– Расскажи-ка мне подробнее, что у вас приключилось, – сердито сказала Пустельга и принялась начищать невесть откуда взявшиеся шпажки, – и нарежь хлеб. Вам ведь в Мышенорино его дали? Он у них не черствеет и не плесневеет неделями. Обожаю.
– Будем жарить тосты? – робко спросила Густа.
– Будем жарить тосты, – кивнула вдруг подобревшая Пустельга, увидев, что из рюкзака этой девчонки выпала игрушечная свинка. Она же ещё совсем ребёнок!
Густа долго и сбивчиво рассказывала новой знакомой о своей беде, чем ещё больше смягчила её сердце. Они не заметили, что Нилай пришёл в себя и наблюдает за ними.
– И нам надо успеть, пока инайя не дошла до какого-то Руха в Наоборотном мире, ведь тогда папа… – Густа отвернулась к огню.
– Я знаю, когда это произойдёт, – сказала Пустельга. – Наоборотный мир открывается не каждый год, но это всегда происходит первого сентября по исчислению Чикташа и внешнего слоя. Новый цикл Рух отсчитывает от этого дня.
– Через несколько дней! – ахнула Густа и почесала плечо. Когда она нервничала, след от младенческой прививки начинал зудеть.
Нилай, морщась от боли, встал. Пустельга бросила на него предупреждающий взгляд, но тот поднял ладонь – не надо. Подсел поближе к огню. Густа видела, что ему больно. Радовало одно, аппетит у него не пропал. Девушки приободрились, когда Нилай съел тост и попросил ещё.
От угощения Пустельги Густа и сама не отказалась. Та намазала на хлеб ароматную пасту с зеленью и достала термос со сладким красным чаем. Пустельга всё больше нравилась Густе.
После нехитрого угощения, которое вселило в путешественников каплю оптимизма, Нилай и Пустельга сели обсудить развёрстку.
– А ты сможешь идти? – с сомнением спросила Пустельга.
Нилай кивнул и снова поморщился.
– Ты же знаешь, – продолжала Пустельга, – на слое Дурткат на мотоцикле не разъездишься.
Густа с любопытством посмотрела на обоих: почему?
– Скоро поймешь, – ответил на её немой вопрос друг и повернулся к Пустельге. – Пути отсюда далеко? Может, Матиуш подберёт твоего коня?
– Рискованно. Я его надёжно спрятала. Провожу вас до конторы, потом заберу мотоцикл.
Густа вдруг кое-что вспомнила:
– Послушай, – обратилась она к новой знакомой, – я ведь видела тебя там, на слое Тепличного городка. Почему ты тогда к нам не подошла?
Пустельга искренне удивилась:
– А откуда мне знать, что вы там делали? По уставу ДСМ нельзя мешать проводникам на задании. Матиуш мог и ошибиться.
Нилаю для ходьбы нужна была опора, и Пустельга нашла ему крепкую палку. Когда они вышли из хижины, в которой ночевали, Густа огляделась.
– Да-а-а, – то ли разочарованно, то ли, наоборот, восхищённо протянула она.
Ничего похожего на слой Тепличного городка. Туман, тишина и безлюдье. Лишь изредка их уединение нарушало гарканье неизвестной птицы. Ни растений, ни построек.
Они шли по влажной траве, почти ничего не видя, и Густа удивлялась, откуда вообще её друзья знают, куда идти. Скоро она бросила попытки что-либо разглядеть и, когда они наткнулись на гигантскую сваю, вскрикнула от неожиданности.
Туман слегка рассеялся, и девушка поняла, что перед ними вереница массивных многоэтажных домов на тонких длинных «ножках». Они будто брели куда-то сквозь клубы вихрящегося воздуха, одинокие и неприкаянные.
– Тут вообще есть кто-нибудь? – сердито от усталости спросила Густа.
Её голос громом разнёсся по окрестностям, и Нилай с Пустельгой разом повернулись к ней:
– Ш-ш-ш-ш…
Густа заметила, что Нилай придерживает карман, в котором лежит многозадачный тул.
Пустельга подошла к одному из домов и постучала по свае: этот? Нилай поднёс к носу листочек с расчётами. Кивнул. Пустельга, задрав голову, обошла строение. Подобрала большой камень и, размахнувшись, бросила вверх. Он звякнул о что-то металлическое, но не упал. Вместо него в воздухе возникла верёвочная лестница.
Лезли с трудом: Нилай из-за травмы, Пустельга тащила на себе рюкзаки, а Густа с непривычки. Наконец вскарабкались на площадку и тут же свернули лестницу. Землю под ними опять заволокло туманом. Пустельга потянула за ручку дощатую дверь, выкрашенную коричневой краской.
А дальше началась круговерть, и Густа потом, как ни старалась, не могла восстановить в памяти подробности событий.
Сначала они попали в какую-то квартиру с узкими коридорами и заклеенными газетой окнами. Буквы были знакомые, а слова нет.
Внутри было пусто, и Густа решила, что они уже на месте и надо просто провести привычный ритуал пробуждения в реальности. Но вместо этого Нилай и Пустельга принялись открывать все двери и дверцы, что были в помещении.
– Тут! – позвала их Пустельга, когда обнаружила внутри старого кухонного буфета ход.
Лаз привёл их почти в такую же квартиру, только обои здесь были не в жёлтый цветочек, а в синий. Густа успела заглянуть в трюмо, сбоку от которого тускло блестела нитка бус, и тут Нилай нашёл новый ход, за дверцей для счётчиков.
