Я никому не рассказывала об аварии кроме Карины. Когда это случилось, это вызвало шумиху, но это было достаточно давно, чтобы никто за пределами балетного мира не помнил. Автомобильные аварии случались каждый день; они не были запоминающимися, если только вы не знали кого-то лично вовлеченного.
Забавно, как момент, изменивший жизнь одного человека, для кого-то другого оказался всего лишь отрывком в новостях.
— Могу ли я чем-то помочь? — Ашер не стал говорить мне, как ему жаль, и не стал выпытывать подробности. Он просто сосредоточился на мне своими твердыми, сочувствующими глазами, и боль за моей грудной клеткой превратилась в неопределенную эмоцию.
— Конечно. — Мне удалось слабо улыбнуться. — Расскажи мне, как ты нас сюда привел.
Моя студия находилась на первом этаже, лазарет на четвертом, а лифт в настоящее время находился на техническом обслуживании.
— Я нёс тебя, — он ответил так буднично, что потребовалась минута, чтобы до меня дошли его слова.
— Ты нёс меня три пролёта вверх по лестнице?
Его широкие плечи приподнялись.
— Это была моя силовая тренировка на день.
Смутное воспоминание о сильных руках и топоте ног пронеслось в моем мозгу, но исчезло так же быстро, как и возникло. Я не могла сказать, было ли это реальным воспоминанием или фантазией, вызванной его словами.
В любом случае, в комнате стало немного теплее.
— Ого, я хорошо справляюсь со своей работой, — сказала я с легким смехом. — Находясь без сознания, я все равно заставила тебя работать.
— Ты суровый надсмотрщик. — Губы Ашера слегка приподнялись, а затем снова смягчились. — Если все еще будет больно, я могу попросить медсестру дать мне грелку или обезболивающие.
Тепло вернулось, распространившись от моего живота по ногам до пальцев ног.
Я покачала головой.
— Я просто хочу домой. — Пилатес, сон и теплая ванна были моими фаворитами в борьбе с обострениями, а койка в лазарете была не лучшим местом для всего этого.
Обычно я бы никогда не призналась в чем-то столь уязвимом вслух. Я следовала философии «выше нос, смирись с этим», но усталость взяла свое, ослабив мои запреты, и присутствие Ашера было странно успокаивающим.
— Мы можем это осуществить. — Взгляд Ашера опустился, и, к своему ужасу, я поняла, что держалась за него все это время.
Я тут же отпустила его руку, огонь пополз по затылку. Почему он ничего не сказал раньше?
Моя ладонь покалывала от отсутствия его тепла, и я вытерла ее о ногу, надеясь, что это поможет.
Этого не произошло. Это только усилило болезненность моих мышц.
Я поморщилась. Умный ход, Скарлетт. Действительно достойный «Менсы».
Лицо Ашера слегка нахмурилось, прежде чем он отвернулся.
— Предупреждение, — сказал он. — Пресса вернулась. Тот парень, за которым я гонялся ранее? Это был молодой папарацци, замаскированный под будущего студента. Вот как он попал сюда.
Моя грудь закружилась от недоверия.
— Серьёзно? — Это было безумие. Какую историю они могли продать с фотографиями Ашера в КАБ? Его кросс-тренинг в танцевальной студии не был чем-то скандальным.
Я была полностью за то, чтобы люди зарабатывали на жизнь тем, чем могут, но я была твердо убеждена, что папарацци заслуживают особого места в аду рядом с телепродавцами и коррумпированными политиками.
— Это будет проблемой, — сказала я.
Я не хотела беспокоиться о том, что мои откровенные фотографии окажутся в каком-нибудь грязном таблоиде каждый раз, когда я приду на работу. Их целью был Ашер, но как его тренер, я имела высокую вероятность попасть под перекрестный огонь.
— Я согласен, но я думал об этом с момента нашей первой стычки с ними, и у меня, возможно, есть решение, — сказал Ашер. — Можешь прислать мне список всего, что нам нужно для обучения? Оборудование, расходные материалы, размеры помещения. Все.
— Зачем?
— Доверься мне.
Должно быть, я отнеслась к этому скептически, потому что легкая улыбка тронула уголки его губ.
— Это будет сюрприз. Папарацци продолжат быть проблемой, потому что они знают, где я буду через день. Мы должны сбить их со следа. Доверься мне, — повторил он. — Я знаю, что делаю.
У меня не было сил спорить.
У меня также не было привычки доверять кому-либо, кроме членов моей семьи и Карины, но в тот момент мне было трудно вспомнить, почему я должна держать Ашера на расстоянии.
Он не был врагом моего брата или моим учеником — он был тем человеком, который нёс меня на руках три лестничных пролета, оставался со мной, пока я не пришла в сознание, и не заставил меня почувствовать себя объектом жалости, когда я рассказала ему о своем несчастном случае.
И именно поэтому он опасен.
ГЛАВА 8
За следующие две недели я выработал новую мантру: Веди себя профессионально и перестань думать о ней.
Это было немного длинно для мантры, но это было умно, ясно и действенно. Я был очень горд этим.
