— А что говорит об этом ваш отец? — спросила я.
— Отец… — Дрон хмыкнул. — Отец в недоумении. Я предположил, что на Бломеля могли напасть несколько человек, и, в конце концов, кому какое дело, как заканчивают свою жизнь записные негодяи. Сейчас дело передано в архив, однако…
— Однако? — затаив дыхание, подсказала я. Архив — это хорошо. это просто замечательно. Но ведь любое дело можно будет поднять заново!
— Однако я не думаю, будто старика Бломеля убили так, как я сказал. Тогда ран было бы несколько — даже нанеся смертельную, убийцы успели бы ранить жертву ещё несколько раз — в запале боя или чтобы добить. А тут… одна рана, в самое сердце, нанесена так точно, словно бедолага и не защищался вовсе, стоял и ждал, пока его проткнут.
— Может, так и было, как вы думаете? — предположила я, мысленно проклиная и Бломеля, и синдика с его болтливым языком, и Дрона с его дотошностью. Какая ему разница, как погиб этот негодяй? Или сын синдика состоял в той же банде?
— Не думаю, — покачал головой Дрон Перте. — На шпаге погибшего была кровь, да и лежал он так, словно погиб в бою, двигаясь.
— Вы настолько точно разбираетесь в подобных вещах? — подняла брови я. — Разве можно вообще определить, в какой позе стоял человек до того, как упасть мёртвым?
— Поверьте мне, сударыня, — неприятно улыбнулся Дрон Перте, — я видел достаточно смертей, чтобы теперь выступать для вас в роли эксперта по подобным вопросам.
— В таком случае, сударь, мне остаётся только развести руками, — улыбнулась в ответ я. На душе, однако, у меня было отнюдь не спокойно, и меньше всего на свете мне хотелось улыбаться. Кто бы мог подумать, что сын синдика так точно расследует смерть Бломеля, да к тому же… почему он мне это всё рассказывает?! Этот вопрос я задала вслух.
— Вы подходите к самой сути проблемы, сударыня, — вкрадчиво произнёс сын синдика. — К самой сути. Видите ли, мне совершенно случайно известно, зачем Бломель прибыл в наш город.
— И зачем же? — резко спросила я, потеряв всякое терпение. Сердце гулко колотилось, тесный острийский корсет мешал дышать, и я боялась с минуты на минуту потерять сознание.
— Ответ стоит денег, сударыня, — нагло сообщил мне сын синдика. — Особенно если учесть, что мне удалось добыть все сведения, которыми располагал Бломель на момент своей смерти… Как вам кажется, ваша жизнь и свобода стоят пятиста марок? Но что это с вами? Вам дурно?
— Не понимаю, сударь, о чём вы говорите, — холодно произнесла я, совладав с собой. Мне стоило догадаться раньше: Дрон Перте негодяй и шантажист, и не остановится не перед чем, стремясь добыть как можно больше дармовых денег. О, Боже, что мне теперь делать и как быть? Я читала о таких случаях в полицейских романах, там шантажистов всегда убивали, но… Господи всемогущий, мне достаточно смерти Бломеля на моей совести и тех несчастных похитителей Беаты…
— Прекрасно понимаете, сударыня, — в тон мне ответил сын синдика. — Очевидно, вам нужно время подумать… посоветоваться… с друзьями. Я буду ждать неделю и ни днём больше и, прошу вас — не пытайтесь в это время уклониться от общения со мной. Я могу… не так понять вашу усталость, плохое настроение или даже болезнь. А через неделю — или раньше — вы скажете мне свой ответ. Вам всё ясно, сударыня?
Без сил откинувшись на спинку сидения, я безвольно кивнула, думая об одном: завтра или послезавтра меня здесь не будет. Что угодно, любые условия, любая жизнь, но только не эта ужасная работа, когда каждый шаг ставит под угрозу… как Дрон сказал — мою жизнь и свободу? Бюро не даст денег для шантажиста, им нет дела до благополучия внештатной сотрудницы, бессмысленного довеска к работающему на них вампиру. Конечно, я могу воспользоваться деньгами, данными мне Мастером, но… Шантажисты ведь никогда не ограничиваются одним требованием, а здесь, в Острихе, нет закона, и я не могу пригрозить Дрону в ответ другим разоблачением.
— Я испортил вам настроение, — проговорил сын синдика уже после того, как мы въехали в город. — Мне очень жаль, поверьте пожалуйста. Возможно, вы неверно меня поняли, постарайтесь понять сейчас: мне хочется проводить с вами как можно больше времени к нашему взаимному удовольствию и радости общих друзей, а вовсе не лишиться вашего общества из-за нелепых предрассудков. Я хочу помочь вам, поверьте, сударыня.
Я не ответила, погружённая в свои мрачные мысли. Дрон Перте вовсе не полезный источник информации, а грязный шантажист, и это ставит точку в моей карьере сотрудника бюро.
Рассказ шестой. Вампиры Остриха
Причудливо тасуется колода.
Рядясь в одежды праздничных рубах,
Скрывают лик свой и палач, и прах,
Что улыбается ещё, не зная брода
Реки кипящей. Пойте о грехах!
Мешайте драки кровь и кровь, что на ветвях
Останется, ветвях и судьбах рода.
