную брику. По пыли, густым слоем насевшей на кузов брики, можно было видеть, что не одну сотню верст проколесила она по неизмеримым и неисходимым трактам матушки-России.
У одного из перекрестков тройка должна была несколько приостановиться, потому что самою серединою улицы проходила, неприятно звякая кандалами, партия арестантов.
Арестанты препровождались сворами, навязанные на длинные канаты. В передней своре выдавалась атлетическая фигура одного арестанта, смуглого, красивого, с выбритою до половины головой.
Из дорожной брики выглядывали два женских лица. Это были Лариса и Настя. В той же брике, против них, помещалась кругленькая фигурка мужчины. Это был веселый доктор.
При виде атлета-арестанта у веселого доктора невольно вырвался крик сожаления. Наскоро порывшись в кармане, он ловко бросил червонец прямо к ногам атлета. Атлет глянул на брику, узнал того, кто ему бросил червонец, перекрестился, еще взглянул на доброе лицо доброго человека и безнадежно махнул рукой. Вот тебе и "хатка", вот тебе и "вишневый садочек".
Партия прошла далее. Но доктор не мог не заметить, что рядом с первою сворою арестантов шла высокая красивая, с огромной черною косою девушка и плакала.
- Бедная Горпина! - сказал как бы про себя доктор, а потом, обращаясь к конвойному солдату, спросил: - Куда, служба, гонят их?
- У Сибирь, - был ответ.
- Бедная, бедная Горпина, - повторил доктор.
- Кто это. Крестьян Крестьяныч? - спросила Лариса с горестным участием.
- Да всё невинные дети, как и вы, милые девочки - с горькою улыбкою отвечал веселый доктор - Не там так здесь, не так, так эдак-придет наносная беда, перемелет в муку человека - и нету его. Где? - спросишь куда пропал человек? - "У Сибирь". И у всякого-то, милые девочки, есть своя проклятая "Сибирь"
- И своя "Турция", - тихо, многознаменательно добавила Лариса.
- А когда их не будет? - спросила Настя.
- Когда? Эх, беляночка! Не скоро... Когда люди поумнеют.
ПРИМЕЧАНИЯ
Наносная беда
Впервые - отдельным изданием: Наносная беда. Спб., 1879. Печатается по изд.: Мордовцев Д. Л. Полн. собр. исторических романов, повестей и рассказов: В 33 т. Т. 7. Кн. 18. Спб., 1914.
С. 288. Р у м я н ц е в-З а д у н а й с к и й Петр Алексеевич (1726 - 1796) - граф, генерал-фельдмаршал, блистательный полководец, герой Кагула (1770). Впервые в военной тактике применил сочетание колонн и рассыпного строя.
С. 291. О р л о в Григорий Григорьевич (1734 - 1783) - фаворит Екатерины II, один из четырех братьев Орловых (Иван, Владимир, Алексей герой Чесменской битвы), возведших на престол Екатерину II.
С. 301. П е т р С е м е н о в и ч С а л т ы к о в (1696 1772/73) - выдающийся полководец, граф, генерал-фельдмаршал. В Семилетней войне, командуя русской армией, одержал победы над прусскими войсками Фридриха Великого при Пальциге и Кунерсдорфе (1759). В 1764 - 1771 годах генерал-гебернатор Москвы.
С. 303. ...Ч е с м у н е з а б у д у т т у р к и. - Чесменский бой 25 - 26 июня 1770 года во время русско-турецкой войны. Русская эскадра под командованием адмирала Г. А. Спиридова блокировала турецкий флот в бухте Чесма на побережье Малой Азии и уничтожила его, что обеспечило русским господство на Эгейском море и блокаду Дарданелл.
С. 313. ...б о г а т ы р ь П о л к о м и л и П о л к а н... персонаж народных легенд, человекоконь, кентавр.
С. 316. А щ е ж е р а с с ы п а с я я з в а п о р и з е, и л и п о п р я д е н е, и л и п о к р о к а х... - Если язва проказы будет на одежде, на одежде шерстяной, или на одежде льняной... (Библия. Левит. Гл. 13. 47.)
С. 317. ...и с о б о р о в а н ь е, и л и т е и ш к у о т м а х а т ь... - причастить и отпустить грехи умирающему и отслужить краткую молитву об упокоении умершего.
В а р в а р с к и е в о р о т а "запирали" в Китай-городе улицу Варварку, ныне улица Разина.
Г о л и ч н ы й р я д - где продавали кожи и кожаные рукавицы, без подкладки.
А л т ы н - русская денежная единица, равнялась трем копейкам.
С. 323. В я з е м с к и й Александр Алексеевич (1727 - 1793) князь, государственный деятель, доверенное лицо Екатерины II. С 1764 года генерал-прокурор сената, в 1767 году - председатель Комиссии по составлению нового уложения, член Совета при высочайшем дворе.
С. 324. ...в о з в е с е л и л в с ю Е в р о п у ч е с м е н с к и м ф е й е р в е р к о м... - имеется в виду спектакль, устроенный А. Г. Орловым в Ливорно для живописца, которому Орлов заказал картину Чесменского боя: русские корабли повторили некоторые моменты боя, с пушечной пальбой, ломкой мачт, а для большего правдоподобия был взорван еще вполне пригодный корабль.