К сожалению, это также доказало, что мантры — полная чушь, потому что четырнадцать дней спустя Скарлетт все еще преследовала мои мысли, словно остроумный и слишком красивый призрак.
Проснувшись, я с нетерпением ждал нашей следующей совместной сессии.
Когда я сел за руль, я вспомнил ту ночь, когда я вез ее домой под дождем.
Когда я вошел в ее студию, я вновь пережил свою панику, когда увидел, как она падает, и огромное облегчение, когда она очнулась.
Несмотря на то, что я ей сказал, я заскочил в КАБ в тот день, чтобы обсудить с Лавинией проблему папарацци. Вот и все. И все же мои ноги привели меня в ее студию, а не в кабинет директора, и моя решимость держать ее на расстоянии вытянутой руки рухнула в ту секунду, когда я увидел, как она страдает.
Я был убежден, что мы являемся субъектами какого-то вселенского заговора в тот момент. Я просто не мог этого доказать.
— Ты меня слушаешь? — сквозь мои нежелательные мысли прорвалось раздражение отца.
Я откинулся на спинку стула и снова сосредоточился на его хмуром взгляде. Мы сидели друг напротив друга за моим детским обеденным столом, на котором все еще сохранились следы от перманентных маркерных фигурок известных футболистов, которые я нарисовал в детстве. Несмотря на все мои усилия перевезти родителей в новое, более просторное место, они настояли на том, чтобы остаться в своей старой двухуровневой квартире на юго-западе Холчестера.
К счастью, после нескольких стычек с прессой они согласились на новую систему безопасности, но меня все еще беспокоило, насколько они доступны любому человеку, имеющему подключение к Интернету и хотя бы минимальные навыки сыщика.
— Я слушаю, — сказал я, хотя уже двадцать минут назад отключился от его разговора.
Мы всегда говорили об одном и том же: что я сделал неправильно в своем последнем матче и как я могу улучшиться в следующем. Мой отец смотрел больше повторов моих матчей, чем тренер, а это о чем-то да говорило.
— Весь сезон вам не хватало сосредоточенности, — сказал он. — Где была сплоченность? Где был огонь?
— О, да ладно тебе, Рон, — сказала моя мать со своего места у стойки. Она взяла две кружки чая и поставила их на стол, по пути бросив на моего отца сердитый взгляд. — Я думаю, он играл великолепно. Ты был лучшим бомбардиром лиги в этом сезоне, не так ли, дорогой?
Мой отец прервал меня, прежде чем я успел ответить.
— Лучший бомбардир, но без трофея. — Его обветренное лицо еще больше нахмурилось. — Надо было остаться в «Холчестере», как я тебе и говорил. Ты же знаешь, что я сейчас едва могу показаться в пабе? Мы всегда были красно-белой семьей. А потом тебе пришлось пойти и… и сделать это.
Он указал на раскрытую на столе газету. Фотография меня, явно опустошенного после матча с «Холчестером», заняла половину первой страницы спортивного раздела.
Я не только проиграл, но и был одет в фирменную форму «Блэккасла» — фиолетово-белую.
Если мой отец был главой Объединенной церкви Холчестера, то я был ее величайшим еретиком.
— Ты знаешь, почему я это сделал. — Мне надоело повторять одно и то же снова и снова. Каждый раз, когда я приезжал, отец неизбежно поднимал тему моего «предательского перевода» к самому большому конкуренту «Холчестера», поэтому я теперь редко приезжал домой. Я был здесь только в эти выходные из-за дня рождения Тедди.
— Деньги, Фрэнк Армстронг, и кровавый проигрыш в твоем послужном списке. Как это относится к тебе? — Мой отец издал звук отвращения.
Деньги и работа с Фрэнком Армстронгом. Я назвал ему эти причины, но они не были единственными. Но я никогда не скажу ему, какой была третья.
Когда я не ответил, он оттолкнул стул и умчался, забыв о чае.
— Не принимай близко к сердцу то, что он говорит. — Мама похлопала меня по плечу. — Ты же знаешь, как он фанатичен в отношении этой команды. Потребуется время, но он справится.
У него было полгода, чтобы это пережить. С другой стороны, он отказывался разговаривать со мной в течение месяца после того, как узнал о переводе, так что тот факт, что мы вообще общались, был улучшением.
— Я иду к Тедди. — Я встал и поставил полупустую кружку в раковину. — Я вернусь к ужину.
Ее лицо смягчилось.
— Ладно. Не будь слишком строг к себе, ладно? Все это: матчи, прессинг, давление — это временно. Это не определяет тебя.
Я продолжал улыбаться, хотя внутренности у меня сжались.
Она имела в виду то, что сказала, в утешительном смысле, но временный характер моей карьеры был причиной того, что я так сильно напрягал себя. У меня было только определенное количество лет, чтобы достичь всего, чего я хотел, и это при условии, что я не получу травму, которая еще больше сократит это количество.
К тому же, она ошибалась. Футбол действительно определил меня. Это было единственное, в чем я преуспел. Кем бы я был без него?
Никем.
Однако я не высказал ни одной из этих мыслей, поцеловал ее в щеку и ушел.