Любовник и валет — причудны роли,
Нас выбирающие, тайный жребий наш.
Но звон монет, и томной плоти раж
Готов сменять на смутный шанс, и то ли
О сердце бьётся совесть, то ль кураж:
Пойти ва-банк и тайный шпионаж
Отринуть для иной, рисковой доли.
Чернее ночи масть — король пиковый.
Его в насмешку, видно, вознесла судьба
Ребёнком. Да при том была добра
Настолько, что пути сюжет не новый
Продлила — Смерть в подоле принесла
К брегам совсем иного ремесла
Под клёкот сов и пенье волчьей своры.
Над ними туз тузов — законодатель.
Владетель прав, пред кем склонится ниц
Не то что сброд, а сам наследный принц,
Коль встречу предначертает Создатель.
Даров его и гнева сторонись!
Не верь словам, пусть речи рвутся ввысь,
Но вниз сведут, будь Проклятый неладен!
Меж карт игрой напуганая дама.
Её рубашку сдёрнувший игрок
Бросает в закипающий поток
Интриг и сплетен. Друг, убойся срама,
Что в горле костью станет поперёк.
Не торопись брать на себя залог
Чужой свободы, коль своей так мало.
Причудливо тасуется колода.
Кто с кем разделит свой последний кров,
Кто вознесётся в худшем из миров,
В ком верх возьмёт звериная порода?
И кто, не тратя времени и слов,
Преломит хлеб с последним из врагов,
Себя вверяя новому восходу?
Идёт игра.
Роскошна и пуста,
Как вальс подлунный пепла. И зола
Чуть теплится дыханием костра
Вдали от сна
Владык и королей,
Особ подгнивших голубых кровей,
Что и на ложе, где царит морфей,
Скрипят зубами. Шепчутся — убей! —
Их порожденья — рыцари ножей,
Доносов, писем… Только между нами:
Им не помочь тебе. Ты понимаешь, Ами?
Быть может, милосердием соря,
Как ветошью нелепой и никчемной,
Удержат вражью руку, и петля
Скользнёт над головою юной серны.
Но за спасение назначена цена…
И дух и плоть сожнут, когда придёт страда.
Я вопреки законам книг нетленным
Прошу: откройся!
Голос твой тогда
Заплачет, милое дитя:
— О, Боже, Боже мой, останови меня!
«Колода»
Сравнивая между собой две страны, вы никогда не составите полного перечня сходных и различных моментов, если не уделите внимания оборотной стороне жизни. Разумеется, мне не «посчастливилось» близко общаться с так называемым преступным миром, однако взамен могу немало рассказать о ночной не-жизни, которой мне не раз приходилось быть свидетельницей как у себя на родине, так и в Острихе.
Должна заметить, не-мёртвые обеих стран, разумеется, вовсю перенимают присущие своим согражданам пороки, добавляя к ним свои собственные, естественно происходящие от свойственного вампирам паразитического образа жизни. Так, например, в Дейстрии мало кто из не-мёртвых погнушается облегчить свою жертву на сколько-то крон, за тем, впрочем, исключением, что среди мужчин, особенно молодых, грабить незамужних девушек считается всё же не совсем прилично.
А в Острихе, с его пристрастием к серебряным монетам, любой вампир глубоко оскорбится при одной только мысли о краже. С другой стороны, не-мёртвые Остриха все связаны с фальшивомонетчеством и мало кто из них бывает беден — тогда как в Дейстрии считается непатриотичным «подрывать благосостояние родной страны».
Те же различия наблюдаются при сравнении правил пристойности в обеих странах. Разумеется, даже самая жёсткая мораль не может заставить вампиров Дейстрии перенести свои визиты на более приличное время, и являются они преимущественно по ночам, и, конечно же, редко дают своим жертвам возможность привести себя в подобающий для приёма гостей вид. Не стоит, я думаю, объяснять, что для укуса нужен открытый участок кожи там, где под ним проходят кровеносные сосуды, и в этом плане не-мёртвые также вынуждены нарушать правила приличия. Молодым, между тем, подобные непристойности кажутся увлекательными, и в своей юности вампиры Дейстрии склонны обнажать жертву более, чем это вызвано целями насыщения, ласкать попавшего к ним в руки человека и бросаться нежными прозвищами и обещаниями, которые легко забываются обеими сторонами. При этом серьёзного чувства — и даже скоропалительной страсти — у них нет, и всё описанное остаётся не более чем игрой, злой шуткой, которая не стоит того, чтобы её помнили. Ленясь расстёгивать многочисленные крючки и самим снимать одежду со своих жертв, дейстрийские вампиры обычно приходят глубокой ночью, когда люди спят в своих постелях, переодевшись для сна в зачастую очень лёгкие ночные сорочки.
Что касается Остриха, то там считают исключительно дурным тоном являться в комнату спящего человека, который, переодевшись в ночную одежду, лежит в постели. Думаю, не последнюю роль в этом играет суеверие «устриц», из-за которого они застёгивают воротники своих ночных сорочек серебряными застёжками, и даже самые бедные всё-таки находят полгроша на покупку перевитых серебряными нитями завязок, которые, понятное дело, вампирам развязывать совершенно не хочется. Поэтому — а, может, по какой-то другой причине — все неофициальные визиты, даже наносимые людь