Потом были заброшенные офисы, коридоры коммунальных квартир, фанерные домики лодочных станций. Но ни разу путешественники не оказались на улице. Всё кругом едва ощутимо вибрировало, пахло затхлостью. Густа пыталась выглядывать в окна, но чаще всего они были заклеены, закрашены или выходили в глухой пыльный двор без единой травинки. Кое-где было видно кусочек неба над ржавыми крышами, иногда по стёклам стучал дождь. Но безлюдье и бесконечный путь внутри странного дома продолжались.
Пару раз Густе казалось, что они вот-вот натолкнутся на обитателей странных квартир. То на столе стояла чашка с неостывшим чаем, то наспех затушенная сигарета источала едкий запах табака.
Нилай был уже серого цвета, и Густу неприятно кольнули воспоминания о болезни отца.
Она устала и больше не реагировала на шорохи, перестала искать двери, просто шла за Пустельгой, время от времени оглядываясь на Нилая.
После того как они пролезли в очередную крохотную, заклеенную обоями дверцу в стене, Густу начала мучить клаустрофобия. Иногда ей казалось, что она слышит шаги в соседней комнате или видит, как расправляется в тарелке булка, которую только что смяли пальцами.
Пустельга на это внимания не обращала. Она сосредоточенно обыскивала помещения, находила лазейки и шла дальше.
Густа уже забыла, что такое трава и ветер, как будто это всё было в давнем сне. Или во сне внутри сна. А реальность состояла из старых календарей, замусоленных сахарниц, расчёсок, брошенных у зеркала, и неубранных новогодних ёлок.
И тем более странно было после очередной двери (заколоченной с виду, выкрашенной тускло-синей краской) ощутить дуновение свежего воздуха.
Путники выкатились во двор-колодец и столкнулись с человеком, впервые на этом слое. Густа вскрикнула, Пустельга потащила её за локоть. Несмотря на испуг, Густа успела заметить, каким землистым стало лицо Нилая. Что-то тревожное и смутно знакомое было во всём этом.
Мысль мелькнула и ушла. Девушка во все глаза смотрела на незнакомца. Это был мужчина среднего роста: всклокоченные чёрные волосы, отвисшая нижняя губа, под глазами мешки, хмурый взгляд. Увидев в руках Нилая многозадачный тул, незнакомец напрягся и тонко, по-заячьи крикнул.
– Длинношеи, – обречённо выдохнула Пустельга.
Двор заполонили невзрачные люди, высыпали неведомо откуда, будто тараканы. Таких увидишь и не запомнишь, толпа глотает их мгновенно, память стирает без сожаления. Но только не в этом случае. Густа вцепилась в Нилая, когда увидела, как хмурый незнакомец вытянул длинную, словно гусиную, шею.
– Опять драться, – с сожалением сказал Нилай.
Договориться с длинношеями он, видимо, не надеялся.
– Мы чужие для них, – объяснил он Густе, – они считают нас виноватыми в любых бедах: от болезней до смертей.
Пустельга тем временем нашла проход дальше – в противоположном углу двора темнел спуск в подвал.
Градус напряжения вырос до предела, и длинношеи, покачивая головами, начали лопотать что-то на своём заячьем языке. Подходили ближе и ближе.
И оторопели, когда на спину им прыгнули белые кошки. Они шипели, вонзали когти, куда только могли, пока так похожие и непохожие на людей длинношеи укрывались в своих жилищах, даже не пытаясь драться. Беглецы лишь подвывали, сдерживая ладонями зелёные струйки крови. Хранители наводили на них ужас.
– Быстрее! – сдавленно шепнула Пустельга и потащила друзей к подвалу.
Она не питала иллюзий, будто хранители пришли помочь. Скорее, они стремились убрать досадную помеху, местных жителей, прежде чем подобраться к цели.
Густа за несколько секунд оказалась у подвала.
Пустельга захлопнула изнутри дверь ровно в тот момент, когда в щель протиснулась когтистая белая лапа. Кошка с воем отлетела, Пустельга задвинула щеколду. Нервно обернулась.
Перед ними в темноту уходили под уклоном три коридора, испещрённые трубами.
– Контора близко, – сказал Нилай, – но, если мы ошибёмся, дороги не найти.
– А ещё меня нытиком считают! – дерзко ответила Пустельга.
Глаза у неё блестели, препятствия только раззадорили её. Чего нельзя было сказать об уставшей, вымотанной Густе. Всё становилось только хуже и хуже.
На дверь подвала снаружи наседали кошки. Густа нервно грызла ногти, а Нилай шевелил губами, глядя в листочек с развёрсткой.
– Сюда, – наконец сказал он уверенно и шагнул в левый коридор.
Едва путешественники свернули за угол, позади раздался треск. Хранители ключей ворвались в подвал, стальными когтями разнеся в щепки дверное полотно.
Нилай, прихрамывая, побежал, Пустельга и Густа последовали за ним. В конце концов они упёрлись в низкую дверцу. Радовало одно: нервы были так напряжены, что ритуал пробуждения в реальности не понадобился. Они ввалились в длинную узкую комнату, за окнами которой плыл уютный сизый туман.
А дальше всё побежало, как в ускоренной перемотке. Дверь захлопнули, и она растаяла. Нилая уложили на низкий диван, Пустельга восхищённо что-то говорила, обнаружив в углу свой мотоцикл, а Густа стояла, открыв рот.